Маргерит Кэй - Незнакомцы у алтаря

– Неужели?

Он рассмеялся:

– Ты и понятия не имеешь, как там все тебя полюбили. Не только я. Ты, Эйнзли, пустила в Строун-Бридж корни.

Она поцеловала его руку. Ее глаза сияли.

– Строун-Бридж тоже пустил во мне корни… По нему я скучала почти так же сильно, как по тебе.

– Ну кто бы мог подумать? – Он поцеловал ее в макушку. – Когда я в последний раз уезжал оттуда, вдруг понял, что начал считать Строун-Бридж своим домом и радоваться тому, что там меня ждешь ты. Тогда я страшно перепугался.

– И решил рассказать мне о Малколме?

– Да, тебя не проведешь. – Иннес снова поцеловал ее. – Письмо, которое ты мне оставила… ты написала, что я заслуживаю счастья. В том и заключалась самая большая трудность, потому что я долго этого не осознавал. Но потом я поднялся в башню, увидел, сколько трудов ты вложила в свои чертежи и планы, и понял, что дело не только во мне, но и в тебе. А Бланш… про нее ты тоже все правильно поняла. В самом ли деле я упивался сознанием своей вины или так сжился с ней, что просто не знал, как от нее избавиться? Долгие годы я боялся призрака, который, как мне казалось, жил на башне, но оказалось, что наверху просто комната, откуда открывается красивый вид. Ты снова оказалась права. Именно там мне пришла в голову мысль: наверное, ты права и в остальном. Поэтому я поехал повидаться с ней в Глен-Вади.

– И что же? – Эйнзли с трудом выпрямилась.

– И оказалось, что дела обстоят не совсем так, как я себе представлял, – сухо ответил Иннес. – То есть, как я тебе и говорил, Бланш убежала потому, что не могла заставить себя выйти за Малколма. Она написала ему, думая, что поступит правильно, если все ему скажет, хотя ей и не хватило мужества поговорить с ним с глазу на глаз. Она не подумала о том, как подействует на него ее письмо. Как подействуют ее слова. Она откровенно написала, что не любит его. Что не может выйти за него замуж. Она не написала, что хочет выйти за меня, потому что не хотела.

– Что?!

– Понимаю, звучит нелепо. Точнее, звучало бы нелепо, если бы потом не случилась трагедия. Четырнадцать лет не только я страдал от сознания своей вины; не только я запрещал себе любить. – Иннес покачал головой. – До сих пор не верится… Все эти годы она жила в Лондоне. Она не выходила замуж до тридцати двух лет, а потом встретила некоего Мерчисона и влюбилась в него. Так что, получив твое письмо, она обрадовалась, что у нее наконец-то появилась возможность все прояснить.

Эйнзли с трудом подбирала нужные слова:

– Бланш… не хотела выйти за тебя замуж?

– Понимаю, милая, тебе трудно поверить. – Иннес широко улыбнулся.

Эйнзли шутливо шлепнула его по руке:

– Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду!

– Да. – Он посерьезнел. – Она сказала о Малколме то же, что и ты, – что он бы наверняка хотел, чтобы мы оба были счастливы. Он думал, по-своему, трагически заблуждаясь, что расчищает нам путь к счастью. Но только после твоего отъезда до меня дошло, что я был дураком, потому что пытался искупить вину, упиваясь своими страданиями.

– А Бланш?

– Поняла то же самое, хотя и не очень давно. Эйнзли, она подтвердила то, что ты мне говорила.

– Значит, она так же прекрасна внутри, как и снаружи.

Он рассмеялся:

– Да, наверное, но для меня нет никого прекраснее тебя, что я, по-моему, только что и доказал.

– Надеюсь, ты снова это докажешь, и очень скоро.

– Сейчас же, если хочешь.

Она улыбнулась ему, и от ее улыбки кровь в нем закипела; он думал, что больше никогда не увидит ее улыбки. Он прильнул к ее восхитительным губам, созданным для поцелуев.

– Сейчас, всегда… и вечно.

По случаю новогоднего приема, который устраивали новые владельцы Строун-Бридж, Эйнзли сшила шелковое платье цвета слоновой кости. Простой покрой и лиф с V-образным вырезом, как она любила, выгодно подчеркивали тонкую талию и красивую грудь. Короткие рукава фонариками украшали оборки из черного кружева, такого же, какое на подоле платья и на вертикальных полосах на юбке.

Прием устраивали в Большом зале. Они с Иннесом приехали из Эдинбурга всего за день до праздника, но Иннес заранее поручил приготовления опытным рукам Мари.

– А если бы ты меня не нашел? Если бы я отказалась вернуться? – спросила Эйнзли Иннеса на пароходе.

Он ответил, что об отказе не могло быть и речи. И наградил ее взглядом, полным любви, от которого ей захотелось поцеловать его там же, на шумной и холодной палубе парохода «Ротсей касл».

Когда они приехали в Строун-Бридж, пошел снег; с тех пор он не прекращался. Последний день года провели в хлопотах. Надо было позаботиться о том, чтобы ферма сияла чистотой и кругом был порядок. Над порогом развесили ветки рябины и лещины, чтобы отогнать злых духов. Разумеется, так решила Мари, но Эйнзли не возражала, она так привыкла угождать добрым духам и отгонять злых, что почти поверила в их существование.

Прежде чем выйти, она еще раз посмотрелась в зеркало, и как раз в этот момент открылась дверь и в спальню вошел Иннес. Он был в полном облачении горца, которое надевал на прощение. Когда он улыбнулся ей, сердце у нее учащенно забилось. Волосы у него были черными, как ночь. Глаза – синими, как море. Как она его любила!

– Позволь сказать тебе, женушка, что ты выглядишь восхитительно.

– Позволяю. – Она шутливо присела. – Позволь сказать тебе, муженек, что и ты выглядишь восхитительно. – Он рассмеялся.

– Не уверен, что последнее слово ко мне подходит, но я не против.

– По-моему, слово превосходное, и уж я позабочусь о том, чтобы мадам Гера употребляла его почаще.

– Чтобы жить счастливо, позаботься о том, чтобы твой муж был восхитительным во всякое время.

– Вот видишь, как замечательно! – Она обвила руками его шею и привстала на цыпочки, чтобы поцеловать его.

– Доказать, как замечательно? – прошептал он.

Она хихикнула:

– Может, подождем до следующего года? Нам пора идти на праздник.

– Ты предлагаешь томиться в ожидании целых шесть часов!

– Обещаю, ты не пожалеешь. – Эйнзли многозначительно улыбнулась.

– Ловлю тебя на слове. – Иннес улыбнулся своей лукавой улыбкой. – Я уже рассказывал тебе об обряде подтверждения?

– Еще один обряд, который ты выдумал только что?

– Да. – Он достал из-под подушки кожаную коробочку. – Заказал в Эдинбурге. Открой!

Дрожащими пальцами она откинула крышку. Розовый бриллиант был тот же самый, и огранка осталась той же, только его поместили в другую оправу. Теперь это было современное золотое кольцо, а белые бриллианты, прежде окружавшие розовый, ювелир вделал в золотой ободок.

– Никогда не видела ничего подобного, – сказала Эйнзли. – Просто дух захватывает!

Иннес надел кольцо ей на палец – не на средний палец правой руки, где кольцо было на прощении, а на левую руку, над обручальным кольцом.

– Символ того, что старое ушло и родилось новое, – пояснил он. – Подтверждение того, что мы обещали, и обещание гораздо большего. Я люблю тебя, Эйнзли. И собираюсь с каждым днем любить тебя еще больше.

– Подтверждение… – В ее глазах стояли слезы, но она в жизни не чувствовала себя такой счастливой. – По-моему, этот обряд станет моим любимым.

Она не думала, что возможно быть счастливее, но, стоя рядом с мужем в Большом зале и ожидая, когда колокольный звон возвестит о начале Нового года, Эйнзли думала, что она вот-вот взорвется от счастья. Глядя на окружавшие их лица, раскрасневшиеся от танцев и вина, она невольно сравнивала прием с прошлым разом. Тогда она была для всех практически чужой. Теперь она знала всех по имени. Знала, чьи дети носятся и играют в дальнем конце зала, на какой ферме они живут.

Но сегодня на встречу Нового года пришли не только жители Строун-Бридж. Появились и новые лица; некоторые приехали даже с Аррана и Бьюта. Приехал и владелец Глен-Вади, а с ним – его воспитанница, Бланш Мерчисон, в девичестве Колдуэлл.

Бланш оказалась именно такой красавицей, как и представляла Эйнзли. У нее были золотисто-русые волосы. Васильковые глаза. Идеально выгнутые брови. Губы, изогнутые, как лук Купидона. Платье на ней было из шелка того же цвета, что и глаза, а бриллианты в ее ожерелье явно не были поддельными. Она была стройной и хрупкой, дюйма на три ниже Эйнзли, и ее фигура отличалась соблазнительными изгибами. У нее была чарующая улыбка, которая трогала сердце каждого мужчины, и в довершение всего она обладала приятным грудным голосом. Не будь она так откровенно влюблена в человека, чью фамилию носила, Эйнзли, возможно, и забеспокоилась бы.

Потом она повернулась к своему мужу, который их познакомил, и увидела, как Иннес ей улыбается, почувствовала, как он сжимает ее руку, и посмотрела на кольцо, сверкнувшее у нее на пальце. Она решила, что ей ни о чем не нужно беспокоиться.

Колокола пробили полночь. Точно с последним ударом чета Драммонд и все их гости наполнили бокалы и подняли их в ожидании тоста, который должен был произнести новый владелец замка Строун-Бридж.

Иннес обвил рукой талию Эйнзли и призвал всех к молчанию.

– Буду краток, – сказал он, – потому что сейчас нужно веселиться, а не слушать речи. На прощении мы примирились со своим прошлым. Сегодня, в первый день нового года, я хочу рассказать вам о будущем. Том будущем, которое мы с женой задумали для Строун-Бридж. О будущем, в котором, как я надеюсь, вы будете с нами. Роберт! – Он кивнул своему помощнику; тот уже распорядился, чтобы в центре зала поставили длинный стол. – С гордостью признаюсь, что замысел принадлежит моей милой жене, – продолжал Иннес. – Вот что мы вам обещаем. Сегодня у нас обряд подтверждения. – Он метнул на Эйнзли лучезарный взгляд. – Знак того, что прошлое ушло и новое родилось. Дамы и господа, прошу вас поднять бокалы за отель «Строун-Бридж касл». Ваше здоровье!