Элизабет Торнтон - Нежные признания

Этот день наступит, по словам Джеймса, когда она окажется в заброшенном доме с консольной лестницей.

— Нет. Я не могу поехать с Лили и Дорой, — сказала она. — Решается моя судьба. Мы должны оказаться вместе в итоге, верно?

Ответа не последовало.

Фэйт повернулась и посмотрела на него. Он вытянулся на кровати и, по-видимому, уснул.

— Джеймс?

Он пошевелился и протянул к ней руку, но его глаза оставались закрытыми.

Она направилась к нему, накрыла одеялом и прикоснулась к его руке.

— Мне не нужна Флоренс Найтингейл, — пробормотал он. — Я хочу тебя и никого другого.

Когда он потянул ее за руку, она села на кровать. На его пальцах были глубокие порезы, на лице — следы от ударов. Он был похож на павшего гладиатора.

Странная боль зародилась где-то возле ее сердца и распространилась по всему телу. Она почувствовала слабость в коленях, руки задрожали, горло сдавило. Гладиатор пал, служа ей, а единственной наградой ему был ее острый язык. Ей должно быть стыдно за себя.

Фэйт вздохнула и легла рядом с ним. Вскоре она придвинулась поближе к нему и уснула.

Проснувшись после недолгого сна, она поняла, что все это время держала Джеймса за руки, а теперь осыпала поцелуями ссадины на его пальцах. Она чувствовала его неровный пульс под своей рукой. Затаив дыхание, девушка подняла голову, посмотрела на него и поймала его настороженный взгляд.

— Скажи мне, что я не сплю, — попросил он.

Только теперь она поняла, что ночью залезла под одеяло, и тесно прижалась к его упругому телу.

— Да, то есть нет, — уклончиво ответила Фэйт.

В его глазах уже не было тревоги.

— Что ты делаешь, Фэйт?

— Поцелуями прогоняю боль. — Этого объяснения казалось недостаточно, поэтому она уточнила: — Так делал мой отец, когда я в детстве сбивала коленки.

— Не останавливайся. На моем лице тоже есть царапины. Я чувствую их. Ты ведь прогонишь и эту боль?

— Это был сон.

— Сейчас мы не спим.

— Кажется, нет.

— Это все, что я хотел услышать.

Он, не мешкая, наклонил голову и оставил чарующий поцелуй на ее губах, потом быстро раздвинул края халата и овладел ее грудью. Он услышал, как от неожиданности она затаила дыхание, почувствовал ускорившееся биение ее сердца, но она не оттолкнула его. Вместо этого ее руки заскользили по его плечам и обвили шею. Он целовал ее снова и снова, и страсть, которую ощущал на ее губах, заставляла его жаждать большего.

Джеймс был так возбужден, что хотел взять ее сразу. Но знал, что ему не стоит этого делать и что он этого не сделает. Его сводило с ума не вожделение. Он хотел снова и снова укладывать ее в постель, чтобы убедить ее старым проверенным методом, что она принадлежит ему.

Он оторвался от нее. Фэйт не остановила его, когда он снял с нее одежду и отбросил в сторону. Так же он поступил со своей одеждой. Два обнаженных тела слились. Ему хотелось ласкать и доставлять удовольствие ей, пока она не была бы готова принять его.

Он провел большим пальцем по ее соску, и негромкий стон удовольствия заставил его кровь бежать быстрее. Губы и язык пришли на смену пальцам, и он начал нежно ласкать девушку. Ее спина выгнулась, и она пронзительно вскрикнула. Когда он сделал это снова, она высвободилась из его объятий.

Он задыхался и с трудом смог вымолвить:

— Только не говори мне, что ты не хочешь этого, — я не поверю тебе.

— Идиот! — Ее дыхание тоже было сбившимся. — Я здесь, с тобой, потому что хочу этого. Тебе не нужно соблазнять или торопить меня. Я не передумаю. — Она прикоснулась своим лбом к его. — Я все решаю сама. Поэтому давай начнем сначала? Но на этот раз я тоже хочу участвовать в игре.

Она была права. Он не хотел давать ей время на размышление из боязни, что она передумает. Вся эта чепуха о том, что нужно затащить женщину в постель, чтобы убедить ее, что она принадлежит ему, была не более чем… чепухой. Она была самодостаточным человеком. Она шла туда, куда хотела идти.

Именно поэтому у Джеймса все сжалось внутри.

У него были соперники, но не из плоти и крови. Ее голова была забита очарованием и пафосом матери, которую она никогда не знала. Он не представлял, как побороть это, но собирался попробовать.

— Хорошо. Начинай играть, — сказал он.

Фэйт уже не была новичком и знала, где и как прикоснуться к нему, чтобы заставить его задрожать. Но здесь было нечто большее, чем простое удовлетворение желания. Она была женщиной, отстаивающей свои права быть полноценным и равным партнером в старом как мир ритуале, и доводила его до умопомрачения.

Сначала она медленно проделала тропинку из поцелуев от его губ до паха. Он вынужден был стиснуть зубы от наслаждения, которое было сильным до боли. На его лбу выступили капли пота, когда она выдыхала теплый поток воздуха вдоль его напрягшегося живота. Ее ласки становились все энергичнее, и он уже не мог думать ни о чем другом, страстное желание, казалось, проникло в каждую его пору. Затем ее пальцы нашли его возбужденную плоть, и его терпение пошатнулось. Он повалил ее на кровать и поднялся над ней; она издала пронзительный крик, который перешел в смех. Он тоже засмеялся, но когда его пальцы скользнули в ее влажную плоть, они оба хрипло застонали. От ее страстных криков наслаждения ему уже до безумия хотелось овладеть ею.

Одним быстрым резким движением он вошел в нее, и она сразу же обвила его руками и ногами. Вскоре их накрыла лавина экстаза. С губ слетали бессвязные слова всех любовников. Но слова уже были не нужны. Было лишь огромное желание слиться и стать одним целым.

Позже, запрокинув руки за голову и глядя в потолок, Джеймс, улыбаясь, сказал:

— Это было что-то особенное. Я имею в виду, что мне было хорошо. А тебе?

Фэйт удобно устроилась возле него, закрыв глаза, и ее дыхание щекотало его подмышку.

— Это было изумительно, — ответила она.

Он хотел от нее большего. Ведь она вторгалась в каждую секунду его сна и бодрствования. Он уже давно осознал, что она для него была единственной женщиной.

Но он был слишком малодушным и слишком боялся отказа, чтобы первым сказать те самые слова: от нее первой он хотел услышать признание в любви.

— Насколько это было изумительно? — подталкивал он.

— М-м-м… Ну, это то же, что стоять на вершине Великой Пирамиды и смотреть по сторонам. Это восторг покорения.

Фэйт заснула, оставив Джеймса обдумывать ее ответ. Великая пирамида. Он не был уверен, нравится ли ему это. Он повернулся к ней и сморщился от неожиданной боли, пронзившей правое плечо. Давали о себе знать и другие раны.

В безумной страсти он занимался любовью с Фэйт и не чувствовал никакой боли. Вот как бывает, когда ты полностью сосредоточен только на одном. То, что она смогла заставить его забыть про боль, вдохновляло.

Боль еще раз прострелила его тело, и он затаил дыхание. Даже во сне Фэйт чувствовала его. Она погладила его, как мать поглаживает плачущего ребенка, и проворковала что-то успокаивающее.

Он заснул со счастливой улыбкой на лице.

На третий день после похорон Денверса, когда Джеймс спустился к завтраку, он нашел Родерика в столовой. Подносы с буфета уже были убраны, но на столе еще оставались кофейник, обычный комплект посуды и столовые приборы. Джеймс сказал ожидавшему его указаний лакею, что будет только кофе и немного каши со сливками.

Он улыбался лишь потому, что лакей смотрел на него. На самом деле он еле сдерживался. Родерик должен был вернуться в Лондон два дня назад, но юный выскочка поступил, как ему вздумалось.

Как только слуга вышел, заговорил Родерик:

— Ты выглядишь так, словно по тебе проехались. Ты не думал приложить к этому черному глазу бифштекс?

— Спасибо. Буду иметь в виду в следующий раз, когда нас втянут во всеобщую драку.

Джеймс выдвинул стул и осторожно опустился на него. Каждая мышца его тела словно окаменела. Но это скоро пройдет. Как только он начнет двигаться, тяжесть уйдет. Родерик же наоборот выглядел гибким и проворным, как атлет. На нем не было ни царапины, хотя он тоже побывал в центре драки. Джеймс с грустью открыл для себя, что вряд ли может держаться наравне с этим юношей.

— Я полагаю, — сказал он, — что ты посадил Дору и Лили на кембриджский поезд в целости и сохранности?

Родерик вскинул брови, удивившись резкому тону Джеймса.

— Как я и писал тебе в срочном письме.

— Как ты писал мне! — Джеймс с трудом сдержался, чтобы не заскрежетать зубами. — Я ожидал, что ты вернешься следующим же поездом из Кембриджа и сообщишь мне об этом лично.

— Зачем? Все шло по плану. Я доставил подруг Фэйт к моим кузенам. Сам же остался исключительно потому, что встретил нескольких своих друзей. И я отправил дневник домой с моим курьером.

— А тебе никогда не приходило в голову, что я буду переживать за тебя?

У Родерика отвисла челюсть.

— Честно говоря, нет. Раньше ты никогда не переживал за меня.

— Но времена меняются! — заорал Джеймс.

Наступила тишина. Родерик налил себе кофе.

— Кофе? — вежливо спросил он у брата.

— Спасибо.

Джеймс наблюдал, как Родерик наливает кофе в его чашку.

Снова тишина.

— Итак, что мы теперь собираемся делать? — спросил Родерик.

— Не знаю. Если бы мы смогли расшифровать дневник, нам бы это помогло.

— Что ты надеешься из него узнать?

— Почему был убит Денверс, естественно, и кто стоит за его убийством.

Джеймс уже вкратце ввел Родерика в курс дела. Теперь брат знал, что дневник принадлежал матери Фэйт и что с тех пор как стало известно о нем, убийца пытался его украсть. О чем он не рассказал брату, так это о своем даре предвидения.