– А что за должность, Валерий Викторович? – Я все-таки успела вбить клин в сыплющуюся скороговорку Голубенко. Он смешался, затих и снова затарабанил:

– Тебе-то какая разница, будешь сидеть в офисе, заниматься рекламой и пиаром фирмы. Охранная структура. Константин Иннокентьевич раньше работал в тюрьме. – Валерий Викторович сбросил искры с рук и снова принялся тереть ладони, будто добывал огонь, как бывалый индеец.

– Где-е-е? В тюрьме-е-е? – я вновь выдула звуки фистулой и фальцетом одновременно. Звуки разлетелись по темному коридору и повисли в воздухе.

– В тюрьме, в тюрьме, – радостно замотал головой Голубенко. – В Крестах. Состарился, вышел на пенсию, организовал охранную структуру «Кальпурния».

– Как? – Я с трудом подавила тяжелый вздох в корне, не давая ему разрастись в грандиозный скандал. – А кто это – Кальпурния?

– Точно не знаю, кажется, последняя жена Юлия Цезаря. Боевая, говорят, девушка была, – чему-то радовался Голубенко. Он прыгал, поднимался на носки, щелкал пятками, потирал ладони, рассыпал искры – все эти манипуляции Валерий Викторович проделывал как бы в слаженном порыве.

– А зачем он так фирму назвал, с какой целью? – недоумевала я.

– Имя ему понравилось, красивое, экзотическое, ни у кого в городе нет такого необычного названия фирмы. Любит Константин все диковинное, чтобы больше – ни у кого. Он и тебя согласился принять на работу потому, что ты работала в «Планете». У Самого Бобылева! Это же высший пилотаж! – Голубенко чуть не свалился на пол от восторга, ему тоже льстило, что я работала у Самого Бобылева.

Я поддержала Голубенко за спину, мне и самой хотелось шмякнуться на пол вместе с ним. За компанию. Это надо же – меня согласились принять на работу в качестве заморской обезьяны. Такого случая в моей практике еще не было. Это первый звонок. Видимо, более подходящей обезьяны не нашлось, тогда Голубенко решил подсунуть тюремщику недозрелого аллигатора.

– Нет, Валерий Викторович, не нравится мне эта затея с Кальпурнией. Не хочу я работать в охранной структуре, что же это такое? Ужас, а не работа. Кальпурния какая-то, надо же, – из меня вылетел тяжелый вздох, не смогла все-таки удержать. Мой внутренний ужас разнесся жалобным стоном по темному коридору, коснулся краем мерцающего светлячка. Догорающая лампа окончательно погасла. Голубенко исчез во мраке, растворившись в черной пустоте.

– А где ты хочешь работать, Инесса? В администрации губернатора? В Законодательном собрании? В правительстве? В комитете по культуре? Ты скажи, мы подыщем тебе подходящее место, нам-то что, нам это дело устроить – пара пустяков, – иронизировал невидимый Голубенко.

Валерий Викторович безостановочно шутил, он не сдерживая эмоций, пользуясь наступившей темнотой, будто решил вчистую размазать по стенке Инессу Веткину, чтобы навсегда избавить девушку от остатков профессиональных амбиций.

– Ну, не знаю, где-нибудь в приличном месте, чтобы тихо отсидеться в спокойной обстановке, – нерешительно пробормотала я.

– Вот и отсидишься в «Кальпурнии», у Иннокентьевича большой опыт имеется в этом деле, он всех держал вот так, в кулаке, – воскликнул Голубенко.

В это время кто-то открыл дверь, и коридор принял ясные очертания. Возник из пустоты Голубенко. И мгновенно вспомнил о приличиях.

– Иди-иди, а то опоздаешь, Инесса. Полковник Баландин не терпит опозданий.

– Как вы сказали? Баландин? – Я решила, что ослышалась. – Это что – какое-то производное от тюремной баланды?

– Фамилия на роду расписала ему кресты на распашонке. Инесса, не забудь, что за оказанную услугу мне бабло положено, – опять зачастил скороговоркой Голубенко. Дверь успели закрыть, коридор вновь погрузился в преисподнюю.

– Так я еще не устроилась. Плата по результату, Голубенко, не забывай! – крикнула я в темноту, перейдя на простецкое «ты». Мне надоело выслушивать пошлые шутки слегка поношенного жуира.

– И ты не забывай добро, Инесса, звони! – крикнул в ответ Валерий Викторович откуда-то издалека.

На ощупь я нашла дверь, спотыкаясь, вышла на площадку. Где-то меня ждал Константин Иннокентьевич Баландин. Бывший начальник тюрьмы, нынешний охранник капиталистического имущества. Времена настали, будьте-нате, не знаешь, куда ступишь и во что. Придется наведаться в офис на Кондратьевском, иначе где же я еще встречу бывшего узурпатора. При благополучном решении вопроса я должна уплатить Валерию Викторовичу определенную сумму. После долгих колебаний, стоя на перекрестке, прямо на сквозняке, обдуваемая со всех сторон промозглым ветром, я все-таки решила съездить к Баландину. Вдруг он окажется симпатичным дядькой, этаким слегка простоватым, с густой проседью, очочки в металлической оправе. Чем не меценат? Вполне возможно, полковник Баландин всю жизнь скрывал свои истинные наклонности. Сидел в тюрьме, сторожил арестантов, а сам усиленно прятал от начальства тонкую филантропическую душу. А сейчас его внутренний потенциал реализовался. За ним я буду как за каменной стеной. Никто меня больше не подставит и не предаст. В «Планете» мне все станут завидовать, дескать, Инесса Веткина успешно пиарит очаг капиталистической безопасности. Через двадцать минут я уже стояла перед многоквартирным жилым домом. В одной из ячеек десятиэтажного улья скрывалась загадочная «Кальпурния». Бедная Кальпурния. Наверное, она очень любила Юлия Цезаря, еще девочкой мечтала соединиться с мужественным воином в брачном союзе. Но если бы она знала, что спустя века ее честное имя внесут в анналы современной российской охранной структуры, она за Цезаря замуж точно не пошла бы. Ни за что! Кальпурния сбежала бы из дома с рядовым безымянным рабом. Зато ее имя никогда не приклеили бы к двери, обитой рваным дерматином. Неоновые блики блистательной «Планеты» вспыхнули в моей памяти разноцветной иллюминацией. И погасли, оставшись там, вдали от меня, в земле обетованной.

– Вы – Инесса? – спросил статный мужчина – проседь в шевелюре, очочки в металлической оправе. Дверь открылась сама, я не прикасалась к звонку, видимо, мужчина смотрел в щелку в ожидании визитов. Он долго прислушивался, ждал. Услышав шаги, распахнул для меня врата нового рая. У него и впрямь благородная внешность, пристальный взгляд. Полковник Баландин. Он предстал таким, каким я увидела его еще на Лиговке. Но в мистическую сценку моего трудоустройства вмешалась некоторая неувязка. Полковник здорово заикался. Чтобы произнести мое имя, ему пришлось долго шлепать губами, беззвучно, но с огромным напряжением. Я хотела ему помочь, подсказать за него, но передумала, пусть немного помучается.

– Да, это я, – впрочем, я так и не дождалась, пока он полностью выговорит мое имя. – Инесса Веткина. Можно просто – Инесса. А вы – Константин Иннокентьевич Баландин?

Полковник стал трясти губами, потом щеками, головой, плечами, наконец затряслось все тело. Он стоял на пороге и дергался, пока я наконец не догадалась сказать за него: «Да».

– Да! – легко и радостно выдохнул Баландин. – Да, я – Баландин. Константин Иннокентьевич.

Заикание случалось с Баландиным периодически. Иногда полковник говорил вполне свободно, без мучительных сотрясаний и конвульсий. Зато уж если случалось ему заикнуться – тогда бешено сотрясались стены и потолки, фундамент и крыша, казалось, террористы взорвали соседний дом и вплотную подобрались к «кальпурниевскому», осадили его и уже подожгли. Кругом все клокочет и бурлит, а до взрыва остается пара секунд.

– Проходите, Валерий Викторович много рассказывал о вас. – Баландин отступил в сторону, пропуская меня вперед. Галантный и культурный, очень вальяжный, полковник Баландин поразил мое воображение. Грешно подумать, но я решила, что Голубенко наврал мне, он все придумал про Кресты, диссидентов, распашонки и тюремную баланду. Валерий Викторович – большой шалун, легко разыграл наивную и доверчивую Инессу.

Полковник придвинул мне стул, подождал, пока я усядусь, взялся за спинку, будто проверял, крепко ли я сижу. Удостоверившись, что сижу надежно, Константин Иннокентьевич прошел за стол, сел в кресло с широкими подлокотниками и доверчиво посмотрел на меня голубыми и ясными, как у малого ребенка, глазами. Мы помолчали. Я боялась задавать вопросы, жутко пугаясь, что у Баландина вновь начнется приступ заикания. Константин Иннокентьевич тоже, видимо, боялся, поэтому мы слишком долго молчали. В конце концов, работодатель первым должен задавать вопросы. Я – тестируемая, а полковник – лицо заинтересованное. Тот, кто выдает зарплату, тот пусть и мучается, а кто получает, может отдохнуть некоторое время. Полковник мысленно подсчитывал, во сколько я обойдусь «Кальпурнии». Наконец Баландин сделал первую попытку осуществить разговорную речь, он пошлепал губами, покраснел, налился кровью, выпучил глаза, от жалости и сострадания мне пришлось перекинуть взгляд на противоположную стену. Большой плакат изображал женщину, точнее – римскую матрону. Видимо, это и была знаменитая Кальпурния.

– Это – Кальпурния, – вдруг произнес Баландин, будто это и не он вовсе только что бессильно и немо разевал рот. – Последняя жена Цезаря.

– Д-да, я знаю, – прошептала я.

– Это я придумал, как назвать мое предприятие. Все нормальные имена уже разобрали. Мне досталась жена великого полководца. Инесса, а что вы умеете делать? – спросил Баландин.

– Я… это… все умею делать, – я покосилась на него и быстро отвернулась. Кажется, у него начались большие сложности со следующим вопросом.

– Мы пригласили вас, чтобы вы наладили нам общественные связи. Контакты, отношения, взаимные интересы – все требует системного подхода, вы согласны, Инесса?

Баландин быстро гасил приступы, можно было не бояться за исход его дальнейшего самочувствия.

– Систематизация взаимных интересов – это здорово, – я внутренне хихикнула. Внешне же ничем не показала своего отношения. А что мне еще оставалось делать? Работа нужна. Дома котенок ждет, нервничает. Может, его Цезарем назвать? И мама волнуется, за сердце хватается, ищет веские доводы, стремясь защитить дочь от личностного распада.