– Бобылев, у меня ничего не получается, – горько и по-детски пожаловалась я. Мне захотелось всплакнуть при свидетелях. Но я сдержалась.

– Ты многого хочешь, Инесса, от этой жизни, – улыбнулся Бобылев, продолжая колдовать над плитой.

– Почему – много? – удивилась я. – Хочу стать собой, разве это – много?

– Ты хочешь стать богатой и знаменитой, а это делается не так скоро. Путь к совершенству – процесс долгий и мучительный. За один ход игры не сделать. Надо продумать ходы на всю жизнь, – нравоучительно и напыщенно произнес Бобылев.

Я не выдержала, скинула с плеч печаль и подбежала к нему, повернула к себе, пытаясь понять, шутит Бобылев или говорит всерьез.

– Бобылев, но я и не хотела стать богатой и знаменитой. Мне хотелось с чего-то начать. В любой игре нужно сделать первый ход. Первый шаг. Нельзя начинать, не веря в удачу. В моих мечтах я видела вершину, а какая она – вершина – никто не знает. Но я должна стремиться наверх. Человек поднимается в течение жизни. Он живет, стареет, умирает, но он всю свою жизнь карабкается к вершине. В этом заключается смысл любого существования. Разве я не права? – крикнула я, желая перекричать шипящие и гремящие сковороды и чайники.

– Инесса, не кричи так громко, – поморщился Бобылев. – Ты можешь ползти наверх. Но ты обязательно упадешь вниз. Тебя уронят другие люди. Так устроен мир, ты согласна?

– Согласна! – еще громче крикнула я. – Этот мир устроен по твоему хотению. Но мне он не нравится. Ты повелитель. Я подданная. Но я не хочу быть рабыней. Я хочу стать равной. Хотя бы абстрагированно, – последние слова я прошептала.

На крик у меня не хватило сил. Я ослабела, присела на диван, затем прилегла. Эмоции ушли на войну с несовершенной реальностью. Бобылев остался по ту сторону баррикады. Мужчина и женщина в состоянии обострения противоречий. Просто и скучно, серо и обыденно. А разве в любви могут быть серые дни?

– Инесса, ты только не обижайся на меня… – Бобылев подошел ко мне, присел на край дивана и взял мои руки, согревая их, лаская и теребя. Я выпустила меч, вложила его в ножны, перевязала раны. Я устала воевать.

– Инесса, это я везде ходил за тобой по пятам. Я не преследовал тебя, не волнуйся, я – не маньяк. Но я не хотел, чтобы ты где-то мучилась. Я знал, что ты уйдешь из «Планеты» в любом случае. Это не Слащев тебя уволил. Ты сама ушла. И тогда я решил помочь тебе, я все предусмотрел. Я хотел, чтобы ты сама во всем разобралась. Сначала служба безопасности отправила твою машину на стоянку. Потом ты где-то откопала этого полковника, мы и ему объяснили, что к чему… – Бобылев держал мои руки и говорил, говорил, говорил. Он улыбался. Мягкая улыбка светилась на его лице.

– Но как ты нашел полковника? Это же уму непостижимо, – выдохнула я.

Бобылев наклонился и поцеловал мои пересохшие губы.

– Я никого не искал. Никому не звонил. Это не мое дело. По моей просьбе твоими делами занималась служба безопасности. Они, естественно, мне докладывали, но я не вникал в мелочи, главное, что служба безопасности в результате сделала основную работу. Разумеется, сотрудники безопасности слегка перегнули палку. Они зачем-то распустили слухи, что ты что-то украла. Пришлось разъяснить им, что к чему. Всю остальную работу они выполнили на высоком профессиональном уровне. Ты поняла, в конце концов, что такое настоящая жизнь?

– Бобылев, но я тебе не верю, – хотела крикнуть я, но вместо крика прохрипела что-то непонятное и страшное.

– Пойми, тебе нужно было пройти этот путь. Ты сама должна была испытать жизнь, поставить эксперимент. Сама. Я не мог тебя обидеть и не мог искалечить твою душу. Поверь мне. Я всего лишь не хотел, чтобы тебя использовали. Самое страшное на земле, когда нас кто-то использует. Это причиняет внутреннюю боль. Много боли вредно для организма, – неловко пошутил Бобылев, а я уже медленно поднималась и поднималась, как мертвец из гроба, нечаянно впавший в летаргический сон. Я расширила до невероятных размеров глаза от ужаса, запуталась в подушках, сбросила с себя его руки, будто это было что-то мерзкое, похожее на душащих удавов, вскочила на пол, наступила на Цезаря, котик фыркнул и умчался из кухни, а я все отступала и отступала, пока не натолкнулась на стену. Я поползла по стене вниз, вниз, вниз. В пропасть. В преисподнюю. Я что-то кричала, но рот не выталкивал слова. Звуки застревали в горле. Я немо открывала рот, как задыхающаяся рыба.

– Бобылев, ты не мог так поступить! Ты врешь мне! – крикнула я и упала на пол.

Наступила тишина. Все исчезло. Не было Бобылева, кухни, квартиры, ничего не было. Была кромешная пустота. Мне хотелось что-то еще сказать, чтобы Бобылев все-таки понял наконец, что я пытаюсь ему втолковать. И вдруг поняла: я не знаю, что нужно говорить в таких случаях любимому мужчине. Я не умею, у меня нет подходящих слов. Я не смогу объяснить Бобылеву свое отношение к его поступку. Не потому, что слишком молода и глупа для объяснений, нет, дело не в этом. Я никогда не смогу понять мотива. Любое преступление имеет умысел – прямой или косвенный. Бобылевский умысел мне не понятен. Я не могу больше его видеть. Не хочу. Я больше не люблю его.

Пустота сомкнулась надо мной. Все исчезло. Звуки и мысли. Чувства и желания. Мотивы и умыслы. Только моя любовь осталась. Я знала, что она во мне. Любовь не ушла. Оказывается, любовь может существовать даже в кромешной пустоте.


Пустота отступила. Я вновь брела в потемках. Я потеряла компас. Я заблудилась. Жизнь вывела меня на край пропасти. Там внизу шумела вода, много воды, кипящей и бурлящей. Там было темно и страшно. Я стояла на юру, пронизываемая ветрами и сыростью. И здесь, наверху, тоже было мрачно. Оставаться на краю пропасти – бессмысленно. Бросаться вниз – страшно. Выхода не было. Я стояла одна, будто весь мир исчез. Никого не было. Только я. И моя любовь. Но любовь не протянула мне руку помощи, не перекинула шаткий помост над пропастью. Она хотела, чтобы я сама сделала выбор. Сама нашла выход. Отчаяние захлестнуло истерзанную душу. Я больше не хотела жить. И вдруг кто-то схватил меня за руку. Я обернулась. Передо мной стояла мама. Она смотрела на меня испуганными глазами.

– Инесса, ты что делаешь? А я? Ты забыла обо мне, – мама потащила меня куда-то наверх, подальше от края пропасти. – Инесса, я всегда тебе говорила, ты живешь в выдуманном мире. Нельзя так жить. Нельзя. Нужно жить так, как живут все нормальные люди. Думаешь, другим не хочется придумать себе сказочную любовь? Все хотят сказки. А всем приходится терпеть и страдать.

– Мам, а что, все люди страдают? – спросила я, едва успевая за мамой.

– Все страдают, в той или иной степени, кому как повезет. У кого что на роду написано. Кто-то сам создал себе мучения, придумал их, как это ты сделала, доченька… – Мама дернула меня за руку и уложила на склоне горы. – Полежи, отдохни немного, ты очень устала, тебе нужно немного полежать. Ты всего добьешься, Инесса. Всех обойдешь, вырвешься вперед, только не нужно никуда спешить. Жизнь долгая, дочка. Ты все успеешь. Не волнуйся, тебе вредно волноваться, – мама наклонилась ко мне.

Мама хотела вдохнуть в меня силы, чтобы ко мне вернулся аромат обычных радостей. Я утратила вкус жизни, забыла, что на свете существует масса приятных мелочей, увлечений, привязанностей. Я сделала из своей любви наваждение. Фетиш, символ.

– Мама, мама, мама, как он мог? – простонала я, протягивая руки, чтобы коснуться маминого лица.

– Не трави ты себя, дочка, не думай о нем, успокойся, все пройдет… – И мама склонилась надо мной, нежно поцеловала в лоб, и тихие слезы упали на мое лицо.

– Мама, мама, мама, как он мог, я же люблю его, – повторяла я, будто в бреду. И мама вдруг исчезла. Я обращалась к ней, но ее уже не было. И я умерла. Меня больше не было на свете…

Это мне казалось, что я умерла. Кто-то тихо плакал надо мной. Я чувствовала соленые капли на лице. Но это была не мама. Я открыла глаза. И увидела себя, как в зеркале. Увидела его глаза. Надо мной склонился Сергей Бобылев.