Валета моргнула, и маркиз с удовлетворением подумал, что с блеском выиграл эту игру.

— Папа всегда повторял, — сдержанно и спокойно проговорила Валета, — что, если оппонент переходит на личные оскорбления, можешь считать, что он проиграл тебе.

Маркиз неожиданно для самого себя расхохотался.

— Я шел к вам и думал, что, услышав слова соболезнования, вы разрыдаетесь, и мне придется утирать вам слезы, — сказал он, немного успокоившись. — Мне представлялось, что вы с радостью и огромной благодарностью примете от меня любую помощь. Теперь вижу, что ошибался.

— И еще как ошибались, ваша светлость! — подтвердила Валета. — Я еще раз повторю, что ни в чем не нуждаюсь.

— Только не разговаривайте со мной так категорично, мисс Лингфилд. Я ведь ваш попечитель, не забывайте об этом. Вы обязаны мне подчиняться.

Она с гордостью приподняла подбородок, и маркиз отметил, что вовсе не сердится на нее.

Весьма неожиданный и необычный разговор, подумал он.

И несомненно, гораздо более интересный, чем можно было ожидать!

В его голове никак не укладывалось, что столь хрупкое, изящное и красивое создание, как эта девушка, способно на столь мужественные и честные поступки.

Ее глаза выражали явную ненависть, а это интриговало маркиза больше, чем все овальное в ней. Ни одна другая женщина на свете никогда не смотрела на него так.

— Наверное, мне пора пожелать вам удачного дня и попрощаться, мисс Лингфилд. Очевидно, нам обоим требуется время для того, чтобы спокойно обдумать наш разговор. Я зайду к вам завтра или послезавтра, и, надеюсь, мы более обстоятельно побеседуем о вашем будущем.

— Уверяю вас, в этом нет никакой необходимости, — ответила Валета. — Если я захочу что-то сказать вам, то передам вам письмо. А вы ответите мне.

— Я больше люблю живое общение. Так удобнее договариваться о чем бы то ни было. Поэтому я сам приду к вам, и мы продолжим сегодняшний разговор.

Он поднялся с кресла и направился к двери.

Валета не отвечала и не двигалась с места.

Маркиз приостановился и повернул голову:

— До свидания, мисс Лингфилд. Вообще-то нам лучше перейти на менее официальные обращения, согласны? — Валета упорно молчала. Ее глаза гневно сверкали. — До свидания, Валета.

Больше не дожидаясь ответа, маркиз вышел из гостиной и захлопнул за собой дверь. На протяжении нескольких мгновений из коридора доносились звуки его уверенных шагов.

Усаживаясь в фаэтон, который ждал его во дворе у дома, и мастерски выводя запряженных в него лошадей на извилистую тропу, а затем и на главную дорогу, которая шла назад в Трун, маркиз улыбался.


Когда звуки отъезжавшего фаэтона растворились вдали, Валета вскочила на ноги, сжала пальцы в кулаки и злобно стиснула зубы.

«Как он смеет так вести себя со мной? Зачем папа назначил его моим попечителем?» — с отчаянием думала она.

Ненависть к маркизу жгла ей сердце, единственное, что хотелось, — не видеть его больше никогда.

Когда он спокойно и самодовольно поднимался с кресла, ее так и подмывало ударить его по напомаженной голове, расцарапать ему физиономию. Но подобный поступок возмутил бы и ее мать и отца, да и сама она очень сожалела бы о том, что натворила.

Но никогда в жизни ни один человек не вызывал в ней столько ненависти.

Все, что люди рассказывали о маркизе, лишь углубляло ее презрение и неприязнь по отношению к нему, за исключением, конечно, рассказов о его подвигах на войне.

Лишь в те моменты, когда отец говорил ей об отваге и мужестве этого молодого мужчины, она испытывала к нему чувство глубокого уважения.

Покойный отец маркиза отличался властным и жестким нравом и считал, что лишь избранные могут быть удостоены его внимания, поэтому водил дружбу с весьма ограниченным количеством людей.

Тем не менее к семье Лингфилдов он всегда относился по-доброму: приглашал сэра Чарльза на состязания по стрельбе, а раз или два в год даже к себе в дом вместе с супругой.

Известие о его кончине очень опечалило сэра Чарльза.

Через некоторое время после смерти отца молодой маркиз уволился из армии, и жизнь на перешедших в его владение землях потекла совершенно по-новому.

Слуги в обоих домах маркиза были по большей части представителями проживавших на его территориях семей, поэтому об устраиваемых им увеселениях и пирушках знали все.

Люди более пожилого возраста чуть ли в обморок не падали, слыша, что вытворяет маркиз.

Отец Валеты постоянно пытался оправдать его действия.

— Это последствия войны, — объяснял он дочери. — Ему пришлось на протяжении нескольких лет бороться с неприятелем за границей. После такого испытания никому не удается оставаться таким, каким ты был раньше.

— Ты ведь не ведешь себя так, как он, папа, — возражала ему Валета.

Отец улыбался:

— Я слишком стар для подобных развлечений. И потом, у меня не так много денег, как у маркиза.

— Не могу представить себе, что, если бы у тебя имелись деньги, ты ударился бы в пьянство и разгул, — отвечала Валета. — Ведь на свете существует множество других способов развлечения.

— Не суди его строго, — говорил ей отец. — Представители многих поколений его рода защищали нашу страну от врага и заботились о людях в мирное время. И наш маркиз когда-нибудь образумится.

Валета же была уверена, что этот человек неспособен заботиться о ком бы то ни было, кроме себя.

Она слышала о том, какие подарки он делал молоденьким актрисам, выступавшим на сцене Ковент-Гардена, и о том, на какие отваживался подвиги, когда стремился доказать окружающим, что он лучший всадник и лучший стрелок. И все ради собственного удовлетворения.

Однажды маркиз устроил соревнования на фаэтонах — один из участников должен был приехать первым из Лондона в Ньюмаркет. В ходе состязания два фаэтона столкнулись. Были смертельно ранены три лошади, и их пришлось застрелить.

— Никогда не слышала о столь необузданном человеке, как этот маркиз! — с возмущением говорила Валета отцу, несмотря на все его разъяснения.

— Согласен, что до настоящего момента он проявлял себя в основном как хулиган, — отвечал отец, вздыхая. — Но, помяни мое слово, дочка, скоро его баловство закончится.

— Побыстрее бы это случилось! — отвечала Валета. — Ему давно пора вплотную заняться своими владениями. Эндрюс слишком стар для роли доверенного маркиза и не выносит, когда к нему приходят с проблемами и жалобами.

— Ты права, — соглашался отец. — Люди ждут не дождутся того момента, когда маркиз нагуляется и начнет заниматься делами. Они очень нуждаются в его внимании и помощи.

— Может, ты намекнешь ему на это, папа? — спрашивала Валета.

— Что ты, дочка! Неужели ты думаешь, что у меня есть возможность остаться с маркизом наедине и спокойно о чем-то побеседовать с ним? — Отец добродушно усмехался. — Я благодарен ему и за то, что иногда он приглашает меня на свои вечера. Народу у него бывает видимо-невидимо. И на серьезные темы никто не разговаривает.

Валета вздыхала.

В то утро, когда отца принесли мертвым после скачек у маркиза, она почувствовала, что была бы рада, если бы и сам маркиз отдал Богу душу. Если бы свернул себе шею во время своих проклятых бегов…

— Как я ненавижу его! — процедила она сквозь зубы, стоя в одиночестве в своей небольшой, милой сердцу гостиной.

И от отчаяния сильно зажмурила глаза и покачала головой. Теперь этот разгульный мерзавец был ее попечителем и имел над, ней власть!

Желая отделаться от невыносимых мыслей, она рванула к двери, выскочила из комнаты и прошла по небольшому коридору в кухню.

Здесь, склонившись над шитьем, ее уже ожидала няня.

Валета постоянно уговаривала няню перейти в какую-нибудь другую, более удобную комнату, когда та занималась не кухонными делами, но эти уговоры были бесполезны. Няня утверждала, что на кухне ей уютнее всего и что работается здесь лучше.

Услышав приближающиеся шаги Валеты, няня оторвалась от шитья и подняла голову. Войдя на кухню, Валета взглянула в уставшие добрые глаза старушки. В них застыл немой вопрос.

— Расскажите же мне, что он говорил?

Валета неторопливо выдвинула из-за стола стул и медленно опустилась на него.

— Я на сто процентов уверена, что наш маркиз — самый мерзкий человек в мире! — заявила она.

— Почему вы так расстроены, детка моя? — с тревогой спросила няня. — Я думала, что этот тип пожаловал к нам с единственной целью — принести вам свои извинения и выразить соболезнования. О чем вы беседовали?

— Совсем о другом, — мрачно сказала Валета.

— Что вы имеете в виду?

— Я до сих пор не могу в это поверить, няня! — с отчаянием воскликнула Валета. — Папа оставил маркизу завещание, в котором назначил его моим попечителем!

Няня отложила в сторону шитье, ошарашенно глядя на Валету:

— Вы не шутите?

Валета покачала головой.

На протяжении нескольких минут обе они напряженно молчали. Наконец няня вновь взяла в руки ночную сорочку, которую шила для Валеты, и продолжила работать.

— Вообще-то это не так уж и плохо, — заметила она. — Вы оказались в весьма затруднительном положении, и попечитель вам просто необходим. А маркиз — человек очень богатый.

Валета ахнула:

— Да что ты такое говоришь, няня? Неужели ты не понимаешь, что теперь моя ситуация вообще безвыходная?

— Думаю, вы ошибаетесь, — спокойно возразила няня. — После кончины сэра Чарльза я места себе не нахожу — все ломаю голову над тем, как вам дальше жить. Без денег, без родственников. Вам ведь и надеяться-то не на что! А с попечителем, тем более таким, все будет гораздо проще. И если он не пренебрежет своими новыми обязанностями, то нам следует ожидать больших перемен в жизни.

Валета, задыхаясь от негодования, вскочила со стула:

— Оказывается, ты не лучше этого маркиза, няня! Я хочу, чтобы моя жизнь продолжалась здесь! В этом доме, с тобой!