Попробовав загадать желание, Грейс обнаружила, что мысли ее блуждают, словно в заколдованном лесу. Чем сильнее ей хотелось вернуться, тем дальше мысли ее углублялись в чащу. Все желания ее сводились к какой-то нелепице — вкусу темного шоколада, кисти сирени, нетронутому снегу, комку мягкой глины, промежутку тишины без чувства страха, — к вещам без начала и конца. Странные желания. И ни одно из них не касалось Лэза, его возвращения и того, чтобы их жизнь вновь началась с того места, на котором оборвалась.

Грейс сделала последнюю попытку четко определить свое желание. Она сосредоточилась. Сбылось? Она открыла глаза. Перед ней стоял Кейн. Грейс встала и выключила музыку.

— Что ты здесь делаешь? — спросила она.

— Я вошел сам, — ответил Кейн. — Портье звонил, но никто не снимал трубку. Грейс…

Она посмотрела на него и по его лицу поняла, что случилось что-то ужасное.

— В чем дело? — спросила она.

— Твоя мать позвонила мне из больницы, — сказал Кейн. — Она пробовала дозвониться сюда, но никто не отвечал. Речь о твоем отце. У него был сердечный приступ.

Комната вокруг Грейс поплыла. Кейн обнял ее за плечи, и они спустились, чтобы поймать такси до больницы «Леннокс-хилл».

27

Часы для посещений

Грейс сидела с Кейном на заднем сиденье такси, накинув на плечи пальто «под леопарда». Хотя не было холодно, ее била дрожь.

Приехав в больницу, они поднялись на лифте на седьмой этаж и увидели мать Грейс, сидевшую в обтянутом пурпурной тканью кресле. Все в помещении было разных оттенков пурпурного или зеленого, даже висевшая на стене большая абстрактная картина.

Когда Грейс с Кейном подошли поближе, Грейс поразили полное отсутствие косметики на лице матери и ее всклокоченные волосы. На ней была фланелевая рубашка, принадлежавшая отцу Грейс, а под рубашкой — только тонкие чулки и черные зимние ботинки. То, как выглядела мать, яснее ясного говорило о серьезности положения. Едва увидев их, мать бросилась к ним, утонув в объятиях Кейна, как маленький ребенок.

— Он до сих пор в реанимации, — всхлипнула она.

— Можно с ним повидаться? — спросила Грейс.

— Пока нет, — покачала головой мать.

— Ему будут делать операцию?

— Они не уверены. Сначала хотят посмотреть результаты кардиограммы, — ответила Полетт. Кейн дружески обнял ее. На глаза у нее навернулись слезы. — Мой Милтон!

— Может, принести вам чего-нибудь? — спросил Кейн.

— Разве что чашку горячего чая. «Эрл Грей», если у них есть. Если нет, бутылку сельтерской.

Грейс пошла с Кейном по выложенному плиткой коридору к лифту.

— Если бы Лэз был здесь, — сказала она, наполовину обращаясь к самой себе. — Если бы он только вернулся из поездки.

Кейн ничего не ответил. Они вошли в лифт, который останавливался на каждом этаже, хотя никто не входил и не выходил. До кафетерия они дошли молча. Грейс смотрела, как служащие развозят пациентов по коридору на каталках. В кафетерии было пусто, не считая одной пары: мужчина и женщина склонились над сэндвичами с индейкой, наполовину завернутыми в пластик.

Кейн налил кипятку в полиэтиленовую чашку и взял пакетик «Эрл Грей». Потом расплатился за чай и передал чашку Грейс.

— Я пойду. Твоим родственникам нужна ты, — сказал он.

— Кейн… — начала Грейс и внезапно умолкла.

— Не волнуйся, все будет в порядке. Я перезвоню, — сказал Кейн, обнимая ее. Грейс проводила его взглядом; Кейн прошел через вестибюль и сел в поджидавший лифт.

— Спасибо за все, — крикнула она ему вслед. Кейн не ответил, и Грейс не была уверена, расслышал ли он ее. Она подождала, пока закроется дверца лифта, а затем вернулась наверх, в приемную.

Мать стояла у окна. Две женщины в длиннополых меховых пальто сидели, держась за руки, на маленькой зеленой кушетке. Приехавший Берт, стараясь не шуметь, разворачивал плитку шоколада и, завидев подошедшую Грейс, сделал вид, что просто читает список ингредиентов.

— Знаешь, белый шоколад содержит гораздо больше жира, чем темный, — сказал он, кладя плитку обратно на стол.

— Как твое бедро? — спросила Грейс, хотя не заметила ни малейших следов травмы.

— Гораздо лучше, спасибо. Кортизон — волшебное средство, — сказал Берт, хлопая себя по бедру. Потом помолчал и перевел дыхание. — С моим бедром действительно все в порядке, — сказал он, теребя верхнюю пуговицу своего пальто. — Просто дело в том, что я никуда не могу ездить без Франсин.

Грейс положила руку ему на плечо.

— Не надо ничего объяснять, — сказала она. Грейс могла поклясться, что Берту полегчало оттого, что можно больше ничего не говорить.

— Кто тебя привез — Кейн? — спросил он немного погодя.

— Да.

— Очень приличный молодой человек, — сказал Берт. Грейс кивнула в знак согласия. Потом оба замолчали и стали ждать известий об отце Грейс.


Было самое начало третьего, когда врач, вышедший, чтобы сообщить им окончательные сведения, провел их в палату для выздоравливающих.

— Мы хотели бы на всякий случай понаблюдать за ним несколько дней.

Когда Грейс с матерью шли по вестибюлю, сестры из реанимации странно посмотрели на Грейс.

— В палату для выздоравливающих допускаются только ближайшие родственники, — сказала одна.

— Я его дочь, — ответила Грейс. Мать что-то шепнула одной из сестер, которая кивнула и пропустила их.

— Что ты им сказала? — спросила Грейс.

— Сказала, что ты приехала прямо с костюмированного вечера. Что же еще?

— Не было никакого костюмированного вечера, — ответила Грейс смущенно, как малолетка после затянувшейся до утра вечеринки. Она не могла отмахнуться от мысли, что, не будь музыка такой громкой, она бы услышала звонок матери.

— Как хочешь, но в этом пальто ты похожа на пугало. В какой палате, они сказали, он лежит?

Мать Грейс сунула голову за несколько занавесок, прежде чем увидела мужа, который лежал на спине с закрытыми глазами и сосал зеленый леденец на палочке.

— Он еще немного не в себе, — сказала невысокая, коренастая сестра, делая какие-то пометки в своем графике изгрызенным карандашом. Грейс присела на краешек кровати, мать — на единственный стул в палате. Отец пошевелился. Открыв глаза, он слабо улыбнулся.

— Грейси, — еле слышно произнес он, продолжая сосать леденец. Он было приподнял руки, чтобы обнять дочь, но из-за присоединенных к ним трубочек ему это не удалось. — Хочешь чего-нибудь съесть или выпить? Тут холодная вода и немножко чайных бисквитов, — сказал он, указывая на ночной столик. — Они сказали, что позже дадут мне немного куриного бульона.

Грейс чуть не расплакалась от такого гостеприимства отца, как будто дело происходило в гостях, а он был радушным хозяином. Мать встала, чтобы прочесть состав на пачке бисквитов. Достав из сумочки очки для чтения, она подошла к свету.

— То, что нужно, — сказала она, снимая пластиковую обертку и предлагая бисквиты Грейс, которая только покачала головой.

— Хорошо выглядишь, папа, — сказала она, хотя тело отца выглядело маленьким и хрупким в тонком бумазейном больничном халате.

— Жаль, что мы не смогли приехать сегодня вечером, — сказал он. — Ты что-то хотела нам сказать?

— В другой раз, — ответила Грейс, потирая руки, хотя холодно ей уже не было. — Когда будешь себя лучше чувствовать. А теперь тебе надо отдохнуть.

Отец снова закрыл глаза. На ногах у него были тонкие синие шлепанцы. К икрам подсоединен пластиковый, похожий на воздушный шар прибор, каждые несколько секунд автоматически наполнявшийся воздухом, а потом опадавший, что препятствовало образованию кровяных сгустков. Мать знаками подозвала Грейс.

— Тебе действительно надо поехать домой и немного отдохнуть, Грейс. Не надо нам всем здесь оставаться. Если мне что понадобится, тут Берт. Приезжай утром, когда отцу будет получше. Часы для посещений — с девяти.

— Ну, если ты уверена, что все в порядке… Я могу заехать к вам домой, если тебе что-нибудь нужно.

— Если только по дороге. Пожалуй, пару шлепанцев и какую-нибудь одежду для отца. И мою косметичку.


Первое, что поразило Грейс, когда почти в четыре утра она вошла в квартиру родителей, это то, какая она пустая и темная. Телевизор был включен без звука на канал «Прогноз погоды». Она так привыкла мысленно взывать к Лэзу; но теперь, бродя по пустой квартире, закрывая за собой двери и включая свет, она поняла, что ее заклинания были направлены не на то, чтобы вызвать его живое присутствие, а на то, чтобы облегчить боль.

Родители явно собирались в спешке. Признаки паники были налицо: перевернутая коробка сливок на буфете, выдвинутые стулья, открытая дверца холодильника.

Она представила себе, как мать бежит на помощь отцу в спальню, где ящики всех шкафов были выдвинуты, а на ночном столике валялся пузырек из-под какого-то лекарства. В смежной со спальней ванной Грейс увидела вывалившиеся из аптечки ватные тампоны, мокрое махровое полотенце на полу и черную расческу отца с запутавшимися в ней седыми волосками. Грейс начала прибираться. Она снова сложила тампоны в переполненную аптечку, бросила полотенце в корзину с грязным бельем и вернулась на кухню.

Но, даже когда все было приведено в порядок, Грейс ничем не смогла заполнить оставшуюся пустоту.

Под вешалкой она нашла небольшой черный рюкзачок, все еще завернутый в пластиковую упаковку и похожий на забытый под елкой рождественский подарок. Коричневый махровый халат отца висел в его шкафу рядом с бежевой и бледно-серой рубашками. Вытянутые плечи и бугрившаяся спина делали халат разве чуть менее одушевленным, чем был сам отец в больничной одежде. Грейс аккуратно сложила его и сунула в рюкзак вместе с вельветовыми шлепанцами отца. Огромная прозрачная косметичка матери не влезала, поэтому Грейс положила ее в продуктовый мешок вместе с гофрированной юбкой, парой туфель и свитером.