– Ну и что мне с вами делать, гражданка Филиппова? Материнскими обязанностями пренебрегаете. Ребенок ночью остался на улице один. В доме – бардак. – Участковый обвел комнату рукой. – Будем оформлять Соню в детдом.

– Миленький Павел Витальевич, простите, это в последний раз! Глаз с неё не спущу.

Женщина поставила дочку на стул.

– Смотрите ни одного нового синяка, как я и обещала. Больше никто не Соню обидит, – бормотала она, поднимая на девочке платье.

Рядом с Таней вздрогнул Сашка. Послышался звук втягиваемого сквозь сжатые зубы воздуха. Всё тело малышки покрывали фиолетово-жёлтые бледнеющие синяки.

– Ладно, Филиппова, поверю в последний раз, но буду проверять ежедневно. Доверия у меня к тебе нет. И наведи порядок в доме. Ещё раз увижу голодного и грязного ребенка без присмотра, берегись! Никакие твои слезы не помогут – заберём! – Глянул на ребят и добавил: – Идите в машину, отвезу домой.

– Не надо, мы пройдёмся пешком.

Лукьянов взял Таню за руку и повёл к выходу.

– Придется куртку стирать. – Сашка, одеваясь, морщился от запаха. – Мне, кажется, мамаша не мыла бедную девочку целый год. Зря участковый ей поверил. Таких родителей не исправить.

– Каждому надо давать шанс, – запротестовала Таня.

– Да что ты говоришь? – издевательски протянул Лукьянов.

Ей стало неуютно от злобных ноток, прозвучавших в его голосе.

– Думаешь, в детском доме будет лучше?

– Не знаю. Извини, увидел синяки на теле малышки, такая ненависть проснулась. Бить беспомощное, зависящее от тебя существо подло.

– Ты как будто знаешь, о чём говоришь? – тихо произнесла Таня.

Сашка заглянул ей в лицо.

– Ещё бы не знать. Тебя били в детстве?

Таня увидела перед собой его глаза, наполненные душевной мукой. Губы кривились в странной, горькой улыбке.

– Если шкодила, могла получить по мягкому месту, – ответила она, понимая, не это он имеет в виду.

– Когда я был маленький, всё не мог угодить отцу. Что бы ни делал, как бы ни старался, он всегда был недоволен. Мог ударить за малейшую провинность. Казалось, раздражаю его одним своим существованием. Выговаривал по любому пустяку: не так хожу, не так сижу, ем, разговариваю. Я не мог понять его требований, потому что они всякий раз менялись.

Много раз спрашивал мать: «Почему отец не любит меня?»

Она только отмахивалась: «Он сложный человек, не нужно обращать внимания. Со временем всё образуется».

Но ничего не менялось. Когда он напивался, то становился агрессивным. В такую минуту я старался не попадаться ему на глаза. Я возненавидел папашу. Жутко завидовал своему другу Сергею. Его отец – замечательный человек. С ними я ездил на рыбалку, возился в гараже с машиной. Именно он научил меня играть на гитаре. Записал в секцию самбо. Когда нужно было что-то купить, я просил мать. Она шла к отцу: семейные деньги водились только у него. Только он решал, заслуживаю ли покупки. Часто выносился вердикт – не заслуживаю. В пьяном виде папаша цеплялся к матери, упрекая во всех грехах. Потом просил прощения. Мать он любил. Даже я, сопляк, это понимал. Меня же не переносил и на дух. Для себя я уяснил: отец неуравновешенный, жестокий человек и больше не пытался заслужить его одобрение.

– Мне очень жаль, – Таня сжала его руку.

– Ничего, это было давно. Отец мог быть ласковым. Мне исполнилось шесть лет, когда родилась сестра Ира. Он даже бросил пить. Приходя с работы, каждый вечер играл с дочерью. Именно тогда я понял: он не любит только меня! Следующие четыре года были самыми спокойными в моей жизни, но нанесли множество мелких ран. Родители всюду ездили втроём. Я оставался один и глядел им вслед. Они были дружной семьей, но без меня.

– Почему они так несправедливо поступали?

Таня представила одинокого мальчика, который смотрит в окно, на уходящих родителей. У неё защемило сердце.

– Однажды я узнал, почему. Но это не оправдывает ни одного взрослого, делающего ребенка заложником своих ошибок. Я вернулся из школы домой и уже с улицы услышал шум, ссору и крики.

– Прости меня, это больше никогда не повторится! – плакала мать.

Я присел на лавочку во дворе. Мне не хотелось заходить в дом. Май месяц, сияло солнце, а для меня день стал пасмурным. В открытые окна я услышал больше, чем хотел.

– Я смог тебя простить в прошлый раз, больше не могу! Ты мне всю душу вынула! Хочешь ещё одного ублюдка мне на шею повесить?! Не выйдет! Что тебе неймется? Чего тебе не хватает. Так хорошо жили, спокойно. Но это не для тебя, правда? Может, ты давно мне изменяешь, а я, лопух, не замечал?!

– Нет, это в первый раз! – жалко оправдывалась мать.

– Тогда ты тоже так говорила! А оказалось, все два года, пока я служил в армии, веселилась. Ещё врала, что Сашка – мой сын! Хоть бы посчитала, сколько месяцев прошло, когда я приезжал в отпуск. Ты что целый год носила ребенка? Ты сама не знаешь, чей ребёнок. Шлюха! Уйди с дороги, видеть тебя не могу! Интересно, если бы я не приперся к тебе на работу и не застал с этим… гадом. Продолжала бы вешать мне на уши лапшу?

– Это было в первый раз! – не уступала она.

– Не доводи до греха. Уйди! Мне только дочь жалко. Но я её не брошу, буду навещать.

Послышались звуки борьбы, мать зарыдала громче. Отец вышел с чемоданом на крыльцо, увидев меня, тоскливо произнёс:

– Я очень любил твою мать, но всякому терпению приходит конец. Сашка… это… прости. Я к тебе плохо относился, напоминал ты мне…

Он вышел за калитку и исчез из моей жизни.

– Он не твой отец… Тебе стало легче? – спросила Таня, понимая его боль.

– Нет. Почему-то мне не стало легче. Я почувствовал себя обманутым, заложником их отношений. Ради так называемой любви он позволил женщине его растоптать. А уж если простил, надо было идти до конца, а не вымещать свои обиды на мне.

– Сколько тебе было лет?

– Десять, а сестре четыре. Кстати, я его почти простил. Через год он снова женился, каждые выходные забирает Ирку к себе. Кое в чём я его понял. Моя мама как подросток, не умеет обращаться с деньгами. Может всё потратить на ерунду. Забывает вовремя забрать сестру из детского сада, в общем, она не собранная. Теперь я в семье кассир. Контролирую траты и покупки. Пришлось стать им после недельного поста на хлебе и картошке, зато моя мамуля купила себе классное платье.

– Саш, но ты же любишь её? – Тане отчего-то был очень важен ответ.

– Конечно. Но не заблуждаюсь на её счет. Она весёлая, очень добрая, но легкомысленная и не обязательная. Просто она такая.

– Кое-кому не стоит заводить детей. Особенно таким, как родители Сони, – вырвалось у Тани, прежде чем она подумала, что говорит.

Сашка засмеялся:

– Точно, но тогда полмира исчезло бы, и я в том числе.

– Только не это! Без тебя на земле тоскливо и скучно, – воскликнула Таня. – Ой, который час?

Услышав ответ, запаниковала:

– Дома меня ждёт наказание. Я обещала вернуться не позже двенадцати.

Так и получилось. Заплаканная мать встретила её на пороге дома упрёками:

– Как ты могла так задержаться? У тебя совесть есть?

Таня, виновато опустив голову, зябко повела плечами. Холодный ветер продувал лёгкую куртку насквозь.

– Мамочка, я не специально. Сейчас объясню, – она хотела поведать, что произошло.

Но сердитая и расстроенная мать не пожелала слушать. Ушла к себе в спальню.

Таня повесила куртку в прихожей и направилась на кухню. Отец сидел за столом, не зажигая свет. При появлении дочери резко поднялся, и задел головой, низко висящий плафон. Антон Сергеевич чертыхнулся. Таня с трудом сдержала смех, а ведь они не раз просили перевесить плафон повыше, но отец не желал, оправдываясь, что любит читать за чаем и ему нужен яркий свет. Таня коротко объяснила отцу причину своей задержки. Антон Сергеевич возмутился:

– Это не оправдание. Есть телефон, могла бы из участка позвонить. Маме нельзя волноваться, а ты просто забыла о ней, – укорил он.

– А вы должны больше доверять мне, – обиделась Она. Очень хотелось выпить горячего чая, но не желала выслушивать, как ей казалось незаслуженные обвинения в чёрствости.

– Да пойми ты, маме и так тяжело, а тут дочь допоздна гуляет. Мы же переживаем.

Таня фыркнула:

– Пап, ну что может со мной случится. Лукьянов между прочим самбо занимается, защитит если что.

Антон Сергеевич налил чай и протянул кружку дочери.

– На столе под полотенцем сладкие пирожки, хочешь перекуси. Небось проголодалась? Надеюсь, в дальнейшем будешь думать не только о себе.

Таня обхватила кружку ладонями, согревая их, и с наслаждением вдохнула ароматный напиток. Желудок возмущённо заурчал.

– Пап, обещаю. Просто сегодня так получилось…

– Ладно. Пора спать.


***


– Что я тебе сейчас расскажу, у меня прекрасные новости. – Женька кинулась обнимать подругу.

Таня аккуратно освободилась из объятий, села на диван.

– Интересно. Слушаю.

Женька забегала по комнате, огибая стол по широкой дуге.

– Леша пригласил меня на свидание. Вот!

Она остановилась у окна и уставилась на Таню, ожидая реакции.

Та покосилась на возбуждённую порозовевшую подругу и улыбнулась:

– Рада за тебя. Ты так долго об этом мечтала.

Женька запустила пальцы в кудри, спутанные ветром, и на манер гребня попыталась их расчесать.

– Но и это ещё не все. В шестнадцать ноль-ноль наши ребята играют в футбол с Восьмой школой. По пути к тебе я встретила Лукьянова. Он просил, если сможешь, прийти на стадион. Леша тоже пригласил меня. Поболеем за наших ребят?

Таня почувствовала, что краснеет и разозлилась: «Ну да. Раньше футбол не интересовал, но мало ли что было раньше».

– Посиди здесь, спрошу у мамы.

Мать нашлась во дворе, сидела на лавочке, под виноградной беседкой, закрыв глаза. Лучи неяркого осеннего солнца скользили по её бледному лицу. Пальцами она разминала листочки мяты, ею пряно и остро пахло в воздухе.