***


«Убил бы, – Сашка почти бежал, не разбирая дороги, – задушил бы собственными руками».

Он представлял Ларису и придумывал ей разные способы казни.

«И Валера, друг называется. А Таня, какова, я тебе верю, говорит. Ещё бы не верила. Я думал, она особенная. Не такая, как моя мама, как Лариса и остальные лгуньи».

Ревность туманила его мозг и чёрной змеей заползала в сердце. Каждая строчка письма врезалась ему в память. «Как же надо довести парня, чтобы он написал такое. А, может, это мужик? Уж больно взрослые слова».


***


Таня металась по квартире. Начала убирать – бросила. Стала делать уроки – не могла сосредоточиться. Взяла на руки брата. Качая, стала рассказывать, как трудно людям понимать друг друга. Малыш пускал пузыри и таращил удивлённые глаза.

– Мам! Я прогуляюсь по улице, – крикнула Таня. Она не могла долго находиться в доме. Воздух не вливался в лёгкие.

– Купишь в магазине молока и что-нибудь к чаю. – Мать вытерла мокрые руки и забрала у неё Ваню. Ты сильно изменилась за эти месяцы. Не могу понять: повзрослела что ли?

– Пора взрослеть, всё-таки школу заканчиваю, – усмехнулась дочь, надевая ветровку.

Весна на Кубани началась рано. Во всех палисадниках начали желтеть нарциссы. Любопытные пролески синими искрами мелькали среди ярких первоцветов.

Таня медленно брела по улице. Из переулка показался Чернов и пристроился рядом.

– Послушай, извини, глупо получилось.

Ей было неприятно смотреть на него

– Вернее сказать, подло.

– Лариса сказала – это твое любовное письмо парню.

– И вы два часа прятались за углом школы в ожидании спектакля. А режиссёром, как всегда, выступила Ледовская.

Она ускорила шаг, пытаясь уйти от одноклассника.

– Я же извинился. – Он сорвал у забора нарцисс. – Лучшее дамам. – Чернов шутливо поклонился, протягивая девушке цветок.

Лукьянов притормозил мотоцикл около них, но смотрел только на Таню.

– Ты не теряешь времени даром.

В душе у Тани затеплилась надежда на примирение.

– Чернов, ты не мог бы оставить нас одних. Мне нужно поговорить с Сашей.

– Мне с тобой не о чём разговаривать. – Сашка презрительно дёрнул плечом и скривил губы. – Я не хочу тебя больше знать. Вижу Валера готов тебя утешить…

Она не верила, что не может пробиться к его сердцу.

– Саш, пожалуйста, выслушай!

– Пошла ты! – оборвал он её грубо и выругался матом.

Таня отшатнулась, как от удара. И без того бледное лицо стало совершенно белым. Задержала на нём взгляд, всматриваясь в искаженные гневом черты любимого лица. Душа медленно каменела. Таня побрела по улице, стараясь не заплакать. Осанка не подвела, спина осталась прямой и ровной.

– Нет, ну ты придурок, а если и впрямь зря обидел? Трудно было выслушать? – Валера покрутил пальцем у виска. – Или она не нужна тебе?

Сашка завел мотоцикл.

– Нет.

– А мне новая Васильева понравилась. Я, пожалуй, приударю за ней. – Чернов ехидно улыбнулся.

Рев мотора заглушил его последние слова. Со странным, недобрым выражением лица он посмотрел вслед Лукьянову.

Таня двигалась по улице, как во сне, чуть не упала, споткнувшись на выбоине в асфальте. «Никогда не прощу, что он о себе возомнил! – Слезы не удалось удержать, они катились по щекам. – Почему меня угораздило влюбиться в этого заносчивого идиота? Какое глупое сердце! Юра добрый, хороший, а оно хоть бы дрогнуло. А для этого себялюбца, готово выпрыгнуть из груди. Так больно!»

Из открытого окна дома, мимо которого она проходила, звучал голос Высоцкого:


Но многих, захлебнувшихся любовью,

Не докричишься – сколько ни зови,

Им счет ведут молва и пустословье,

Но этот счет замешан на крови.

А мы поставим свечи в изголовье

Погибшим от невиданной любви…


Таня остановилась за полураспустившимся кустом сирени и стала слушать песню.

«Таких погибших дурочек, пруд пруди. Только от этого не легче. Своя боль всегда больнее».

– Кто это тут рыдает? – раздался голос из-за куста. Зашелестели раздвигаемые ветки сирени, и показалось знакомое лицо.

– Таня, это ты? Я тебя разыскивал, а ты как в воду канула. И вот теперь проливаешь слезы у моего дома. – Олег с улыбкой рассматривал девушку. – Тебя кто-то обидел?

Она сразу узнала своего спасителя со школьной дискотеки. Заставила себя успокоиться. Руками вытерла мокрые щеки, криво улыбнулась.

– Ничего страшного, потеряла кое-что. Вечно нет носового платка, когда он нужен.

– Видно большая потеря. Так оплакивала. – Олег с тревогой заглянул ей в глаза.

– Может и большая потеря для меня, но слез не стоит. – Таня по-детски шмыгнула носом. И уже спокойнее спросила: – Ты окончил институт? Работаешь?

– На оба твоих вопроса ответ – да. – Он оглядел её с нескрываемым интересом. – Зря искал девушку с косой? Где вы были мадам все это время?

– Уезжала на Украину, к дедушке, – голос дрогнул. Слёзы снова заблестели на глазах.

– Что-то не ладится у нас разговор, тяжелые воспоминания о поездке? – Лицо Олега погрустнело.

– Да… дедушка умер, – прошептала Таня и неожиданно для себя снова горько заплакала.

«Нужно остановиться. Рыдает перед малознакомым парнем, как ненормальная, что это с ней происходит?»

Больно, до крови, закусила губы. Руки сжала в кулаки и, закрыв глаза, стала считать до десяти. Неимоверными усилиями удалось подавить слезы.

– Ну и что это было? Боишься плакать, а может, не надо сдерживаться? Расскажи, что произошло? – Олег подтянулся, перепрыгнул через невысокий забор. Усадил её на лавочку. Вытащил из кармана носовой платок, сунул ей в руку.

– Почему ты оказалась на Украине в разгар учебного года?

Она всегда была скрытной, замкнутой натурой, о своих переживаниях не любила рассказывать ни матери, ни подруге, а тут почти незнакомому парню выложила всё. Да ещё вдоволь поплакала у него на груди, всхлипывая и вытирая нос его платком.

– Если я сейчас скажу: нужно время. Только оно лекарь. Правда, такой медлительный лекарь. Вряд ли тебя утешат слова, что всё пройдет. Сейчас ты до своего Лукьянова не достучишься. Судя по твоему рассказу, он очень упёртый. А я, Таня, большой дурак, придется теперь служить в качестве друга. Сам себе дорожку перебежал. Ты мне очень понравилась тогда на дискотеке.

Олег увидел, что девушка насторожилась. Поспешил успокоить её:

– Не бойся, никакого ухаживания, только друзья.

«Значит, не настолько понравилась, если легко отступаюсь», – вздохнул он.

Олег пригладил её волосы, дунул в лицо, осушая мокрые щеки.

– Держись, казак, атаманом будешь. Нужно тебя отвлечь. Давай в субботу поедем вместе на конеферму. Посмотришь на лошадей, покатаешься. Поедим ухи, если поймаем рыбу, – улыбнулся он. – Не волнуйся, больше никаких расспросов. Все оставляем здесь и сейчас. – Олег руками изобразил, будто собирает всю её боль в комок и закапывает в землю под куст сирени.

Тане было немного стыдно за свою исповедь перед Олегом, но ей и впрямь стало легче. Она по-философски рассудила: ничего уже не исправить и нужно принять всё как есть.

На следующий день ученики, наслышанные о разоблачении коварной Васильевой, с любопытством наблюдали за Лукьяновым и Таней. К их разочарованию, ничего не происходило. Сашка общался с друзьями как обычно. В сторону Тани не взглянул ни разу. Она же в отсутствии Жени сидела за столом одна. На перемене к ней подошли сестры-близняшки и стали рассказывать смешные случаи, произошедшие с ними на каникулах. Таня была им благодарна: сёстры отвлекали от неё внимание. Ковалева Маша обратилась за помощью в написании реферата, зная, как легко, Таня пишет сочинения. Поддержка девочек её удивила. Не такой уж безнадежный у них класс, как оказалось. Или она, привыкшая полагаться только на себя, замечала одни недостатки. Леша Саченко, извинился за свое молчаливое участие во вчерашнем действе. Передал просьбу Жени, чтобы подруга пришла к ней в больницу. Только Чернов портил настроение. На переменах подсаживался к ней и болтал о всякой чепухе, пытаясь рассмешить. От его шуток оставалось ощущение не искренности и нарочитости. Непривычно тихая Лариса её не затрагивала. Позвав Валерия, что-то тихо ему сказала. Тот отмахнулся и снова подсел к Васильевой. Таня посмотрела на него искоса.

– Королева сердится?

Валера по-барски развалился на стуле.

– Сердится, но я не нахожусь в её свите.

– Надо же, и давно? – ехидно заметила Таня.

– С некоторых пор. – Одноклассник сделал загадочный вид.

Он раздражал её всё больше и больше.

– Не мог бы ты оставить меня в покое? Чернов ты назойлив, как муха.

Вид у Валерия стал самодовольным.

– Привыкай, Василёк, я теперь всё время буду рядом.

Услышав слово Василёк, Сашка стиснул зубы. Его лицо казалось абсолютно бесстрастным, только на виске бешено билась жилка. Чернов словно влез в его давний сон и украл прозвище, данное им Тане.

– У меня нет никакого желания видеть тебя рядом.

– Это потому, что ты не привыкла к моей мужественной физиономии, – не смущаясь, заявил Валерий.

Она встала и, молча, вышла из класса. К началу урока Чернов вернулся на своё место рядом с Лукьяновым.

– Какого черта ты пристаешь к ней? – голос Сашки зазвенел от ярости.

– Тебе она не нужна, а мне интересно, – с затаенным удовлетворением ответил тот.

– Сволочь ты, Валера!

Чернов поглядел на него холодно.

– Не больше чем ты, когда хихикал вместе с Ларисой надо мной и Леной. Ты думал, я забыл? Долго же мне пришлось искать твое слабое место. Что, дорогой друг, больно? Почувствуй на своей шкуре, каково это!


***


В больничной палате сильно пахло валерьянкой. Таня поморщилась. Женька читала книгу у окна. Увидев входящую подругу, порывисто встала: