— Какой мерзавец! — возмутилась Полина. — Нет, все-таки мой брат прав: граф Нелидов — отвратительный человек.

— Отвратительный?.. Господь с вами, милочка, не берите в голову. Дело прошлое, теперь ничего не исправишь… А вот и занавес поднимается…

Под воздействием расслабляющей музыки Полина немого успокоилась, но рассказ Элеоноры не выходил у нее из головы. Так вот, оказывается, что какой граф Владимир Нелидов — хладнокровный, безнравственный злодей! Полине стало понятно, почему ей всегда так неуютно в его присутствии. Голос интуиции как бы предупреждал ее: держись подальше от этого опасного человека! «Но почему же он упорно отказывался драться с Жаном? — внезапно пришло ей на ум. — А впрочем, здесь все ясно. Прошлая дуэль сошла ему с рук, но, вероятно, не обошлось без неприятностей. И он опасается, что нового поединка ему не простят. Это только к лучшему. Теперь мне не нужно бояться за Жана: Нелидов не станет с ним драться».

В антракте графиня предложила прогуляться, но Полина так боялась столкнуться с графом, что осталась в ложе. Вдруг ее кто-то окликнул. Полина обернулась… и застыла с испуганным лицом. Перед ней стоял Нелидов.

— Ах, это вы? — пролепетала она срывающимся голосом. — Вот уж не ожидала…

— Прошу прощения, что побеспокоил вас, мадемуазель, — Нелидов слегка наклонился в сторону Полины, — но мне нужно вам кое-что сообщить. — Он сделал небольшую паузу, всматриваясь в побледневшее лицо девушки. — Ваша подруга Наденька простудилась на последнем балу, и ей придется провести несколько дней в постели. Она просит, чтобы вы навестили ее. Если сможете, приезжайте завтра утром.

Приехать в дом к этому чудовищу! Полина почувствовала, как ее охватывает нешуточный страх. Но она все же постаралась изобразить некое подобие улыбки и торопливо заверила:

— Да-да, разумеется, я обязательно ее навещу! Завтра… в двенадцать. Передайте ей, пожалуйста.

Она надеялась, что теперь Нелидов уйдет, но он медлил. Неловкое молчание затягивалось, и Полина, сделав над собой усилие, спросила:

— Вы… хотите сказать мне что-то еще?

— Нет, — ответил он. — Мне просто любопытно, отчего вы на меня так боязливо смотрите. Что случилось? Я что-то не то сделал или не то сказал?

— Ну что вы, граф! — Полина принужденно рассмеялась, с досадой чувствуя, как к лицу приливает кровь. — Почему это я должна вас бояться? У вас, должно быть, воображение разыгралось!

— Да нет, с моим воображением все в порядке, — суховато-язвительным тоном парировал он. И, сдержанно поклонившись, покинул ложу.

Полина облегченно вздохнула и тут же, сама не зная почему, решила никому не рассказывать об этом разговоре.

* * *

Дома они застали Юрия Петровича и какого-то незнакомого Полине мужчину. Элеонора тотчас представила его. Оказалось, что это ее родной брат, которому она из театра послала записку с просьбой приехать на ужин к Вельским.

Юлий Карлович Вульф был невысок, коренаст, с плотной красноватой шеей и несколько одутловатым лицом. Волосы у него были, как и у сестры, белокурыми, из-под белесых бровей приветливо и несколько вкрадчиво посматривали небольшие светло-серые глаза.

С Полиной барон Вульф с первых минут знакомства держался крайне любезно, с оттенком ненавязчивого покровительства. И это ей понравилось: она любила чувствовать себя балованным дитем, вокруг которого суетятся предупредительные взрослые.

После ужина Дарья Степановна попросила Элеонору сыграть несколько модных романсов, а Юлий Карлович подсел к Полине.

— Знаете, Полина Юрьевна, — ласково обратился он к ней, — а я ведь уже давно слежу за вашими успехами в свете.

— Правда? — притворно удивилась она. — И где же вы меня видели?

— Да везде: и на балах, и в театрах. И скажу без утайки: я вами искренне восхищен. Можно даже сказать, что я один из ваших самых стойких поклонников.

— Хм… Интересно! И чем же вы так восхищаетесь?

— Вашей молодостью, красотой, безыскусной веселостью… Да что я вам буду рассказывать? Вы ведь и сами знаете все ваши достоинства лучше меня, а? Признайтесь!

Юлий Карлович игриво посмотрел на Полину, и она смущенно рассмеялась:

— Благовоспитанной девушке не полагается себя хвалить.

— Помилуйте, Полина Юрьевна, вам ли скромничать! При вашей-то красоте и знатности? Да такую женщину, как вы, нужно на руках носить, чтобы ножки не уставали. А признайтесь: устают ведь ножки-то на балах, а?

— Еще как устают, — с улыбкой призналась Полина. — Да только что ж тут поделать? Общественное положение накладывает на человека ряд обязанностей. И обязанность людей нашего круга в том, чтобы бывать в обществе… Что вы смеетесь? Еще скажите, что я не права! И вообще, господин Вульф, я на вас немного сердита.

— Помилуйте, моя красавица, да за что же?!

— А за то, что вы ни разу не пригласили меня на танец. В поклонники набиваетесь, а танцевать не приглашаете. Это нехорошо!

Юлий Карлович усмехнулся:

— Попробуй пригласи, когда вокруг вас все время крутится целый рой кавалеров! К тому же, моя драгоценная Полина Юрьевна, я человек взрослый, степенный. Не по душе мне скакать по паркету да выделывать всякие замысловатые фигуры. Но вы, конечно же, предпочитаете других. — Он пристально, с добродушной иронией посмотрел на Полину. — Юных, изнеженных и веселых красавцев. И чтоб непременно были при гвардейских мундирах и эполетах. Словом, таких, как приятели вашего брата. Угадал?

— Не знаю, — слегка растерялась Полина. — Говоря откровенно, я еще не решила, кого предпочитаю: военных, штатских, молодых или не очень. Может, это покажется вам странным, но я, когда приезжаю на балы, на кавалеров почти и не смотрю.

— Это как же так?

— А так. Мне нравится наряжаться, а потом приезжать туда, где шумно, весело, где звучит приятная музыка. Нравится, когда меня приглашают танцевать и говорят комплименты.

— Что ж, я вас понимаю. — Юлий Карлович добродушно рассмеялся. — Вы ведь еще первый год выезжаете, не так ли?

— Точнее, первый месяц. И за этот месяц на меня столько впечатлений обрушилось, что я совсем запуталась. Да и некогда думать…

— Надо наряжаться и танцевать, — докончил за нее Юлий Карлович. — Наряжаться и танцевать, — повторил он, задумчиво глядя перед собой. И вдруг, безо всякого перехода, спросил: — А хорошо быть богатой, Полина Юрьевна?

— Не знаю. — Полина посмотрела на него с легким удивлением. — Вот так вопрос! Да я никогда об этом не задумывалась.

— А напрасно, напрасно, — проговорил Юлий Карлович с каким-то непонятным значением. — Богатой быть хорошо, запомните это, красавица моя. Ну, представьте: что если бы вы вдруг из этого милого особнячка переехали на тесную квартирку где-нибудь, скажем, в Офицерской улице? Или на вторую линию Васильевского острова. Знаете, какие там дома?

— Нет. Мы с маменькой там ни разу не бывали. Да я и улиц-то таких не знаю! А что, — Полина нахмурила брови, — там очень плохие дома?

— Не просто плохие, а скверные. На улицах непролазная грязь да мусор, стены облупленные, дурной запах. И люди… не приведи вас Господь с такими людьми общаться. А знаете, о чем они все время думают, эти дворяне второго сорта? Все их размышления сводятся к сожалениям о несбывшихся надеждах. И к зависти. Горькой, мелочной, разъедающей душу. К таким, как вы, как ваши родители, как моя сестра. К настоящим аристократам. К настоящей жизни. Одним словом — ко всему настоящему.

— Да что же там, не настоящая жизнь, что ли?

— Убогая там жизнь, Полина Юрьевна. У-бо-га-я, — по слогам повторил Юлий Карлович, словно для того, чтобы Полина лучше поняла смысл этого слова. — А впрочем, — тут же произнес он с прежней приветливо-вкрадчивой улыбкой, — к чему я завел такой неподходящий разговор? Ведь вам, моя красавица, такая жизнь не грозит.

Около полуночи брат с сестрой уехали, и Полина пошла к себе. Но заснуть ей удалось не сразу. Странные речи Юлия Карловича запали ей в душу, перебив даже театральные впечатления. Она думала о тех несчастных людях — дворянах второго сорта — и ей становилось их безумно жалко. Конечно, Полина знала, что далеко не у всех людей такая беззаботная жизнь, как у нее. Она искренне сочувствовала бедным, и нищим всегда подавала, и постоянно напоминала родителям, что нужно жертвовать приютам и общественным больницам. И даже сама иной раз жертвовала из своих сбережений. Но то были по-настоящему бедные люди, и жалеть их казалось вполне естественным. А то, что можно жалеть бедных дворян, ей даже в голову не приходило.

«И в самом деле, ведь это ужасно, — думала Полина, глядя в окно на черную гладь Невы. — Как это я раньше об этом не задумывалась? Одно дело — появиться на свет в семье крестьянина или какого-нибудь плотника и с ранних лет знать свое скромное место в жизни. Но родиться дворянином, с благородными помыслами, с утонченной душой, и жить в убожестве, в нищете — это, и вправду, страшно. И самое тяжкое — знать, что другие, равные тебе по происхождению, живут несравнимо лучше тебя. Вот где истинная пытка, мучение! А если вдобавок родиться в роскоши, а потом разориться и быть вынужденным отказаться от всех былых привычек… Кошмар!»

Ночью Полине приснился ужасный сон, будто она переезжает из своего родного и милого дома в какой-то убогий, безобразный вертеп. Она проснулась в середине ночи в холодном поту и заснула снова, лишь когда прибежавшая на звонок Вера посмеялась над ее страхами и мягко попеняла за излишнюю впечатлительность.

8

В первом часу пополудни маменькина коляска доставила Полину к нелидовскому дворцу. Выбравшись с помощью лакея из экипажа, девушка с постояла на месте… и вместо того, чтобы идти к крыльцу, направилась к чугунной ограде Мойки. «Ничего, сейчас немного соберусь с духом и войду, — убеждала она себя. — Да и потом, его наверняка нет дома. Станет он сидеть дома в такое время, как же! Небось гуляет себе по Невскому или в какой кофейне сидит».