Аврора радуется, как ребенок, что у нее есть пара холстов и все необходимые инструменты, чтобы рисовать картину прямо на месте. Она все еще боится выезжать из дома и оставлять меня одного, но и со мной пока тоже нельзя. Чувствую себя драгоценной принцессой, а ее - моим принцем на белом коне.

Аврора долго бродит по дому, выбирая подходящее место, и останавливается на мансарде: здесь большие открытые окна и сейчас, когда стемнело, открывается прекрасный вид на звездное небо.

— Рисовать будем на рассвете, - сообщает она, расставляя художественные принадлежности. - Жаль, нет мольберта, но придется постараться.

Мы сооружаем конструкцию из коробок и ящиков, на которую можно поставить кусок доски, вокруг которого Аврора оборачивает холст. Чувствую себя мальчишкой, который собирает из пиратского комплекта «Лего» модель космического корабля: получается не то, чтобы хорошо, но зато какой простор для фантазии.

И если сначала я не понял, почему Аврора ждет утра - свет подведен сразу к двум лампам - то, когда она будит меня на рассвете и сонного тащит наверх, я понимаю, в чем вся идея. С первыми лучами солнца комната наполняется приглушенным золотистым светом. Просто чудо, что после затяжных дождей утро такое ясное и обещает чудесный день. Я открываю окно и в комнату врывается прохладный весенний воздух. Тянусь, чувствуя себя медведем после долгой спячки. И впервые за кучу времени у меня появляется желание вновь взять в руки мяч. Не просто ради поддержания спортивных навыков, а выйти с ним на поле и сыграть так, чтобы трибуны снова взрывались овациями и в один громкий рев скандировали мое имя.

Впервые за долгое время я хочу жить полноценной жизнью.

Глава тридцать третья: Аврора

Я усаживаю его лицом к окну, немного боком, чтобы свет падал на спину. Отхожу в сторону, любуясь полученным видом. У него красивая спина: при его худощавом сложении достаточно широкие «крылья» и потрясающи рельеф. Ма’ну ведет плечами, и мускулы перекатываются под кожей, и я невольно кистью по воздуху повторяю их ход. Узкая талия и поношенные домашние джинсы, которые сидят так низко на бедрах, что видны ямочки на верхней части ягодиц.

Сейчас мне уже не кажется, что нарисовать его было такой уж хорошей идеей, ведь на картину будут смотреть все, кому не лень. Приходится утешиться тем, что они не будут знать имени модели и смогут увидеть лишь часть того, чем я владею безраздельно до конца своих дней.

— Тебе придется сидеть так довольно долго, - предупреждаю я, и Ма’ну молча кивает. Уверена, его это совершенно не беспокоит.

Я люблю рисовать. Всегда любила и всегда хотела стать художницей. А после того случая это оказалось моим единственным спасением, благодаря которому я не погрязла в депрессии окончательно. Пытаюсь выбросить из головы слова Шэ’ара, которые он сказал в больнице. Я провела там несколько дней, не приходя в сознание, и он, по словам сестер, все время был там. Конечно, они не могли знать, что между нами давным-давно ничего нет, а этот мерзавец наплел им целую историю о нашем тайном романе. А в придачу к нему - басню о моем нервном истощении, от которого он меня якобы спас. Конечно, с оглядкой на мой прошлый замкнутый и нелюдимый образ жизни его слова прозвучали убедительно. Шэ’ар знал мою жизнь даже лучше, чем знала ее я. И это пугало.

«Скажешь журналистам, что произошло на самом деле - и я всем покажу те самые снимки, - сказал он в тот день. - Человека, Рора, всегда можно купить, а особенно легко купить агента, который остался без хлебного клиента».

Так я узнала, что миром правят деньги и предательство. Не самое лучшее открытие в моей жизни.

— Расскажи мне о Но’лу, - просит Ма’ну.

Я закончила набросок и как раз исправляю мелкие огрехи, поэтому вопрос застает меня врасплох. Растираю пальцем слишком жесткий контур позвоночника, собираясь с мыслями.

— Он был хорошим. - Звучит по-идиотски, но другого слова у меня нет. Образ в памяти наполнен светлыми воспоминаниями и ничем больше. - Он всегда знал, что сказать, чтобы я улыбнулась. И еще именно он сказал, что я должна быть художником.

— Я не помню его, - говорит Ма’ну. Плечи тяжело поднимаются и опускаются. - В голове только размазанный образ. Он всегда плохо засыпал и просил рассказывать ему сказки. А я любил выдумывать, мог ночь напролет сочинять белиберду.

— Ты выдумывал для него сказки? - переспрашиваю я. Неясное чувство бултыхается глубоко внутри, словно к берегам моей души прибилась бутылка с тайным шифром к прошлому. Это Но’лу рассказывал сказки, когда мне было грустно, и я поражалась его неуемной фантазии.

— Да. И для него, и для мамы. Она… много болела и, бывало, не вылезала из постели несколько суток подряд. У нее были перепады настроения и затяжные депрессии. Помню, что находил на ее столе целые клондайки всяких таблеток, пластиковых баночек, капель и прочей ерунды, которую привозил Шэ’ар. Он привозил врачей, которые нас обследовали и назначали лекарства всем троим.

— Странно, что он так о ней заботился, - говорю то, о чем думаю в эту минуту и тут же замолкаю. Ма’ну наверняка неприятны эти слова, учитывая его болезненную связь с матерью, и я пока не знаю, как далеко он смог продвинуться в своем лечении.

— Я сам об этом часто думаю, Аврора, - без обиды отвечает он. - Мы всегда были за кадром его жизни. Он на виду, а нас как будто и не существовало, потому что о нас случайно могли узнать больше, чем нужно.

Теперь и я понимаю, почему ничего не знала ни о жене Шэ’ара, ни о его детях. Хоть, казалось, в наше время подобные вещи просто невозможно скрыть, но деньги, проклятые деньги, творят чудеса, даже если они во зло. Не представляю, чтобы Марго стыдилась меня, хоть в своей звездной жизни я много чего натворила.

— Что случилось с твоей матерью? - осторожно спрашиваю я.

Ма’ну дергается, как будто его ударили кнутом, и я почти уверена, что прямо сейчас встанет и уйдет, но он продолжает сидеть на месте и даже не меняет позу.

— Она погибла в аварии. Никогда не любила ездить, а потом вдруг захотела сесть сама за руль. Сказала, что я должен помочь ей в одном важном деле, кажется, связанном с деньгами. В последние месяцы она стала тревожной, все время боялась, что ее ограбят. Даже личные вещи держала все время при себе. Ходила по дому с огромной сумкой через плечо, где держала ключи, кредитки и кучу каких-то документов.

Я продолжаю рисовать, но ловлю каждое слово, потому что именно сейчас Ма’ну откровенен как никогда. Кажется, он и сам впервые заглядывает так глубоко в прошлое.

— Я плохо помню, что случилось в той аварии, - продолжает Ма’ну. - Помню, что пытался помочь ей справиться с управлением. - Он вытягивает руки и несколько раз сжимает и разжимает пальцы на воображаемом руле. - Но, видимо, у меня ничего не вышло, потому что последнее, что помню - удар, который меня вырубил. Врачи сказали, что я сильно стукнулся затылком, поэтому и не помню последние минуты аварии.

— Тебе ее очень не хватает? - Я развожу краски и делаю пробные мазки, пока не добиваюсь нужного цвета.

— Раньше казалось, что и я умер в тот день, а теперь… Не знаю, Аврора. Прошлое такое размазанное, как будто кто-то взболтал его в шейкере. И чем больше я туда лезу, тем отчетливее чувствую, что и сам себя как следует не знаю.

Я меняю тему, предлагая обсудить передачу, которую мы смотрели перед сном. Дурацкое ток-шоу про детектор лжи, над которым мы от души посмеялись, хоть сценаристы наверняка думали, что создали настоящую жизненную трагедию. Но до самого вечера я не могу выбросить из головы его слова. Возможно потому, что они как-то странно перекликаются с той аварией, которая перечеркнула мою карьеру. Тогда за рулем тоже была женщина и молодой мужчина, она погибла на месте, а о его судьбе я так ничего и не узнала кроме того, что он остался жив. Тогда моя жизнь катилась коту под хвост и мне было не до того, чтобы выяснять, что случилось с людьми, виновными в моем падении с модельного Олимпа.

Должна ли я сказать об этом Ма’ну?

— Все хорошо? - спрашивает он, как всегда безошибочно угадывая мое настроение. Я рисовала почти весь день, и мы делали короткие перерывы на перекус бутербродами, но к ужину Ма’ну уплетает запеканку за обе щеки, а я без аппетита ковыряю еду.

— Просто все время вспоминаю о том, что ты рассказал. Авария, в которой погибла твоя мать.

Он медленно пережевывает и взглядом дает понять, что ждет продолжения.

— Ты не помнишь, когда это произошло? Какие-нибудь подробности?

— Мало что.

Он морщится, но все-таки называет дату и даже марку машины.

Я сглатываю.

— Что-то знаешь об этом? - спрашивает Ма’ну напряженно. Теперь и у него пропал аппетит.

— Дата и марка машины совпадает. Ма’ну, кажется, это твоя мать сбила меня в тот день.

Несколько минут мы сидим в полной тишине, не решаясь продолжить мой вывод. А потом Ма’ну встает, берет меня за руку и тянет в прихожую. Берет ноутбук и начинает мучить запросами поисковик. Снимков мало, как и информации о том, что произошло. Тогда я думала, что таким образом Шэ’ар защищал меня от журналистов, но, когда мы все-таки откапываем небольшую заметку из архива электронной газеты, которой больше нет, я понимаю - он просто заметал следы. Он совсем не меня прятал, а свою ненормальную жену. И мне не нужны доказательства, чтобы сделать единственный логический вывод - эта авария не была совпадением, и мать Ма’ну хотела меня убить.

На лице Ма’ну ясно читается, что и он пришел к тому же выводу. И чем больше он на меня смотрит, тем сильнее хмурится. В конце концов, вскакивает с дивана, словно ужаленный, запускает обе пятерни в волосы, яростно сжимая отдельные пучки в кулаках.

— Она сказала, что я должен тебя убить, - говорит с таким надрывом, будто стреляет в упор. - Потому что ты… ты…