– К этому привыкаешь. Вот, например, сидя на спине верблюда, читать гораздо хуже, – сказал Квин, не отрывая глаз от стопки бумаг, которые она передала ему утром того дня, когда они отправлялись в Лондон.

– В самом деле? – Колоритные образы караванов, бороздящих бескрайние пустыни, заняли ее воображение. «Ах, интересно, как бы это могло быть. Я где-то далеко отсюда, в необыкновенных, неизведанных краях, диких и свободных. Вместе с Квином».

– Это все равно что плыть на корабле во время качки. Его раскачивает вперед и назад, и из стороны в сторону одновременно, и ты находишься где-то очень далеко от земли, – сказал он, по-прежнему сосредоточенно глядя в записи и доставая из-за уха карандаш, чтобы сделать какие-то пометки. – Этот Мейкпис человек состоятельный?

– Он настоящий крокодил, – сказала Лина, и верблюды в ее фантазиях сменились живописными видами Нила и его берегов, вдоль которых сплошь и рядом ползали злые, голодные рептилии, уже обнажившие зубы в ожидании жертвы. – А вам доводилось видеть Нил?

– Да. И крокодилов тоже, – добавил Квин и, улыбнувшись, наконец поднял глаза. – И все-таки у него есть деньги?

– Понятия не имею. Я знаю лишь, что он жаждет поскорее вонзить свои гадкие зубы в «Голубую дверь» и внедрить там все эти отвратительные новшества, которые будут приносить ему еще большую выгоду. А что? Вы ведь не думаете, что он мог украсть сапфир?

– Нет, я так не думаю. Уверен, он не стал бы настраивать против себя выгодного клиента, устраивая эту громкую кражу, в то время как одна из его девушек была уже готова к сделке.

«Одна из его девушек. Ведь он говорит обо мне», – подумала Лина, стараясь сохранять спокойствие и не обидеться на слова Квина. Ей пришлось смириться с тем, что он приписал ее к куртизанкам. Он лишил ее девственности, а значит, она это понимала, теперь она оказалась на противоположной стороне тончайшей границы, что отделяет порядочных женщин от их падших сестер. Было довольно странно оказаться с ним наедине в небольшом, замкнутом пространстве почтового экипажа. От негодяя и распутника не осталось и следа. Рядом с ней сидел человек, ради забавы игравший роль порядочного сельского джентльмена. Это снова был путешественник и искатель приключений, который планировал новую экспедицию и был готов к очередной опасной авантюре. Впрочем, она видела в нем и ученого, который сосредоточенно изучал ее историю и повествование, стараясь отыскать необходимые для расследования зацепки и выделить четкие факты.

– Мне нужно попасть в «Голубую дверь» и переговорить с вашей тетушкой, – сказал он, нахмурившись, разглядывая записи Лины. – Полагаю, это будет не слишком сложно?

– Не должно быть, если, конечно, с тетушкой все в порядке, – согласилась Лина.

– Тогда вы должны рассказать мне, где именно я смогу найти ее. Мейкпис наверняка захочет смыть пятно с репутации заведения, но, я полагаю, он не знает, где вы скрываетесь, а мы не можем рисковать, позволяя ему втереться в доверие к представителям власти и выдать им вас.

– Так, значит, вы признаете, что у меня есть основания бояться его?

– Несомненно. – Квин недоуменно приподнял одну бровь. – Содержателями борделей крайне редко становятся люди тонкого мироощущения и высоких моральных принципов.

– Будет лучше, если я пойду с вами, – сказала Лина, словно не заметив, что логический вывод из сказанного Квином причислял и ее, и ее тетушку к той же низшей категории людей. – Этот дом – совершеннейший лабиринт.

Она предполагала, что он, не задумываясь, категорически откажется от такой идеи. Но вместо этого он взглянул на нее и неторопливо убрал за ухо блестящий локон.

– Это очень опасно. Помимо того, что вы рискуете быть пойманной, существует также большая вероятность, что я не смогу мирно миновать швейцаров, и тогда дело дойдет до серьезной драки.

– Я уверена, вы с ними справитесь. – Она действительно не сомневалась, что ему это удастся, причем довольно легко. Ведь он привык жить там, где насилие было частью повседневности и, даже если бы она не подслушала однажды благоговейного рассказа Майкла о тренировках в амбаре, она все равно точно знала, что он стоек, подтянут и силен.

– Я вас пугаю? – спросил Квин, и она, вздрогнув, очнулась от своих воспоминаний о его обнаженном теле.

– Да, – ответила Лина. – Да, потому что вы вне общества, вы за пределами правил поведения и условностей. Вы свободны, и эта свобода мне непостижима.

– Я бы никогда не причинил вам боли, – сказал Квин, протянув руку, чтобы коснуться ее ладони, очевидно думая, что напугал ее. – По крайней мере, не больше той, что уже причинил, – добавил он почти шепотом.

– Я знаю. – Лина позволила взять ее за руки и на секунду даже сжала ладони, обняв его пальцы своими, но тотчас высвободилась. Она не должна была потакать своему желанию прикоснуться к нему, слишком хорошо она представляла теперь, каким скорым и простым может быть их расставание, и ее это пугало. Что она будет делать, испытывая это пылкое чувство к человеку, который уже через несколько месяцев навсегда исчезнет из ее жизни? – Я… – «Люблю вас. И всегда буду любить». – Я верю вам, Квин.

– Тогда расслабьтесь и успокойтесь. Вместе мы непременно поразим этого злого дракона.

– Конечно, мы справимся, – сказала Лина. – Хотя, честно говоря, у меня не слишком большой опыт в подобных рискованных приключениях, – добавила она. – Так же как и в борьбе с драконами. – Было бы нечестно не предупредить его об этом. – Сестры всегда говорили, что я самая робкая и застенчивая.

Квин удивленно посмотрел на нее:

– Робкая? Я так не думаю. Вы сбежали из дома и добрались до Лондона. Затем вы выбрались в окно из дома Толхерста и убежали к Саймону. Вам удалось на удивление быстро справиться с потрясением и паникой, к которым привела его смерть, а также мое прибытие.

Лина прикусила губу, почувствовав горькую иронию в его словах. Ее обман не был прощен.

– Я… – Что ж, да, она совершила все это. Быть может, ей действительно не хватало мужества.

– Кроме того, вы не потеряли и присутствия духа в обществе полицейского, хотя были весьма напуганы. Это тоже требует стойкости.

– Это мне далось не слишком хорошо, – пробормотала Лина, вспоминая, что целиком положилась на Квина в этой ситуации. Без него она бы тотчас лишилась чувств, вне всякого сомнения.

– Напротив, возможно, даже слишком хорошо, – возразил Квин, не отрываясь от листов, испещренных мелким почерком. Но уголок его рта при этом едва заметно дрогнул.

Как бы он повел себя, если бы она сейчас села рядом с ним и поцеловала эту нечаянную полуулыбку? Наверное, он бы решительно схватил ее и, не желая терпеть возражений, усадил бы на прежнее место, подумала она, но так и не решила, хорошей это было идеей или вздорной.

Его действия свидетельствовали о том, что, хотя она и лишилась девственности, судя по всему, это не было так уж ужасно. У нее не было никакого риска оказаться беременной, к тому же она не успела приобрести опыта в любовных утехах, хотя ее попытки ласкать его, видимо, показались ему убедительными.

Он же, казалось, напротив, успешно противостоял тому, что, вероятно, находил в ней столь возбуждающим, когда хотел, чтобы она стала его любовницей.

Конечно, он был способен на это. Она обманывала его и поставила в такое положение, что и он сам был вынужден либо лгать, либо предать ее. Затем она впустила его в свою постель, позволив думать, что она опытная женщина, искушенная в делах любви, женщина, которая к тому же была замужем. «А вместо этого, вопреки всем ожиданиям, он обнаруживает, что обесчестил девственницу, что ранило его достоинство и вызвало негодование большее, чем вся предыдущая ложь. Хорошо еще, что я была как-то связана с «Голубой дверью», иначе его благородство велело бы ему на мне жениться. Да уж, вы слишком многого хотите, мисс», – тотчас горько усмехнулась своим мыслям Лина.

– Не вздыхайте, – сказал он, по-прежнему не поднимая головы. – Вы не должны унывать и отчаиваться, иначе у вас не останется воли к борьбе, а вам она очень и очень нужна сейчас.

– Я вовсе не отчаиваюсь, – сказала Лина. – Но чем нам поможет то, что мы проникнем в «Голубую дверь»?

– Подождите, не все сразу. – Квин постучал кончиком карандаша по зубам и нахмурился над ее записями. – Вы говорили тетушке, что не могли вспомнить, был ли перстень с сапфиром на пальце Толхерста, когда вы прибыли к нему, но сейчас полагаете, что он был?

– Добравшись до дома, я была в таком состоянии, что едва ли могла мыслить ясно, – призналась она. – Но, записывая все в подробностях, как вы велели, я начала вспоминать некоторые детали. Он заставил меня раздеться, и сам… Я старалась не смотреть на него, но он тоже снимал с себя одежду, и, пока делал это, я заметила, как блеснуло что-то ярко-синее. Должно быть, это и был тот камень в перстне, который засверкал, поймав блик света.

– На какой он был руке?

– На левой. И именно левую руку взял его сын, Реджинальд Толхерст, чтобы нащупать пульс. Но, возможно, я в чем-то ошиблась, потому что в этот момент кольца на пальце уже не было. Он опустил руку своего отца ему на грудь, и ее было очень хорошо видно.

– Понятно. Реджинальд не является его наследником?

– Нет, все наследство получил его старший брат Джордж. Его в тот момент, кажется, не было в городе.

– Отлично, – сказал Квин, словно это подтверждало какие-то из его догадок. Наконец он свернул бумаги и отложил их в сторону. – Вы играете в шахматы?

– Нет. – Лина в нерешительности наблюдала, как Квин достал из саквояжа, стоявшего на соседнем сиденье, небольшую коробочку, в которой, когда он открыл ее, оказался дорожный набор шахматных фигур. – Не думаю, что из меня получится хороший игрок.

– Нет, Селина. – Квин покачал головой, разложил на сиденье доску и стал расставлять фигуры. – Никаких пораженческих разговоров. Можете делать что вам угодно. Итак, это пешка…

Глава 15