Луиза Аллен - Невеста авантюриста

– Я сделаю вид, будто у меня болит горло, – предложила она. – И обмотаю его теплой тканью. Не думаю, что сами следы будут видны из-под высоких воротников моих платьев, а когда через несколько дней краснота спадет, я смогу благополучно выздороветь и снять с горла повязку.

– Отправляйтесь в постель, – сказал Квин, поднимая емкость с водой. – Я вылью все это и принесу вазу назад. А как насчет вашей сорочки?

– Хм… носовое кровотечение, – с легкостью выдумала Лина и снова заглянула в ящик, чтобы отыскать подходящую фланелевую материю и чистую ночную сорочку. – У нас здесь определенно самое невезучее поместье. Надеюсь, Грегор отправится в путь без неприятностей.

– Он уже уехал, – сказал Квин и, проявляя грацию и ловкость опытного жонглера, попытался открыть дверь, при этом не уронить сосуд с водой и в то же время еще и забрать свои сапоги, стоявшие на полу. – Когда вернусь, я постучу в дверь.

Лина торопливо переоделась, обмотала горло фланелевым шарфом, который оказался очень мягким и уютным, и поспешила забраться в постель. Откуда Квин узнал, что Грегор уже уехал? Значит ли это, что русский знает о том, что Квин был в ее комнате? Впрочем, эта мысль встревожила ее гораздо меньше, чем должна была. Раздался стук в дверь, за ним последовала почтительная пауза, после которой Квин открыл дверь и внес пустую емкость.

– Мне нужно поторопиться и как можно скорее попасть в свою постель, прежде чем Питер принесет мой утренний чай, – заметил он. Он задержался, уже стоя в дверном проеме, оглянулся, и губы его дрогнули в улыбке. – Для завершения образа вам не хватает лишь кружевного чепца. Вы похожи на бабушку Красной Шапочки, ожидающую прихода волка.

Лина еще туже затянула свой старомодный фланелевый шарф.

– Я отлично осведомлена о возможной опасности, которую стоит ожидать от голодных волков, милорд.

Квин усмехнулся.

– Да, я заметил, – сказал он, закрывая за собой дверь.

Лина предполагала, что события прошлого вечера и ночи станут причиной некоторой неловкости в их отношениях с Квином, поскольку в спальне им довелось пережить определенную близость. Но необходимость продолжать играть свои роли перед прислугой лишь усугубляла сложность их и без того запутанных взаимоотношений.

За завтраком, увидев перебинтованные руки Квина, Лина не забыла поинтересоваться, что с ним произошло, и вынудила его во всех подробностях рассказать о том, как, не жалея сил, он старался освободить лису. Было непросто говорить с искренним удивлением в голосе, тем более что горло болело и изнутри и снаружи. Прислуга принесла ей к чаю меду и пообещала рецепт надежного средства от воспаления горла, который знала покойная матушка Тримбла.

– Не думаю, что простуда свалит меня с ног, – ответила она Квину, когда тот довольно убедительно поинтересовался ее здоровьем и посоветовал отдыхать в постели. Ей, пожалуй, следовало обращаться к нему с прохладной сдержанностью, но это было невыполнимо, ведь она была так благодарна ему за спасение от удушающего кошмара, ценой своих болезненно израненных рук. – Думаю, я прогуляюсь до Верхнего Клейборна и займусь покупками, – сказала она. – Быть может, свежий воздух благотворно подействует на мое горло.

– Позволите мне сопроводить вас? – спросил Квин, когда лакей покинул комнату с подносом, полным пустых тарелок. – Я могу возобновить свои попытки посягнуть на вашу добродетель, к примеру, при свете дня для разнообразия.

– Вы… – Лина опустила ложку теплого молока с медом, которую уже собиралась отправить в рот. – Прошлой ночью вы вели себя безупречно, а сегодня вновь говорите, что хотите сделать меня своей любовницей.

– Безусловно. – Квин смотрел на нее из-под опущенных век, скрывая озорной огонек в глазах и то, что ее негодование его забавляло. – Если бы я был во власти неудержимой страсти, тогда я, наверное, попытался бы воспользоваться положением прошлой ночью, что было бы, согласитесь, недостойно джентльмена. – Он замолчал, словно ожидая ответа, но Лина не попалась на его удочку. – Как видите, я полностью контролирую себя, и по-прежнему полон решимости достичь с вами взаимопонимания и согласия. – Он снова сделал паузу, чтобы выслушать ее возражения, но она лишь продолжала смотреть на него. – И вовсе не потому, моя дорогая Селина, что с вами мне это удобно.

– Если вы не гонитесь за удобством, милорд, – сказала она с милой улыбкой, как только лакей вошел в столовую с горячим кофейником, полным свежего кофе, – тогда я советую вам совершить путешествие в Норидж. Уверена, там достаточно мест, где вы в изобилии сможете получить то, что ищете.

– Возможно, но отнюдь не в том качестве, как хотелось бы, – ответил Квин.

Ответить на это действительно было невозможно, по крайней мере не в присутствии прислуги. Интересно, что бы сказал Квин, если бы узнал, что опытная замужняя женщина, по его представлению, которой он сделал предложение, на самом деле была девственницей с чисто теоретическими и далекими от реальности знаниями о навыках любви?

Однако уже час спустя, поменяв фланелевый шарф на тонкий шелковый и идя по парку, Лина думала о том, что существуют навыки любви, а есть умение любить. Квин, без всякого сомнения, имел немало опыта и навыков любви, но столь же очевидно было то, что не имел он никакого намерения или желания искать свою единственную, настоящую любовь, а ведь именно любовь была тем самым, ради чего стоило бы идти на риск и заниматься любовью, решила она.

Без этого женщина была слишком уязвима. Ведь после никто больше не захочет взять ее замуж, и, возможно, у нее останется ребенок, а если женщине хватит глупости еще и влюбиться в этого мужчину, то к тому же будет разбито и ее сердце. Стоит только посмотреть на судьбу ее матушки и тетушки Клары – разбитые, обманутые и покинутые. Единственное, что им оставалось, было торговать собой, и у них не осталось даже детей. Одного факта потерянной девственности было достаточно, чтобы разрушить жизнь.

Прогулка помогла избавиться от последних воспоминаний о ночном кошмаре и горького осадка, что остался после него, и к тому времени, когда Лина пришла в лавку Морстона, она чувствовала себя гораздо лучше. В этом магазине продавалось все – от шнурков для ботинок до булавок, чернил и почтового воска, принадлежностей для шитья и табака. Кроме того, он являлся и приемным пунктом, куда приходила вся почта, а также хранилищем для всех лондонских газет, о чем ей напомнила миссис Уиллетс, которую она встретила у самых дверей и за которой позади послушно семенили ее дочери. В корзине супруги сквайра лежала свернутая газета, а на самом ее верху был ясно виден заголовок «Морнинг кроникл».

– Мисс Хаддон.

– Миссис Уиллетс. – Лина любезно улыбнулась. Теперь, когда стало очевидно, что прибытие в эти места Квина не разожгло никакого нового громкого скандала, способного потрясти все окрестности и их жителей, возможно, у нее был шанс навести мосты и снова наладить отношения с соседями.

– Позволите задержать вас на пару слов. Анна, Джун, возвращайтесь домой без меня. – Лину взяли под руку и отвели за угол магазина, а потом и в узкую улочку, защищенную от ветра и посторонних глаз. – Мисс Хаддон, теперь, когда вы считаете для себя приемлемым связываться с новым лордом Дрейкоттом, я вынуждена просить вас не приближаться более ни к моим дочерям, ни ко мне лично.

– Что значит – связываться? Миссис Уиллетс, его светлость, покойный лорд Дрейкотт, принял меня в своем доме. И я продолжаю жить здесь согласно условиям его завещания, а вовсе не потому, что связываюсь с его племянником, как вы изволили выразиться, подразумевая, должно быть, безнравственное поведение с моей стороны.

– Да, именно это я и подразумевала. Вы проживаете в одном доме с закоренелым развратником, не имея при себе даже компаньонки. – Лицо миссис Уиллетс раскраснелось, а голос стал резким и пронзительным от праведного гнева, что переполнял ее. – Я понять не могу, как в прошлое воскресенье вам хватило наглости представить его благочестивым прихожанам.

– Моя совесть чиста, и я испытываю уважение к лорду Дрейкотту, а потому, учитывая, что он незаурядный и почтенный член местного сообщества, я сочла это своим долгом, – возразила Лина.

– Своим долгом? Да это же смешно! В таком случае я считаю своим долгом оберегать всех уважаемых женщин и девушек нашего прихода, мисс Хаддон. Кроме того, хочу сказать, что и вам не место среди нас, вы позорите нас, порочная женщина.

– И что же вы сделаете, миссис Уиллетс? Забросаете меня камнями здесь, на этой дороге? Ваши громкие обвинения говорят гораздо больше о вашем собственном скудоумии и неумении быть милосердной, чем о моих моральных принципах. Всего вам доброго.

Лина приподняла подол юбки и, гордо подняв голову, прошла мимо оскорбленной дамы, а затем свернула в магазин.

– Доброе утро, мистер Лукас. У вас есть широкая голубая атласная лента?

На какое-то мгновение она подумала, что он откажется обслуживать ее, но продавец выдвинул ящик и положил его на прилавок. В тот день в церковном дворе он, кажется, повернулся к лорду Дрейкотту спиной, однако основную часть своих доходов он получал именно за счет покупок обитателей поместья, а потому она подозревала, что он не станет рисковать своей прибылью, даже если супруга сквайра этого не одобрит.

Лина сняла шляпку, чтобы он мог подобрать нужный оттенок и снять потертую окантовку, которая украшала шляпку прежде. Одна из лент подходила безупречно, и Лина, взяв ее, вышла на улицу, чтобы приложить к шляпке и взглянуть на нее при солнечном свете.

Миссис Уиллетс с пылким осуждением смотрела на нее с противоположной стороны улицы, где вела беседу с одной из своих ближайших подруг. Вероятно, показаться на людях без головного убора было еще одним признаком безнравственности. По-прежнему сохраняя достоинство и гордый вид, Лина вернулась в лавку и купила около двух метров атласной ленты, а также почтовый воск, о котором просил Тримбл. Мистер Лукас упаковал покупки, а Лина расплатилась и вышла на улицу, не обращая никакого внимания на женщин, не сводящих с нее недоброжелательных взглядов.