Хуже всего было то, что он уже мечтал о Джулии. И это заставляло Джефферсона чувствовать себя неловко: он не мог контролировать своих грез — откровенных, ярких, чувственных…

Вдовствующая герцогиня Клервудская завладела всеми его мыслями, в этом, черт возьми, можно было даже не сомневаться! Тайна это совсем не радовало, ведь у подобных отношений, случись они на самом деле, не было бы будущего. Даже если бы Джулия оказалась страстной женщиной, он явно относился не к ее типу мужчин. Такой утонченной леди требовался образованный, изысканный и титулованный спутник, кто‑то, кто носил бы белые перчатки, искренне наслаждался оперой и был не в состоянии просто нарубить дров, не говоря уже о том, чтобы убить человека.

И все‑таки Тайн сдался. Срок его пребывания в Британии подходил к концу: через несколько недель Джефферсон уже должен был вернуться в Калифорнию. Именно поэтому он решил, что должен увидеть Джулию еще раз. Тайн робко надеялся, что во время их новой встречи уже не будет реагировать на ее присутствие с прежним волнением, что он придумал свой пылкий интерес к этой утонченной леди.

Увы, Тайн ошибался. Он реагировал на Джулию, да еще как: при одном взгляде на нее у него перехватывало дыхание!..

Герцогиня обернулась, чтобы попросить дворецкого принести закуски, и у Тайна появилась возможность рассмотреть каждый дюйм ее восхитительной фигуры. Джулия была такой миниатюрной, что ее талия, казалось, поместилась бы в его сомкнутых пальцах. Слуга ушел, и хозяйка дома направилась к гостю — а тот неожиданно вспыхнул до корней волос, потому что перед его мысленным взором эта соблазнительная женщина предстала… полностью обнаженной!

— Скоро пойдет дождь, — сказала она. — Жаль, я бы обязательно пригласила вас прокатиться верхом.

Джефферсон немного пришел в себя.

— В Калифорнии дождь — настоящее счастье. Лето у нас обычно длинное, засушливое.

— А еще у вас очень холодные зимы — в высокогорье, — подхватила Джулия.

Он в изумлении воззрился на нее.

— Мне стало любопытно, поэтому я специально изучила историю Америки — и Калифорнии тоже, — улыбнулась герцогиня.

Сердце Тайна снова оглушительно стукнуло: почему ее это заинтересовало? Ах, как бы ему сейчас хотелось рассказать Джулии обо всем, что ему пришлось пережить на своем веку! А вытерпеть пришлось немало, недаром многие друзья Джефферсона считали его героем. Но Тайн сомневался, что герцогиня будет восхищаться тем, как он скитался зимой, преодолевая свирепствующий буран и леденящий холод, а потом вырыл яму прямо в снегу, чтобы переждать непогоду.

— Я бы не стал называть себя историком, но вы можете спрашивать меня обо всем, что вам интересно.

Джулия заглянула Тайну в глаза, и ее улыбка померкла.

— Тяжело жить на новых землях запада Америки, не так ли?

Это на самом деле было чрезвычайно трудно, и он мечтал, чтобы герцогиня поняла: ни один из окружавших ее аристократов не смог бы вынести все, что выпало на его долю. Джефферсон горел желанием поведать о своих тяготах Джулии — словно хотел произвести на нее впечатление.

— Наше лето — обжигающе жаркое. Иногда дождя не бывает на протяжении всего сезона. Умирают и дикие животные, и рогатый скот. А наши зимы — еще хуже. Случается, крыши домов оказываются погребенными под снегом. — Он улыбнулся и пожал плечами. — Но ничего не поделаешь, приходится выживать.

Глаза Джулии распахнулись от удивления.

— Я как раз начала читать о том, как трудно добираться до дальних уголков страны и жить на западных землях. Это выглядит очень опасным, мистер Джефферсон!

Ему показалось или герцогиня действительно беспокоилась о нем?

— Да, это опасно, — улыбнулся ей Тайн. — Но мужчина должен быть честолюбив, и, если у него есть амбиции, если он — не трус, если он чего‑то да стоит, все будет в порядке.

Джулия пронзила его взглядом.

— Помнится, — заметила она, — вы говорили, что никогда прежде не встречались с герцогиней. А я никогда прежде не встречалась с жителем отдаленных западных земель — если вы так себя называете.

— Я называю себя калифорнио.

— Мне нравится, — улыбнувшись, сказала она. — Удивительно, как в одном слове можно выразить так много!

Джефферсон серьезно смотрел на нее, и улыбка испарилась с лица Джулии. Сейчас он чувствовал, как странная напряженность сковала все тело, и гадал, не ощущает ли его собеседница то же самое. Тайн спрашивал себя, какой мужчина отказался бы крепко прижать Джулию к груди и попробовать на вкус ее маленькие, притягательные губы? Любопытно, что бы она сказала, если бы узнала, как он построил ранчо — целиком и полностью своими собственными силами, вот этими руками? Как убил нескольких человек, преступников и индейцев? Как однажды зимой едва не умер от голода, потерявшись в дебрях Невады? Как ел сырое мясо, убив лису голыми руками, чтобы выжить?..

Тайн неожиданно отвернулся от любезной хозяйки дома. Он сказал, что сказала бы герцогиня. Она наверняка пришла бы в ужас. А еще ее, вероятно, шокировали бы шрамы на его теле — у Тайна их было предостаточно. Но, с другой стороны, он уже представлял себе совершенное тело Джулии, которое хотелось ласкать с неистовой, яростной страстью…

Герцогиня была вежлива, даже сейчас, когда Тайн резко оборвал разговор и повернулся к ней спиной. И эта хваленая британская любезность, несомненно, была единственной причиной, по которой Джулия так зазывала его к себе, обещая увлекательную прогулку верхом. Она просто пыталась быть деликатной, только и всего.

— Я хотела кое‑что у вас спросить, — нарушила молчание герцогиня. — Вы упоминали о том, что приехали в Британию по личным причинам. Я не хочу совать свой нос в чужие дела, но, похоже, вы совершили по‑настоящему длинное путешествие. Неужели вы отправились в такой тяжелый путь только ради того, чтобы поговорить с Клиффом де Уоренном?

Джефферсон скрестил руки на груди, все его тело натянулось, как струна. В этот момент ему отчаянно хотелось рассказать Джулии о своей жизни — не только о радостях, но и о постигших его несчастьях.

— Здесь похоронена моя дочь.

Джулия изумленно посмотрела на него:

— Мне так жаль!

— Благодарю вас. Донна умерла двадцать восемь лет назад. Мне давно стоило побывать на ее могиле, но до этого момента у меня не было такой возможности.

Джулия потянулась к его руке и легонько провела по ней ладонью. Тайн вздрогнул, удивленный этим проявлением сердечности.

— Я не знала об этом. Даже представить себе не могу, через что вам пришлось пройти. Выходит, вы были женаты?

— Нет. Моя возлюбленная бросила меня, хотя я собирался жениться на ней, вернуться в Брайтон, откуда она была родом. Я не знал, что она носит под сердцем моего ребенка. — В голосе Тайна отчетливо слышалась печаль, хотя его эмоции, казалось, со временем потеряли свою остроту.

— Жизнь может быть такой жестокой, такой суровой… — с чувством произнесла Джулия.

Герцогиня была явно тронута этим рассказом, и ее реакция потрясла Тайна. До него уже дошли слухи о том, что муж Джулии был сущим ублюдком.

— Да, с хорошими людьми часто случаются плохие вещи, жизнь несправедлива.

Она на мгновение притихла, пристально глядя ему в глаза, а потом сказала:

— Вы заслуживаете только самого лучшего, мистер Джефферсон, я в этом уверена.

Джулия снова положила свою крошечную мягкую ладошку на руку Тайна, и его сердце громко, безудержно застонало, будто несшийся на полной скорости локомотив, который вдруг сошел с рельсов. За этот короткий миг кровь вскипела в жилах Джефферсона, и ему стало трудно дышать.

— Это очень любезно с вашей стороны, — прохрипел Тайн, почувствовав, как заливается краской.

Александра брела по оживленной улице, делая зигзаги между пешеходами и старательно обходя груды мусора, сточные канавы и рытвины. Ах, как же ей сейчас хотелось плотнее зажать нос! Вонь была просто нестерпимой, Александру уже мутило от омерзения, но она не могла закрыть нос платком — в каждой руке было по сумке. В одной из этих сумок была сложена еда, содержимое другой составляли швейные принадлежности.

Александра была вне себя от переживаний. Двенадцать дней минуло с тех пор, как она переехала в гостиницу мистера Шумахера, которая теперь казалась ей сущим раем в этой сырой, зловонной трясине людской нищеты и безысходности.

Теперь Александра на себе ощущала ужасные условия существования представителей британского рабочего класса. Она всегда чувствовала искреннюю жалость по отношению к обнищавшим трудягам, особенно к детям. Но одно дело — читать о положении рабочих на заводах и комбинатах, споря до хрипоты о необходимости экономических и социальных реформ, и совсем другое — жить среди британской бедноты, на своей шкуре испытывая все тяготы. До этого момента Александра и понятия не имела, какие лишения выпали на долю большинства населения Англии и какие привилегии давала принадлежность к высшему обществу даже самым обедневшим аристократам.

Все, буквально все, кто скитался по этим улицам, были оборванными, утомленными и голодными. Даже дети здесь отличались изможденными лицами и пустыми, будто мертвыми глазами. Это было душераздирающее зрелище.

И возможно, худшим в положении Александры было то, что все эти мужчины, женщины и дети совершенно не осознавали: она была такой же, как они. Несчастные люди смотрели на нее с уважением, снимали перед ней шляпы, называли ее «миледи», а иногда даже «ваша светлость». Бедняки видели в Александре настоящую леди и не понимали, что она теперь ничем не отличалась от них.

Несчастная задавалась вопросом, как же сможет провести остаток дней своих в подобной безысходности. Мысль о том, что такой отныне и будет ее жизнь, угнетала, вселяла панику. Александра еще смогла бы вынести бремя своей бедности, но она отчаянно скучала по Оливии и Кори, а еще чувствовала колоссальную усталость, которая теперь стала ее постоянной спутницей.