– Все правильно… А я-то думал, мне померещилось. Они меня Аллой пугали, она вокруг меня плясала… почти голая…

Гутя с сожалением посмотрела на Рожкина, потом на сестру и не удержалась:

– Как это жестоко! Аллочка… голая… Одно слово – нелюди!

– Да нет же! Не этой! Моей бывшей невестой… А это театрализовано было…

Зять Анны Ивановны пожал плечами:

– Детский сад какой-то! И что – они всерьез думали, что кто-то поверит?

Кареев усмехнулся и терпеливо пояснил парню:

– Вы напрасно так думаете. Во-первых, за большие деньги можно исполнить любую прихоть заказчика. А во-вторых… Представьте: лес, луна, вы уже достаточно истерзаны, у вас перед глазами все плывет от побоев и тут начинают скакать какие-то ряженые. Не всякий человек выдержит, тем более если у него совесть нечиста.

– А я выдержал! – гордо выставил грудь коромыслом Севастьян. – Потому что у меня совесть чиста!

– Да у тебя вообще ее нет! – откликнулась Ирина. – Между прочим, эти… как вы сказали? «Мстители»? Так вот эти «Мстители» мне очень мешали. Они постоянно путали меня! К тому же из-за них меня могли обнаружить! Прямо лезут и лезут! Мстить им понадобилось! Сколько раз говорить, что месть – низкое чувство! А уж доводить человека до самоубийства!..

Особенно трогательно это звучало именно из ее уст. Севастьян же чувствовал себя почти героем. Он плюхнулся в кресло, закинул ногу на ногу и картинно опрокинул голову на растопыренные пальцы.

– Боже! Сколько я перенес! Я петлял, точно заяц! Убегал даже из собственного дома! Больной! Носился по мрачному городу!.. Закурите мне сигарету!

Ни один не кинулся исполнять желание бедолаги. Только Гутя тихонько буркнула:

– Не надо было от нас убегать, вылечился бы…

– Да?! – снова взвился Севастьян. – А как мне лечиться, когда под ухом ревет Лось, а едва я усну, тащится эта! – Он ткнул пальцем в Аллочку. – С подносом, с чаем, с пилюлями! Медсестра, мать вашу! А сама в халате, у которого только одна пуговица – верхняя!

Гутя медленно поднялась и направилась к сестре с явно недобрыми намерениями.

– А я… я хочу Ирине вопрос задать! – громко заявила Аллочка, пятясь от родственницы в сторону выхода. – Отчего это вы вот всех любовниц Рожкина уничтожили, а Гутей побрезговали? Чем эта вам не понравилась?

– Точно… – остановилась Гутя. – И вообще. Как ты возле меня оказалась? Неужели на самом деле захотела замуж за богатого старичка?

– Ага, – поддакнула Аллочка. – И еще нашего деда совращала!

Ирина некоторое время помолчала, потом высокомерно усмехнулась.

– Ну неужели не догадались? Я к вам пришла только после того, как с вами познакомился Севастьян. Конечно, если бы он испытывал к Гутиэре такие же нежные чувства, как к своим прежним дивам, то и ее постигла бы их участь, а там любовью и не пахло…

Аллочка не удержалась и радостно потерла ладошки.

– Во! Я же говорила – не пахнет там любовью… Ты, Гуть, не бычься, это я так за тебя радуюсь, ну что ты живая оказалась…

Но Гутя «бычилась». Она исподлобья посмотрела на Севастьяна и решительно спросила:

– Скажите, Рожкин, чем там пахло на самом деле?

Тот вымученно принялся мотать головой, цокать языком и всячески показывать, что вопросы любви ему с некоторых пор надоели.

– Гутиэра… Господи! Ну конечно, я любил тебя… но как мать! Пойми, ты так похожа на мою маму!

– Не забывай, Гутя, мамочка у него жуткая пьяница была, – услужливо шепнула Аллочка.

Гутя горько усмехнулась и уставилась в окно. Больше всего ей было стыдно, что такая тема обсуждалась при Карееве. И как ее угораздило втюриться в это ничтожество – Севастьяна. А ведь с ней рядом был такой замечательный человек – Кареев. Как знать, может быть, когда-нибудь у них и образовался бы новый, красивый роман… А тут такие подробности. Аллочке же было все равно. Она продолжала с упоением топтаться в душе сапогами.

– Вот вы, Ирина, сказали, что Гутя не вызывала у вашего мужа любви… Кстати, я ей об этом всегда докладывала… но я про другое. Если он ее не любил, зачем вы тогда ее душить полезли?

Ирина снова бешено сверкнула зрачками:

– Не утерпела! Гутиэра сама сообщила мне, что едет в Маловку, я хотела только проследить, чтобы она не лезла куда не следует. А они вдруг взяли и встретились с этим… Рожкин! Ты в родительской избе прятался, что ли?

– Да! – гордо дернул головой тот. – Я прятался там, под цинковым корытом! А потом, когда эта дама… простите, как вас? Анна Ивановна? Когда Анна Ивановна уволокла Гутиэру к себе в дом, я возрадовался, да! Потому что Гутиэра пыталась проникнуть в наш двор! Она могла обнаружить меня под корытом. И только когда Гутиэра Власовна направилась к кладбищу, я покинул убежище!

Ирина развела руками:

– Вот, пожалуйста! Он даже корыто бросил! Как же я могла это терпеть? Они толкались у могилы моей дочери! Они… они не имели права! Тем более – этот! И когда они двое стояли у белого ангела, а эта дура висла у Севастьяна на шее и верещала: «Ах, тебе нельзя волноваться! Не переживай!» – я не вынесла! Ему нечего делать на том кладбище!

– Но у него там мать! – не утерпела Гутя. – Зачем ты хоронила дочь там, где проживал твой ненавистный Рожкин?!

– Да мне наплевать на него было!! А там… Ляна долгое время бегала там со стаей… Может быть, к ней прибегают ее друзья… собаки…

Потом Ирина как-то быстро успокоилась и, чтобы скрыть слезы, язвительно продолжила:

– А по поводу Карпа Ивановича… Дедочек ваш, если вы помните, сам на меня запал. Правда, ему хотелось жениться на молоденькой. Но оказывается, лучше всего молодят любую женщину деньги! Он испытывал ко мне нежные, денежные чувства. Я не могла ему отказать, к тому же он рассказывал мне такое, что вы о себе никогда не расскажете. И мне было очень удобно держать ситуацию под контролем, только и всего.

– Сплетничал, значит, Хоттабыч! – процедила Аллочка и сжала крепкие кулаки.

Кареев поднялся.

– Ну, господа… Надо и честь знать, на улице уже светает. Анна Ивановна, вы вроде милицию вызывали?

– Так точно! – встрепенулась та. – Я их вызывала, а они все одно не нарисовались! Может, в краевой суд позвонить?

– Не стоит, я думаю. Дайте телефончик.

Олег Петрович ушел куда-то в кухню, что-то долго бубнил по телефону, а все старательно прислушивались, но разобрать слов не могли.

– Давайте я вам постели постелю, – вдруг предложила дочь Анны Ивановны.

– А и правда! – подхватилась мать. – Пока-то милиция приедет, а поспать всем не мешает. Гутя, я тебя в своей спальне покладу, это вон в той комнате…

– А нам вместе с Ириной постелите, – быстренько нашелся Севастьян. – Как-никак мы супруги, хоть и бывшие.

– На нарах постелят, – зыркнула на него приветливая хозяйка. – Вам, Олег Петрович, куда?

Кареев бегло взглянул на Гутю, крякнул и отмахнулся:

– Какая мне постель! Я вот этих охранять буду, милицию ждать.

Аллочке тоже хотелось растянуться в отдельной комнате. Она в уме подсчитала, что комнат должно хватить на всех.

– А мне можно… – начала она, но Анна Ивановна ее перебила:

– А тебе, красавица, я прям здеся постелю. Чего по комнатам шарахаться, правда ж?

Та только кисло мотнула головой.

В этот раз милиция приехала так быстро, что гости даже не успели уложиться. Кареев принялся о чем-то тихо беседовать с человеком в штатском, люди в погонах не торопясь надевали наручники на Ирину, а Гутя с Аллочкой растерянно топтались, не зная, к кому пристроиться. Рожкин же красиво расшаркивался перед стражами порядка и поминутно повторял:

– Простите, вы проходите вперед, я чту все, что связано с уголовным кодексом. Проходите, проходите, я, знаете, на своей машине, мне недалеко…

Крупный милиционер с тугим, точно мячик, животиком по-свойски похлопал по плечу Севастьяна и добродушно успокоил:

– Да ты, мужик, не беспокойся. Зачем тебе на бензин тратиться. Мы тебя на своей домчим. Поговорить надо…

Вежливая улыбка красавца Рожкина медленно стекла к подбородку.

– Да ну… зачем я вам?… – еще пытался дружески улыбаться он.

Но страж был непреклонен:

– Там разберемся. Ежли без надобности окажешься, я тебе сам, лично принесу извинения, идет? Пошли, что ли, в машину…

Бедный Севастьян беспомощно оглянулся на Гутю и поплелся за милиционером.

Аллочка толкнула сестру в бок.

– Пошли тоже какую-нибудь машину займем. Пусть хоть милиция довезет, спать хочу, просто сил нет.

Сестры потопали на улицу. Августовское утро было ранним, сырым и прохладным. Милицейская машина как-то быстро загрузилась, и сестры теперь безнадежно смотрели, как она, фырча, выбирается на дорогу.

– Ладно, завтра с детьми Анны Ивановны уедем, – вздохнула Гутя и потянула Аллочку в дом.

– Вы долго еще? – раздался голос от соседних ворот.

Кареев стоял возле своего авто и нетерпеливо посматривал на часы.

Сестры мигом потрусили к нему.

Ехали молча. Гутя вообще решила не разговаривать с Кареевым, ее сегодня такой дурой выставили, что общаться с мужчинами ей теперь и вовсе не хотелось. Аллочка уперла со стола пакетик с сухариками и теперь хрустела ими на весь салон, а Кареев… Кареев просто ехал. Правда, иногда он поглядывал в зеркальце на дам, но заговорить не решился – сильно много переживаний выпало им сегодня. И такое дело раскрутили, правду искали, бугая этого защитить хотели… А ведь как ни крути, все же женщины, им бы самим заботу да защиту…

Дома сестер никто не ждал. Во всяком случае, на кровати Аллочки храпел Карп Иванович, а на Гутиной раскинулось младое существо с белыми, крашеными кудрями.

– Вот так… – развела руками Гутя. – А мы, стало быть, по-собачьи, у порожка…

– Ага! Сейчас! – взревела Аллочка и кинулась было вытряхивать старичка из своей постели, но сестра ее удержала:

– Алла, давай лучше чайку попьем, а там, глядишь, они и сами проснутся.

– У меня этот чай знаешь где уже плещется!