Маргарита Южина - Нервных просят утопиться

– Так… и где же… Вот!

Крест тети Любы был еще светлый, не потемневший от времени. А рядом белел каменный ангелок, где у основания шла надпись золотом: «Ляна Севастьяновна Рожкина». Чуть ниже шли даты рождения и гибели. И ничего больше. Гутя подсчитала, что девочка погибла, когда ей было четырнадцать. А со времени смерти прошел только год.

– Интересно, отчего она погибла? А может, болела?

Гутиэра присела на скамеечку возле памятника. Вот ведь – шла по лесу, а цветочков нарвать не сообразила, тупоголовая. И все же – отчего погибла дочь Севастьяна? Кто ее мать? Почему Сева никогда о ней не рассказывал? Ведь только год прошел, даже боль не должна притупиться… Может, она жила с матерью, с которой Сева развелся, и дочка была ему не настолько близка? Как ни кощунственно звучит, но многие отцы, разведясь с женами, со временем теряют интерес и к детям. Неужели и Сева такой же? Нет. Гутя же помнит, какой он внимательный, как переживал из-за тех женщин, которые погибли… Кстати, женщины эти тоже погибли в течение этого года… Господи, что пришлось пережить человеку – все рядом с ним отчего-то прекращают жить! И потом, отчего девочку похоронили в деревне, где проживала мать Севы?

– Жалко… – пролепетала Гутя. – Такая молоденькая, ребенок совсем и… умерла…

– Она болела, – раздался позади хриплый голос.

Сердце у Гути провалилось в живот. Она даже боялась обернуться.

– Зачем ты сюда приехала? Тебе надоело жить?

Гутя все-таки набралась смелости и резко обернулась.

– С… Сева… Господи, что с твоим голосом? – облегченно выдохнула она.

В шаге от нее в темном пальто стоял похудевший, осунувшийся Севастьян и не мигая смотрел на белого каменного ангелочка.

– Я простыл, – чуть слышно пробормотал Сева. – В сырости… тут еще ноги промочил… Зачем ты сюда приехала?

Теперь Севастьян смотрел на Гутю внимательными темными глазами, и в них застыла такая боль, такая обреченность…

– Севочка! – кинулась к нему Гутя. – Пойдем отсюда, пойдем. А знаешь, поедем домой! Позвоним в милицию, все расскажем, пусть они тебе охрану найдут… Пойдем, ты не можешь больше страдать…

– Мы не можем сейчас уйти… – как-то странно заговорил Севастьян. – Мы не одни… я чувствую, здесь кто-то есть…

Гуте стало не по себе. Она криво усмехнулась и через силу фыркнула:

– Фи! Ну что ты можешь чувствовать? Тут только еще собака. Там, в лесу…

– Да нет же! Вон, посмотри туда – видишь, машина? Я же говорю – чувствую!

Гутя оглянулась, куда указывал Севастьян, и похлопала его по плечу.

– Успокойся, это, наверное, моя сестрица, с девчонками на машине приехала. Я ей говорила, что еду в Маловку…

– Зачем? Гутя, зачем ты поперлась в эту Маловку? Ну нельзя тебе сюда! – поморщился Севастьян, и вдруг лицо его стало страшным от ужаса. – Все! Мы пропали…

Гутя обернулась. От ближайших елей к ним двигалась какая-то дама в черном балахоне.

– А это еще… что за маскарад? – напряглась Гутя.

– Нет, Гутя, это не маскарад… – белыми губами лепетал Сева.

– Он прав, Гутиэра, – усмехнулась дама. – Это не маскарад.

Гутя наконец разглядела женщину в черном и с облегчением вздохнула.

– Господи! Ирина! Ну чего ты за мной следишь, в самом деле?! Вот, Севочка, представляешь, от этих клиенток даже на кладбище покоя нет!

– Ну почему же… – замурлыкала Ирина. – Как раз его и обретете – покой. Только не здесь! Быстро в лес! Чтобы не смели осквернять могилы!

Гутя смотрела на свою клиентку и не узнавала. Где та милая, безотказная Ирина, которая измотала всех своими глупыми поисками стареньких миллионеров? Теперь перед ней была властная женщина, с резкими чертами лица, с дикими глазами, с головой, покрытой черным платком. Ирина страшно щерилась и вовсю размахивала пистолетом. Даже пистолет не столько напугал Гутиэру, сколько этот звериный оскал.

– Ира… подожди… нам надо поговорить… – выступил вперед Севастьян.

Но Ирина дико вытаращила глаза и совсем безумно прошипела:

– Ни слова здесь, слышишшшь? Ты! Мразь! В лес, я сказала! Она и так натерпелась! Сейчас ты подохнешь сам! Но сначала я прикончу ее, эту глупую утку, которая решила тебя осчастливить!

Гуте стало плохо. «Глупая утка» – это наверняка про нее. И шутить Ирина не собиралась. Про себя Гутиэра уже быстро-быстро перебрала – чем же она могла так разозлить клиентку, заодно поклялась расстаться со сватовством навечно и вообще – жить тихо и праведно. Потом мелькнула спасительная мысль: надо подбежать к Мишке – если успеет спустить его с веревки, появится шанс.

Гутя направилась в сторону леса. Севастьян шел следом.

Заслышав шаги Гути и Севастьяна, пес зарычал, а потом и вовсе порушил все планы Гутиэры – залаял.

Никогда прежде Гутя не видела, чтобы люди так реагировали на собачий лай. Ирина подскочила от земли на полметра, завыла, точно ведьма, и принялась палить куда придется. Палила долго, во всяком случае, Гуте так показалось.

– Молчать! Молчать!! Кто пустил сюда собак?!! Замолчите, слышите!! – визжала Ирина.

Все патроны, вероятно, уже кончились, но к женщине, которая билась в истерике, все равно подходить было страшно. Но жить-то хотелось! И Гутя прыгнула. Прямо на Ирину. Через секунду к ней подлетел Севастьян. Ирина рухнула навзничь, пистолет куда-то упал, а она все продолжала кататься по земле, зажимая уши.

– Держи ее, – кричал Сева, пытаясь унять Ирину. – Воды! Дай воды холодной!

– Да нет воды-то!! – жалобно кричала Гутя.

Неизвестно откуда взялись у Ирины силы, и она вдруг вцепилась в горло Гутиэры. Та настолько не ожидала такого отношения, что на минуту перестала сопротивляться. И эту минуту она упустила – пальцы Ирины сомкнулись на шее Гутиэры железным кольцом. Гутя забилась в руках обезумевшей женщины, Севастьян пытался оттащить Ирину от Гути, но сумасшедшая клиентка вцепилась в горло мертвой хваткой. Дышать стало просто нечем, и Гутя почувствовала, как теряет сознание.

Вдруг в одно мгновение стало легко. Гутя вздохнула полной грудью и открыла глаза. На нее смотрела Аллочка.

«Такого не может быть… Что моя сестрица делает в лесу?» – мелькнула мысль. Гутя постаралась подняться, огляделась… Все было будто ненастоящим, словно ее кто-то жутко разыграл: Аллочка суматошно бегает вокруг, в истерике бьется Ирина, Кареев памятником возвышается рядом, Севастьян сидит возле привязанного пса, обнимая свою голову, а пес эту голову усердно облизывает. Присутствовала тут и Анна Ивановна с какой-то дубиной на плече. Она рассказывала Севастьяну, какой страшно гневный пес Мишка…

Гутя потерла шею. Память вернула ей все события. Только было непонятно – как оказалась тут еще и Аллочка… с Кареевым. И Анна Ивановна.

– О! Олег Петрович!! – тем временем взвыла сестрица на весь лес. – Олег Петрович!! Я же вам кричу!! Она очухалась!

– Все! Темень уже. Давайте ташшите ее в машину и ко мне! – принялась распоряжаться Анна Ивановна. – Всем чай с малиной… Мы с Мишкой вон в той машине сядем!

Севастьяна тоже растолкали, усадили за руль Ириной машины. Сама Ирина была не в себе – тряслась и смотрела на всех обезумевшими глазами.

Аллочка помогла сестре подняться, повела к машине Кареева и все жужжала в ухо:

– Нет, Гуть, ты посмотри! Это я какая молодец, да? Еще бы минут десять, и ты бы здесь осталась. Представь! Прямо на кладбище и погибла! Ну все, все, не буду… А Кареев какой! Ка-а-ак сел в машину! Ка-ак помчался! Он сначала даже меня забыл, потом вернулся, потому что я на всю улицу орала… Ой, Гуть, ты такая синяя, вот зря я косметичку не захватила…

– Аллочка… рот захлопни, – попросила Гутя, усаживаясь на заднее сиденье.

Анна Ивановна с Мишкой взгромоздились в другую машину.

– Надо стеречь этих оглашенных, – пояснила она. – И потом, мне еще с энтим кавалером надо побеседуть, про участок-то, может, продаст…

По доброй душе или за участок, но Анна Ивановна расстаралась. Ее дочь с зятем уже приехали с работы, немного удивились такой толпе гостей, но матушка лихо на них прикрикнула, и дочь юркнула на кухню.

Гости молчаливо расположились в большой комнате. Никто из присутствующих ничего толком не понимал, поэтому старались устроиться побыстрее, чтобы наконец выяснить, что же случилось там, на кладбище. Будто понимая это, дочка хозяйки торопливо накрывала на стол, а зять уже нес самовар.

– И че эт у вас стряслося-то, Гутя? – первой начала Анна Ивановна. – Я сижу дома, ребятишки с работы приехали, слышу – палит ктой-то на погосте-то! Думаю – ах ты, незадача! А я токо что туды девку отправила! Ну и дрын схватила да бежать! Хтой-то у вас в охотника игрался?

Все посмотрели на Ирину. Ту все никак не могла отпустить дрожь. Даже кружка с горячим чаем ходила ходуном в ее руках.

– Сейчас, – правильно оценил ситуацию зять, выскочил из-за стола и вернулся с бутылочкой коньяка и стопкой. – Вот, давайте выпейте.

Ирина послушно выпила, потом протянула стопку и впервые за последнее время заговорила:

– Еще…

Хозяин плеснул еще. Аллочка быстро допила чай и хотела было протянуть свою чашку для коньячка, но сестрица на нее так глянула, что та быстро исправилась:

– Еще, – протянула она чашку дочке Анны Ивановны.

И та налила ей кипятка.

Гутя глотала с трудом – шея как-то непривычно болела.

– Чего ты на меня накинулась? – обиженно спросила она Ирину. – Теперь вот глотать не могу! Прямо от ревности, как с ума сошла… Замуж тебе пора…

– У меня уже был муж, – криво усмехнулась Ирина. – Твой драгоценный Севастьян. Сева, ну чего ж ты молчишь?

Кипяток плеснулся Гуте на колени.

– Не ври!

Ирина нахмурилась, уставилась в темное окно и заговорила:

– Четырнадцать лет назад мы поженились…

– Пятнадцать, – буркнул Севастьян.

– Да, пятнадцать… Поженились, и у нас дочка родилась – Ляна. Хорошенькая такая, светленькая… в кудряшках… Мне еще врачи говорили: «Нельзя вам рожать, нельзя», – а я все равно родила…