— Да, — с трудом выдавал Дерек. — Извините меня, ради Бога! Понимаю, из моих уст это звучит абсурдно, но я ничего не могу с собой поделать.

Улыбка заиграла на ее губах.

— Но я не вижу здесь никакого абсурда. Я совершенно с вами согласна. Он не имел права ко мне прикасаться. И тем более меня целовать.

— Синтия, мне стыдно. — Он обнял ладонями ее лицо.

Ее щеки были мягкими, как у младенца. Его сердце переполняло раскаяние, такое острое, что граничило с горем. — У меня тоже не было права целовать вас. — Он открыл было рот, чтобы еще раз извиниться, но она опередила его, нежно приложив палец к его губам.

— Нет, вы имели право, — прошептала она тихо. Не ослышался ли он? — У вас было на это полное право.

Раскаяние было тотчас забыто. Оно растопилось в благоговении. Ему стало трудно дышать.

— Неужели это возможно?

На него смотрели голубые, как утреннее небо, глаза.

— Не знаю. — Синтия немного смутилась. — Не знаю, — повторила она с робкой улыбкой. — Некоторые вещи трудно объяснить. Они просто есть.

Он поцеловал ее еще раз. И еще.

Потом ему стало не хватать воздуха, и он от нее оторвался, но только для того, чтобы снова обнять и поцеловать, но Синтия резко отстранилась, тяжело дыша.

— Я не могу… О, который сейчас час? — Она выпрямилась. Вид у нее был ошеломленный. — Что же это я делаю?

— Целуете меня, — глухо ответил он. Очевидно, то, что ей еще предстояло сделать, было еще более важным. Он потянулся к ней, но она отклонилась.

От поцелуев ее лицо заметно порозовело. Она выглядела обворожительно, в смущении прижав ладони к щекам.

— Боже милостивый! Я еще никогда в жизни… Я хочу сказать… Ах, это просто безумие! Я вас даже не знаю.

Но на этот счет у Дерека не было сомнений.

— Вы меня знаете. — Опьяненный ее поцелуями, он глупо улыбнулся и заправил ей в прическу выбившийся локон. — В этом можете не сомневаться, Синтия.

Она засмеялась, как будто соглашаясь с ним вопреки здравому смыслу.

— Возможно, вы и правы. Что в имени твоем? — непринужденно спросила она.

Внутренне содрогнувшись, он узнал эти слова. Она не только цитировала Шекспира, но и ту самую пьесу[1].

— И все же мне бы хотелось его узнать.

— Разумеется. Какой я болван! — Он откинул волосы со лба и попытался собраться с мыслями. — Меня зовут Уиттакер. Дерек Уиттакер. Вряд ли есть необходимость добавить — я весь к вашим услугам.

Лицо Синтии снова просияло.

— Дерек Уиттакер, — повторила она. Никогда еще его имя не звучало так сладостно. — А я Синтия Фицуильям. — Ему показалось, что она ждет, что ее имя вызовет у него какой-то отклик, но оно было ему незнакомо. Чуть помедлив, она добавила:

— Мой отец — герцог Баллимер.

Нет, он этого не знал. Сердце его упало. Эта была плохая новость. Титул герцога, по всей видимости, был ирландским, но, каким бы он ни был, его дочь была для бедного секретаря недосягаемой. Ну не смешно ли, что это имеет для него такое большое значение? Ведь он едва знаком с этой девушкой. Разве он уже решил, что будет за ней ухаживать?

Да, решил. Совершенно определенно решил.

Улыбка исчезла с ее губ.

— Мне надо возвращаться.

Он почувствовал, что к ней опять вернулся страх. Вся ее изящная фигурка напряглась, хотя по лицу ничего не было заметно.

— Сэр Джеймс сейчас, наверно, уже вернулся вложу.

Дерек был поражен.

— Сэр Джеймс? Уж не хотите ли вы сказать, что пришли в театр в сопровождении Файли?

Синтия закрыла глаза. Гримаса боли исказила ее прелестное лицо.

— Да, это так, — прошептала она и в отчаянии закрыла лицо руками. Ее плечи поникли. — Господи, что вы обо мне подумаете?

Дерек обнял ее и привлек к себе. Он молчал. Да и что он мог сказать? Прийти в оперу с холостым мужчиной, не говоря уже о том, что им был такой человек, как Файли, — такого приличная молодая девушка никогда бы себе не позволила. Если бы она уже не сказала ему, что она дочь герцога, а он уже почти что не влюбился в нее, Дерек усомнился бы в ее порядочности.

Синтия снова задрожала и, видимо, была склонна искать утешения у него на груди.

— Он не сопровождал меня в театр, — сказала она, уткнувшись ему в плечо. — Все не так ужасно, как вам показалось. Я приехала сюда со своей матерью.

Дерек вздохнул с облегчением.

— Тогда я отведу вас к ней, — твердо заявил он. — А не к Файли.

— Вы не поняли, — печально откликнулась она. — Да вы и не могли понять. Ведь я рассказала вам не все. — Она выпрямилась и подняла на него глаза. Выражение ее лица было горестным. — Сегодня мы с матерью здесь в качестве гостей сэра Джеймса. Он… Среди моих поклонников он у моей матери пользуется самой большой благосклонностью.

Я вижу, что вам это кажется невероятным, но это правда.

Она была в таком восторге, когда он пригласил нас в театр в свою ложу. Она страшно на меня рассердится за то, что я от него сбежала. — Было видно, что она очень расстроена и дрожит. — Но я ничего не могла с собой поделать, — прошептала она и заглянула в глаза Дереку. — Он был совсем не таким, как вы.

Сердце Дерека сжалось. В груди защемило. Их взгляды снова встретились и на мгновение задержались, и он почувствовал, что его опять к ней тянет.

Однако по глазам Синтии он понял, что у нее возник какой-то вопрос. Она нахмурила тонкие брови.

— Дерек, а откуда вы знаете сэра Джеймса?

— Да кто же не знает сэра Джеймса Файли?

Она была явно удивлена.

— Но он-то вас не знает.

— О, в этом нет ничего странного. Меня никто не знает. — Он усмехнулся, но его ирония вмиг растворилась. Впервые его безвестность оказалась недостатком. Кем бы ни была эта девушка, а она упомянула о своих поклонниках во множественном числе, она вряд ли остановит свой выбор на человеке без положения в обществе. Мисс Фицуильям явно принадлежала к лондонскому высшему свету.

«Мой отец — герцог Баллимер». Черт бы все побрал! Она была не просто мисс Фицуильям. У дочери герцога всегда есть титул. Она леди Синтия. Возможно, и мелочь, но этот титул отдалял ее от него. Проклятие!

По выражению его лица она, видимо, угадала ход его мыслей.

— Что-то не так? — шепотом спросила она. В глазах появилось беспокойство.

Он попытался было сформулировать ответ. Но тут все вокруг неожиданно огласилось странным грохочущим звуком, слабо отозвавшимся в залах наверху. Дерек был так поглощен своими чувствами, что в течение нескольких секунд не мог понять, что происходит. Потом до него дошло: это были аплодисменты! Они доносились из того временно забытого им мира, где по долгу службы он должен был находиться. Приближался антракт. Если он не поспешит и не займет свое место у ложи лорда Стоуксдауна, его отсутствие будет замечено.

— Боже милостивый! — воскликнул он и вскочил, увлекая за собой Синтию.

— Что… что?..

— Извините! Я потерял счет времени. Сейчас будет антракт, дорогая моя. Все выйдут из своих лож и начнут прогуливаться по фойе.

— О Господи! Что же нам делать?

— Присоединиться к ним и сделать вид, что мы тоже гуляем. — На мгновение, не желая отпускать Синтию, он снова взял в ладони ее лицо. — Я не могу оставаться с вами, — неохотно признался он. — Хотя мне очень бы этого хотелось. Синтия, что я должен сделать? Отвести вас к вашей матери? Или вы могли бы пойти куда-нибудь еще, чтобы не встретиться с сэром Джеймсом? Я с радостью буду сопровождать вас к другу, к какой-нибудь родственнице…

— Нет. Отведите меня обратно в ложу сэра Джеймса. В конце концов мне придется встретиться лицом к лицу с ним и моей матерью, — добавила она бесцветным голосом.

Он не стал с ней спорить. То, что она сказала, было вполне логично, а кроме того, у них уже не оставалось времени.

Он повел ее вверх по лестнице к фойе, где действительно уже прогуливалась нарядная публика. Стараясь держаться в тени, он немного приблизил ее к себе и тихо шепнул:

— Вы меня еще увидите.

Она подняла на него прекрасные глаза. В них была печаль.

— Я надеюсь.

Прежде чем он успел ответить, она выскользнула из его рук и растворилась в толпе.

Глава 2

Для прогулок в Гайд-парке в отличие от элегантных салонов высшего света приглашения даже в самые модные часы не требовалось. В последующие три дня после посещения оперы Дерек Уиттакер появлялся в знаменитом парке точно в пять часов, разодетый в пух и прах, и присоединялся к армии щеголей, курсировавших взад-вперед по аллеям. В это время года по парку фланировали толпы молодых людей, так что он без проблем мог смешаться с теми, кто искал здесь встреч со своими возлюбленными. Прогуливаясь в самых людных местах в компании то одного, то другого одетого с иголочки франта и непринужденно болтая, Дерек незаметно прочесывал взглядом толпу, но все три дня — увы! — оказались безрезультатными.

На четвертый день он нанял верховую лошадь. На это он потратил больше денег, чем мог себе позволить без ущерба для своего бюджета, но преимущества верховой езды стали очевидны очень скоро. Он не только более тщательно прочесал парк, но имел возможность рассматривать толпу с высоты своего положения и видеть больше и дальше. Сначала он проехал рысцой вдоль берега Серпантина[2], потом дважды — по более многолюдным местам парка. Когда он был на середине Роттен-роу[3], его усилия были наконец вознаграждены. Он увидел Синтию.

Она сидела в открытой четырехместной коляске лицом к нему. Лошади шли медленно, поскольку движение затруднялось скоплением экипажей и всадников, ехавших в обоих направлениях. Дерек был рад этому обстоятельству. У него была возможность собраться с мыслями. Когда он увидел Синтию, его сердце забилось с такой бешеной скоростью, что даже лошадь, почувствовав напряжение всадника, забеспокоилась.

Синтия показалась ему волшебным видением. Лучи солнца, пробивавшиеся сквозь ветви платанов, освещали кружевной край ее зонтика, который трепетал на ветру высоко над ее головой. Ее лицо было слегка повернуто в сторону собеседницы, которую она слушала с почтительным вниманием. Но когда Дерек посмотрел на нее, она обернулась к нему, словно почувствовав его взгляд. И он снова ощутил то непреодолимое притяжение, которое возникло между ними в вечер их знакомства. Что-то было в этой девушке, помимо ее потрясающей красоты, что влекло его к ней. Он ощущал это так же явно, как тепло солнца на своем лице.