После недолгого молчания отец невозмутимо заметил:

— Действительно, я бы желал ей другого отца… кого угодно, право же! Но меня это задевает гораздо больше, чем других членов семьи. Оба твоих брата, кажется, совершенно очарованы. И Диана вдруг напустила на себя вид доброй невестки — тут меня не проведешь. Помимо красоты, у твоей жены есть умение нравиться.

Кажется, впервые в жизни отец и сын разговаривали по душам. Хоть что-то доброе в их невеселом положении.

— Она… другая. — Алекс улыбнулся. — Настоящая — вот самое правильное слово. Сначала я вместе с Эмилией негодовал: как Хатауэй смел заточить ее в загородном доме, забыв о ее существовании?! Теперь я ему благодарен. Она лишена притворства. Эмилия знает, что собирает дань всеобщего восхищения благодаря красоте, положению в обществе и солидному приданому. Но она достаточно умна, чтобы понимать: ни один из этих атрибутов не отражает истинной красоты женщины.

— Слова ослепленного любовью…

Безумно влюбленного, да! Разве это грех? Разве он пытается уйти от реальности, от того, чего требует создавшееся положение? Нет.

— Я счастлив, — спокойно сказал Алекс, — и не собираюсь отказываться от счастья ради застарелой вражды двух семей, которые, похоже, ведут необъявленную войну!

— Необъявленную? Тут ты ошибаешься, сын мой. — Отец встал, внимательно глядя на Алекса. Его лицо снова скрылось за привычной маской высокомерного патриция. — Линия фронта определена много лет назад.


Эмилия поблагодарила лакея, который провел ее до дверей личных покоев герцогини. Расправив плечи, она вошла в гостиную. Дверь за ней мягко затворилась.

Она очень надеялась, что ей предстоит отнюдь не словесная перепалка с последующим церемонным отступлением. За то небольшое время, что Эмилия провела в свете, она уже научилась распознавать признаки, но опыта для пикировки с герцогиней ей явно было недостаточно.

Роскошно убранную комнату заливал солнечный свет. Бархатные драпировки нежно-голубого цвета, тот же оттенок голубого в узоре лимонно-желтого с кремовым ковра; изысканная мебель, как раз на женский вкус. В простенке — огромное зеркало над резной каминной полкой итальянского мрамора, которое делало просторную комнату еще светлее. На одной из стен висел поразительный портрет молодой женщины. Белокурые волосы уложены в виде башни, изящная рука покоится на плече черноволосого мальчика. Они стояли на холме, в обрамлении покрытых густой листвой деревьев.

— Это я и ваш новоиспеченный свекор. — Голос доносился из дверного проема, ведущего в соседнюю комнату, предположительно спальню герцогини. — Разумеется, картина была написана много лет назад, но это одна из моих любимых.

Обернувшись, Эмилия присела в торжественном реверансе. В гостиную вплыла пожилая герцогиня.

— Доброе утро, ваша светлость.

— Поскольку вы, очевидно, теперь моя внучка, нет нужды держаться столь официально, леди Эмилия. Прошу садиться.

Прохладный тон, четко произнесенные слова не сильно обнадеживали, однако Эмилия выпрямилась и присела на оттоманку, обитую тканью в цветочный рисунок. Герцогиня предпочла стул напротив — похоже, это было ее привычное место. Между ними стоял столик, столешница которого была инкрустирована перламутром. Незамедлительно явилась горничная и поставила на стол маленький поднос с крошечными чашечками и фарфоровым чайничком.

— Обожаю пить по утрам шоколад, — сообщила герцогиня.

— И я тоже, ваша светлость.

— Вот как? Значит, тут мы сходимся. Будете разливать?

— Разумеется. — Эмилия поспешила выполнить ее просьбу. Руки немного дрожали, но она сносно справилась с трудной задачей и подала герцогине чашку и блюдце.

Бабушка Алекса, безупречная в утреннем наряде из серого шелка, приняла чашку сухими, покрытыми синими жилками руками.

— Вы очень красивы, дитя мое.

«Уже не дитя», — хотелось ей заметить, но она только сказала:

— Благодарю.

— Теперь я понимаю, почему внук так влюблен в вас.

Эмилии вспомнился вечер, когда Алекс беседовал с леди Фонтейн, когда отверг ее нескромные заигрывания. Габриэлла считалась одной из признанных красавиц высшего света. И Эмилия твердо заявила:

— Вряд ли дело в моей внешности. Он не настолько поверхностен — отдайте ему должное. Он не женился бы на девушке только потому, что она привлекательна. В светских гостиных нет недостатка в красивых женщинах, жаждущих его внимания.

— Вы защищаете его, а не себя. — Брови герцогини поползли вверх. — Это умно и многообещающе, сказала бы я.

«Сказала бы я»! В свете сложившихся обстоятельств нечего было и мечтать, что они тут же подружатся. Однако Эмилия знала, что Алекс безоговорочно предан своей бабушке.

— Думаю, любовь всегда обещает многое, ваша светлость.

— Да, вы можете так думать, потому что совсем юны. — Герцогиня деликатно отпила из своей чашечки, легкая печаль тронула ее выцветшие голубые глаза. — Некоторые любовные истории заканчиваются трагически.

— Например, любовь Анны и моего дедушки. — Эмилия не сочла нужным притворяться, поскольку теперь все вокруг — наверное, даже слуги — знали, в чем причина неприязни между их семьями.

— Вижу, вы не собираетесь ходить вокруг да около.

— Полагаю, на это нет причин.

Показалось ли ей, или действительно глаза пожилой дамы одобрительно блеснули?

— Что ж, хорошо. Да, именно история Анны и вашего деда. — Герцогиня с преувеличенной осторожностью поставила чашечку на драгоценный столик. — В их случае не стоило давать выход скандальному чувству. Из этого ничего не вышло — лишь несчастье для всех.

— Они не могли. Она слишком сильно его любила.

— Учитывая ваш возраст, я не удивлена, что их история видится вам в романтическом свете.

Эмилия вовсе не была убеждена, что пылкая страсть — удел молодых. Более того, она надеялась что это вовсе не так. Как горячо она желала бы, чтобы их с Алексом страсть длилась всю жизнь!

— Вы были там… Она была вашей золовкой. Я читала ее письма, но там не говорилось, как они встретились в первый раз.

— Письма? — Минутная оттепель сменилась ледяным холодом. — Откуда у вас могли оказаться письма моей золовки?

— Мне их посылали.

— Кто? — Века власти слышались сейчас в ее надменном тоне.

— Не знаю, — совершенно искренне призналась Эмилия. — Я думала, может, это вы?

— Что ж, это не я. — Она сказала, как отрезала. Однако вряд ли она оскорблена, решила Эмилия. Лицо герцогини внезапно приняло мечтательное выражение. Герцогиня не отрываясь смотрела на портрет, который чуть раньше заинтересовал Эмилию. Остывающий шоколад был забыт. Держась прямо, как натянутая струна, почтенная дама сидела, сложа руки на коленях.

— Кажется, кто-то хотел сыграть с нами очень странную шутку. Алекс тоже получал письма.

— И он тоже? — Миллисент Сент-Джеймс вздрогнула. Едва заметно, и все же это не укрылось от глаз Эмилии, как и внезапная бледность герцогини.

Эмилия встревожилась.

— Не позвонить ли горничной, ваша светлость? — спросила она.

— Нет… нет. — Герцогиня расправила поникшие было плечи. — Я только вспомнила… Да, это было время испытания, и я думала, что мне удалось покончить с этим, раз и навсегда.

«Покончить с этим»? Странное заявление, если не сказать больше. Эмилия осторожно заметила:

— Но кто-то знает.

— Да, — согласилась она с некоторой долей обреченности. — Это очевидно. Если вы получаете их письма, значит, кто-то знает.

Странно, однако сейчас, в этой залитой солнцем элегантной гостиной, Эмилия должна была бы сгорать от смущения, чувствуя неприязнь герцогини из-за прошлого. Но ей казалось, что между ней и бабушкой Алекса установилась странная близость…

— Расскажите мне о ней.

Некоторое время герцогиня молча смотрела на нее, затем рассеянно отпила шоколаду.

— Вы хотите знать про Анну?

— Будь вы на моем месте, вы бы не захотели?

— Возможно. Очень хорошо. — Пауза. — Моя золовка была очень молода, очень красива и слишком отважна. Совсем как вы, полагаю.

— Благодарю, ваша светлость.

— Не благодарите меня, дитя. Наш разговор пошел совсем не так, как я предполагала. — Ее слова сопровождались чопорным смешком. — Я хотела указать вам, что значит быть одной из Сент-Джеймсов. Я любила Анну, но ее не следует брать за образец.

Впервые за все это время Эмилия рассмеялась — тихо, сдержанно.

— И я предполагала совсем иную беседу, ваша светлость. И вам не нужно объяснять мне, какое это счастье — получить Алекса.

— Это не совсем то, о чем я собиралась говорить, — сухо заметила бабка ее мужа. — Однако я не вполне уверена, что некоторые предостережения молодой женщине, отважившейся выйти за моего пылкого внука-шалопая, были бы пустой тратой времени. Да женись он на ком угодно — и языки бы заработали вовсю. Но он женился на вас, и теперь жди домыслов особого рода. Например, о ребенке через восемь месяцев. Надеюсь, вы к этому готовы.

Это откровенное заявление заставило ее густо покраснеть. Но что поделаешь, герцогиня, возможно, права.

— Пусть говорят. Это не важно — я бы не изменила своего решения.

— Превосходно. Может быть, из вас в конце концов выйдет восхитительная Сент-Джеймс. Мы просто проигнорируем скандал. — Герцогиня высокомерно вскинула подбородок.

Как это хорошо — царственная особа решила сделать вид, будто кое-чего не было! Эмилия невольно взглянула на портрет снова. Вот они, нынешний герцог и его мать. Если у них с Алексом родится сын, унаследует ли он его темные блестящие волосы или будет белокурым, как она?

Ее взгляд сделался чуть пристальнее. Эмилия поняла, чем так поразил ее портрет. Сначала она не обратила внимания… Фон был не совсем обычный. Не просто листья были на деревьях, среди них угадывались лица. А фигуры отбрасывали на ровную поверхность лужайки фантастические тени.