— Я уже слышала. Бедняга. Он слишком много работает.

— Как и все мы.

Малое пространство палаты должно было бы вызвать дискомфорт у такого крупного мужчины, как Ален, но никогда еще не наводило на мысль об интиме.

— Мы не знакомы? — прошептала женщина, явно испытывая острую боль. — Я… Мы не встречались? Может быть, в Лос-Анджелесе?

— Никогда там не был.

Миссис Адам не спускала с него глаз. Умных и, несмотря на боль, оценивающих. Ален Смит ощутил некое смущение.

— Паршивое начало дня, доктор. — Она сделала еще одну отважную попытку улыбнуться. — Для нас обоих.

— Да уж.

Доктор снова пробежал глазами историю ее болезни, опасаясь возможных осложнений при считавшейся простой операции.

— В последний раз вы были госпитализированы, когда рожали дочку?

— Да.

Осложнения при родах, отметил он, если она захочет иметь еще детей, ей не обойтись без помощи хирурга.

— Как я понял, сейчас вас беспокоит аппендицит?

— Не беспокоит, а сводит с ума!

— Очень больно?

— Как будто во мне кто-то постоянно бегает в шиповках. Прошлой ночью я пыталась не обращать внимания на это чудовище, пока готовила газету в печать, но вынуждена была сдаться, когда у меня появилось сильное желание самой забраться под пресс.

Ален взял ее кисть и попытался посчитать пульс, хаотически бившийся под подушечками его пальцев. Кожа миссис Адам была слишком горячей на ощупь, а кости казались такими тоненькими, что он боялся сделать ей больно.

— Постарайтесь расслабиться, миссис Адам, так вам будет легче — Называйте меня Надей, пожалуйста, — еле слышно прошептала она. — Я знаю, что вела себя как идиотка, целый месяц не обращала внимания на эту дикую боль.

— Расскажите мне о своих ощущениях, — спросил он, заметив, что, несмотря на состояние, она внимательно рассматривает его лицо.

— Я говорю о болях. Поначалу что-то вроде приступов. Ничего страшного, решила я, но позже стало труднее не замечать их.

Надя облизала сухие губы, и он увидел, что ее язык похож на язык девчушки, пытающейся слизнуть последние остатки мороженого. У нее был чудесный рот, чувственный, словно созданный для поцелуев, не нуждающийся в помаде, чтобы привлечь внимание.

— Посмотрим, где вас беспокоит больше всего. — Уверенным движением он опустил простыню до ее бедер. Как он и ожидал, Элен облачила пациентку в открывающийся спереди бумажный халат, аккуратно закрытый в данную минуту.

Уточняя диагноз, он положил два пальца на нижнюю правую четверть ее живота и чуть нажал. У нее перехватило дыхание, закрылись глаза.

— Точно в цель, — еле слышно выдохнула она.

— Извините. — Доктор продолжил пальпировать, пока не нащупал окончание уплотнения. — Тошнота, рвота?

— Было немного.

— Что именно?

— И то и другое. — Надя судорожно вдохнула, потом сморщилась. — Так я права? Аппендицит?

— Да, похоже на то. — Он натянул простыню на ее плечи, стараясь касаться совершенно бесстрастно, помня, что прежде всего он врач, а не мужчина.

— Придется оперировать?

Ален Смит помедлил. Некоторым пациентам приходится подслащивать горькую пилюлю. Но по его понятиям, Надя Адам не нуждалась в этом.

— По моему мнению, да. Я мог бы провести дополнительные исследования для большей уверенности, но, судя по вашему рассказу, затягивать опасно.

— Проклятье! Этого я и боялась. — Надя попыталась сесть, но тут же отказалась от своей затеи, когда острая боль резанула ее в правом боку. Насколько опасно? — прошептала она, немного переведя дух.

— Исключительно опасно. Ваш аппендикс может прорваться, и тогда неминуем перитонит.

— Это как с Дудини и Валентине. — Надя была потрясена. — Они ведь умерли?

— Совершенно верно. Однако времена меняются, — ответил доктор, доставая из кармана куртки стетоскоп. — Впрочем, не я был их врачом…

— Как долго я пробуду в больнице?

— Два дня, если все будет хорошо.

— Так оно и должно быть.

— Так я планирую. — Он надел стетоскоп и снова откинул простыню.

— Меня это устраивает.

Надя продолжала напряженно вглядываться в его ясные голубые глаза, словно желала узнать его получше, прежде чем доверить ему свою жизнь.

— Однажды я писала о воздействии мозга на тело. Удивительно, какой силой обладает мысль, вы не находите? Она способна даже изменить всю жизнь человека.

— Вероятно. Сделайте глубокий вдох, пожалуйста, — велел Ален, просунув руку между отворотами ее халата. У нее была кремовая, не тронутая загаром кожа, а слева от груди он заметил полянку веснушек.

Сердце у нее билось чуть ускоренно, но ровно.

— Покашляйте, пожалуйста. Это оказалось больно, и глаза Нади округлились и потемнели, а рот сжался.

— Извините, — пробормотал доктор. — Вот почти и все.

— Прекрасно, — прошептала Надя, закрывая глаза. Ее кожа, казалось, побледнела еще больше, а глаза, полуприкрытые веками, стали прозрачнее.

Ален Смит убрал стетоскоп и накрыл ее простыней.

— Позвонить кому-нибудь от вашего имени?

Надя нахмурилась в задумчивости.

— Лучше всего заведующему типографией, Джону Хубену. Кто-то должен сказать моей дочери Эльвире, а он ей как дядюшка.

— Сколько вашей дочке?

— Скоро десять, но она довольно взрослая для своего возраста — она мне постоянно напоминает об этом.

— Где она сейчас?

— Дома, в постели. — Надя сморщилась от внезапного приступа боли, потом медленно продолжила:

— Мы живем в квартире над редакцией. Один из работников остался с нею, когда Джон повез меня сюда, он обещал заглядывать к ней время от времени. Между ее бровями прорезались две морщинки, а глаза чуть затуманились. — Обычно я прошу посидеть с ней Эдду Карпентер. Элли начала брать у нее уроки музыки. Надеюсь, вы знаете ее?

Доктор кивнул:

— Я позабочусь об этом. Она вздохнула с облегчением:

— Буду вам очень признательна, доктор. Эдда была библиотекарем на пенсии и городским философом, известным своими добрыми делами и хорошим отношением к душам заблудшим. Она же была самым близким другом, какого только мог позволить себе Ален.

— Кое-кто считает ее чересчур мягкой.

— Только не я. Должен же присутствовать какой-то раздражитель в обществе. Так интереснее.

Доктор подавил улыбку. Надя — газетчица, и об этом не следует забывать.

— А у вас есть дети, доктор Смит?

— Во всяком случае, я об этом не знаю. А теперь откройте, пожалуйста, рот и скажите «а».

— Ар-р… — скривилась она. Когда он осмотрел ее рот и горло, она спросила:

— А вам хочется их иметь?

— В данный момент сие от меня не зависит.

— Вы не женаты?

— Нет.

— Разведены?

— Нет.

— Овдовели?

— Нет.

— А, так вы гей?

Такое предположение не удивило его. Еще бы. Холостяк тридцати восьми лет, даже не пытающийся ухаживать за женщинами, всегда подозрителен.

— Нет, миссис Адам, я ваш врач, у которого, ко всему прочему, времени в обрез. — Извините меня за назойливость.

Ален пожал плечами.

— Такая уж у вас профессия.

…Так, лимфатические узлы вроде в норме. Щитовидка вполне допустимого размера. Кожа — мягкая на ощупь. Податливая.

— Вам что же, не нравятся дети? — Миссис Адам не только любопытна, но еще и настойчива.

— Они мне безразличны.

— И это не мое дело, да? В этот момент Элен заглянула в палату и спросила:

— Так я звоню? Ален кивнул:

— Да, и предупредите лабораторию — надо будет проследить за кровью.

— Хорошо. — Элен ободряюще улыбнулась пациентке. — Не волнуйтесь, миссис Адам, вы в хороших руках.

— Чудесная женщина, — прошептала Надя, когда сиделка вышла. — Очень чуткая, — Ее взгляд задержался на лице врача. — Как и вы, доктор, мне кажется.

Ален помрачнел. Вот уж нет, просто ученый тип, механик со скальпелем, только и всего.

— Элен приготовит вам бумаги на подпись, — проронил он. — А я тем временем позвоню Эдде Карпентер.

В операционной оказалось холодно, как в морозилке, и, как ни странно, весело. Куда бы ни взглянула Надя, всюду торчали попискивающе и подмигивающие аппараты, большинство из которых было подсоединено к ней в самых неподходящих местах.

— У меня нет времени болеть, — бормотала она, соображая, уж не набили ли ей в самом деле рот ватой.

Операционная сестра в зеленой хирургической одежде усмехнулась в маску.

Надя прикрыла глаза на пару секунд. Все будет прекрасно, медленно и четко сказала она себе. Об Элли позаботятся. Джон займется газетой. Она мысленно улыбнулась. Забота стала образом ее жизни. Забота об Элли и ее адаптации к маленькому городку после жизни в мегаполисе. О газете, требующей слишком много денег… О докторе со скалоподобным лицом и грустными глазами…

Что-то щелкнуло рядом с ее головой, любопытство заставило ее разлепить веки и посмотреть туда, откуда раздался звук: она увидела большие руки, что так нежно ощупывали ее час назад.

Как бы дрейфуя на блаженном облаке, Надя вдруг вообразила, как те же руки прижимают ее к своей широкой груди, а губы шепчут ласковые слова между чувственными поцелуями.

Зачарованный Принц в хирургической одежде, сонно улыбнулась она. Принц с глубоко посаженными голубыми глазами, с серыми льдинками в глубине. Со слишком грубо вылепленным лицом доктор и близко не напоминал роскошных мужчин, окружавших ее в Лос-Анджелесе. Бывший муж Фред был одним из таких типов. Они разошлись потому, что у нее не хватило терпения на его бесконечные интрижки.

…Встреча с Фредом произошла в университете. Надя заканчивала факультет журналистики, а Фред там преподавал. Их брак продлился чуть больше четырех лет. Ей так и не пришлось тогда последовать по стопам отца-редактора.