Маша Драч - Нелюбимая

Его снова нет дома. Уже поздняя ночь и я знаю, что его задержала далеко не работа. Наверняка уже где-то затерялся среди бесконечной вереницы ночных клубов и баров. Непременно наутро я снова увижу на воротнике его смятой рубашки следы чужой женской помады. Снова встречу взгляд полный боли, раскаянья и гордой злости. Он ничего мне не скажет. Уйдет спать в отдельную комнату. Потом допоздна станет работать в кабинете, а рассвет встретит с недокуренной сигаретой, зажатой между пальцами.

Мы больше не разговариваем, редко встречаемся даже взглядом. Он ненавидит меня, я это чувствую, догадываюсь, понимаю. Мне больно оттого, что я превратила нашу жизнь в руины. Такой опрометчивой ошибки я себе никогда не прощу. Какие бы разногласия между мной и Германом не возникали раньше, я никогда не хотела ему навредить. Не хотела заставить его страдать. Злилась, это правда, но чтобы сделать ему больно — нет.

Всё внутри меня переломилось с приходом беременности, я будто очнулась от затяжного сна и трезво посмотрела в глаза реальности. Ни одна влюблённость или мимолетная слабость не стоят того, чтобы ребенок жил без матери. И теперь я это поняла, правда уже поздно.

Родители консультировались с разными адвокатами, но никто ничем помочь не может. Одни либо находятся под влиянием Германа, другие твердят, что в составленном контракте отсутствуют любые притязания матери на ребенка. В любом случае, даже без наличия этого контракта, ребенок в наших семьях всегда должен оставаться с отцом. Такова традиция. Может быть, поэтому многие женщины у нас и не стремятся к разводу.

Никакого другого выхода нет, кроме как подчиниться воли Германа, но для меня это сродни гибели. Сердце больно сжимается лишь от одной мысли, что моего ребенка отнимут. Заберут, как только я дам ему жизнь. Горькое чувство, что я стала разменной монетой в интересах родителей и собственной неопытности, сводит с ума. Мне страшно, но я понимаю, что сейчас совсем не время опускать руки. Необходимо что-то сделать, исправить ситуацию. А возможно ли это? Как говорится, разбитую чашу не склеишь.

Тихо прохожу мимо приоткрытого кабинета Германа. Он сидит на кожаном диване между тонкими изящными пальцами тлеет сигарета, лицо спрятано в ладонях, локти уперты в колени. Вся поза моего мужа указывает на его бессилие, усталость и отчаянье.

— Уходи, — слышу задушенное. — Уходи! — Герман поднял на меня взгляд своих воспаленных красных глаз.

А я стою как идиотка, пошевелиться не могу. Муж резко встает с дивана, подходит ближе и захлопывает дверь прямо у меня перед лицом, даже легкий ветерок коснулся кожи. Я всё испортила…

Сегодняшний день должен был начаться, как и все предыдущие. Сначала сбалансированный завтрак, чтобы ребенок мог получить все обходимые витамины. После этого недолгая прогулка в саду, чтобы подышать свежим воздухом. А потом плановый визит к врачу-гинекологу. Дальше более-менее свободный график отдыха. Чувствую себя, будто бы в больнице, а порой, как в настоящей тюрьме. Если до этого момента казалось, что меня держат в заточении, то теперь понимаю, насколько сильно ошибалась. Герман контролировал каждый мой шаг, хоть сам и не принимал личного участия в моей жизни. Мы редко видимся. Едим и спи порознь, всё делаем отдельно. Только иногда и то по случайности сталкиваемся в гостиной.

В больших черных глазах отчетливо видно ожесточение и вселенская усталость. Взгляд колючий, пронизывающий, обвиняющий. Не могу научиться его стойко выдерживать, прекрасно чувствуя за собой вину. Мы быстро расходимся, как ни в чем не бывало, будто абсолютно незнакомые люди и день продолжает идти вперед. Бесцветный, унылый, тоскливый.

Но сегодня вся эта блеклость неожиданно взорвалась яркой белой вспышкой, когда я по обыкновению спускалась к завтраку. Не успев покинуть последнюю ступеньку лестницы, я застыла на одном месте, удивленно глядя вперед. Алексей — наш охранник — заносил чьи-то чемоданы прямо в гостиную. Я сначала подумала, что возможно, к нам неожиданно наведался какой-нибудь родственник Германа. Но это предположение даже не успело в полной мере дойти до сознания, как в дом вошла высокая светловолосая женщина. Я ее слишком хорошо запомнила, чтобы ошибиться, чтобы забыть. Она явилась в дом после нашей свадьбы. Она же фигурировала в репортажах, когда Герман был в командировке. Теперь эта женщина вот так просто приходит в наш дом. Вслед за ней в гостиную вошел и мой муж. Он улыбался. Впервые за последние три месяца, как я узнала о своей беременности, он искренне улыбался. Меня всю передернуло. Укол ревности зацарапал в груди.

— Доброе утро, — эта женщина еще имела наглость обратиться ко мне.

— Что здесь происходит? — я всё-таки покинула лестницу.

— Ничего, — холодно отозвался Герман, буравя меня тяжелым взглядом. — Отныне Лариса будет жить здесь. В этом доме. Думаю, тебе глубоко плевать на то, с кем я стану проводить свое личное время. Так что… Не обращай внимания, занимайся собой и нашим ребенком.

Такая новость повергла меня в невероятный шок. Никаких слов и дельных мыслей в голове не возникло. Что всё это значит? Герман решил играть не по правилам? Или Лариса действительно так важна для него, раз он привел ее в дом? В наш дом!

У меня сложилось такое впечатление, будто бы я попала в какой-то театр абсурда. Я, муж и любовница. Прекрасная геометрическая фигура! Интересно, и какой угол в этом треугольнике отведен именно мне? Всё это было крайне противно, даже тошнотворно. Я ведь себя буквально изнутри сжирала, корила за то, что поддалась слабости, довела нашу жизнь до критической точки. Но черт подери! Я не изменяла. Хотя такая возможность была, но я не упала настолько низко. А он… Он приводит домой любовницу. Меня это задело и задело сильней, чем я могла предположить.

Эгоист! Эгоист, который совершенно не собирается работать над собой. Зацепин хочет всё и сразу, а не получив это, просто слетает с катушек. Ведь я практически смогла прикоснуться к нему настоящему. Он умеет быть другим, не таким жестоким. Но, похоже, маска полного подонка прочно укоренилась на его лице.

— Что же, — я выдавила из себя улыбку. — Добро пожаловать, — в душе всё стянулось в колючий клубок, но я продолжала улыбаться. — Надеюсь, что мы будем видеться максимально редко. Ваше присутствие, — я обращалась исключительно к Ларисе, — не очень благотворно влияет на моего ребенка. Так что, ведите себя скромно. Гормоны шалят, могу и навредить вашему здоровью, — расправив плечи, хотя больше всего сейчас хотелось сжаться в комок и обхватить себя руками, я гордой походкой направилась в сторону выхода.

Визит к врачу прошел как всегда быстро и успешно. Моя беременность протекала очень спокойно и без каких-либо осложнений. Иногда мне, конечно, воротит от тех продуктов, которые я раньше просто обожала, но в целом ничего не изменилось. После консультации домой возвращаться совсем не хотелось, но Алексей пристально следил за мной и подчинялся исключительно приказам Германа. Поэтому я решила, что по возвращению запрусь в своей спальне и займусь домашним заданием. Удивительно, но Зацепин не наложил запрет на мою учебу, просто теперь я занималась на отдалённой основе. Что же и на том спасибо.

В доме было тихо, ничто не указывало на присутствие Германа и его пассии. Может, уже уехали куда-то? Тем лучше. Пусть Содому и Гоморру устраивают где-нибудь за пределами особняка. Евгения накормила меня вкусным обедом и снабдила хорошим перекусом. Беспокоится, чтобы я не заработалась и не забыла об ужине.

— Спасибо, — я встала из-за стола, взяла тарелку с нарезанными фруктами и чай.

— Всё наладится, — вдруг проговорила женщина. Она меня жалела, но я не хотела этой жалости. Не хотела выглядеть совсем уж ничтожной.

Ничего не сказав, я пошла к себе. Поставив тарелку и кружку на туалетный столик, ушла в ванную. Как обычно, Герман бросил свой пиджак на сушилку. Потом сам же будет его искать и чертыхаться. Мне по большому счету должно быть плевать на его вещи, но я всё равно взяла пиджак, сложила его и повесила на крючок. Из внутреннего кармана неожиданно выпал аккуратно сложенный квадратик альбомного листа. Я не удержалась, развернула его и увидела собственный набросок. Это была моя зарисовка. Пыталась изобразить Германа, когда он мирно спал в нашей кровати. Надо же… Сохранил. Я как-то забыла об этом… Удивительно, что муж не разорвал мой рисунок и не выбросил его. Я положила находку обратно в карман и ушла заниматься домашним заданием.

Настал холодный вечер. Я отложила кисточку, встала и немного размяла спину. Открыв балкон, вышла на улицу, чтобы подышать свежим воздухом. Небо чистое, уже загорелись первые звезды. Тихо. Ветра нет. Свое успокоение я нахожу исключительно в работе и природе. Они напитывают меня энергией, помогают не отчаиваться и не опускать руки.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Блеск фар слепит уже давно пожелтевшую и почти опавшую листву на деревьях. Герман вернулся. Алексей уже встречает хозяина. Вижу, что муж выходит под руку со своей Ларисой. И он, и она явно выпили. Слышится их смех. Отвожу взгляд в сторону. Неприятно. Даже больно. Я ненавижу эту боль, потому что, ее не должно быть. Я же не люблю этого человека. Тогда почему больно? Причем так, что хочется ногтями вцепиться в каменный бортик балкона и разодрать пальцы в кровь.

Нужно сохранять спокойствие. Во мне растёт и крепнет ребенок, и он не должен испытывать всю ту дрянь, что сеет его отец. Только эта мысль заставляет меня держаться спокойно, будто бы всё равно, будто бы ничего не происходит.

Возвращаюсь обратно в спальню, так как уже начала сильно замерзать. На сегодня с работой покончено. Бережно отставляю мольберт со своей картиной в сторону, давая ей возможность спокойно подсохнуть. Собираю тюбики с краской и кисточки. Единственное, что мне не нравится в процессе созданий картин — мыть кисточки. За ними нужно тщательно следить, а краска категорически не хочет быстро и легко смываться с ворса.