Он достал сигару, закурил, расслабился.

— Это ты хорошо придумал. Только давай-ка сначала я с ней поговорю. А то не ровен час от радости и тебя чем приложит.

* * *

Графиня Татищева уезжала, как и собиралась, на следующий день. И уже когда столичный поезд на сотню верст отъехал от перрона, мужчины вновь встретились в кабинете губернатора.

Следствие по Ходынскому событию продвигалось ни шатко, ни валко, и грозило разными неприятными последствиями, не взирая на то, что в остальном коронация прошла безукоризненно. Не потеряли ни одного иноземного гостя, да и собственная знать без претензий осталась. А как Кремль засиял иллюминацией! Но кроме пряников, обещают кнуты, и этот дамоклов меч уже изрядно напрягал.

После отчета о происшествиях Тюхтяев закрыл папку и замер в ожидании поручений, на которые граф бывал особенно щедр в начале дня.

— Ты, Михаил Борисович, чего красавицу-то нашу проводить не пришел? — ехидно произнес шеф перекладывая бумаги на столе.

— Не уверен, что понял, Николай Владимирович.

— Ксения Александровна скоро уже к берегам Невы домчится. А ты все тут сидишь. — откровенно же потешается.

— То есть Вы полагаете, что она согласна стать моей супругой? — что-то слишком быстро и неестественно.

— Ну, как ты скор! Ты поухаживай, они это любят. — московский губернатор достал из закромов рябиновую настойку, разлил по рюмкам, махнул свою. — На той неделе кое-какие бумаги надо министру на доклад. Ты и отвезешь. Заодно и навестишь зазнобу свою.

* * *

Тюхтяев вертел в руках ее записку.

«Буду рада встретиться с Вами».

Отличная московская идея совершенно утратила свой блеск в городе рек и камня. Больше двадцати лет минуло с прошлого сватовства и целенаправленных ухаживаний, пылкость юности благополучно утрачена и забыта, впечатление о безголовости современных женщин вообще и одной в частности подтверждалось многолетними наблюдениями, но отступать поздно, тем более неизвестно, о чем они там с графом договорились.

Цветочки купил, в гражданское нарядился и прикрылся броней иронии. Так оно и привычнее, а с ней вряд ли можно иначе. Домик в Климовом переулке — тоже вот странный выбор для места жительства, есть в Санкт-Петербурге уголки, куда как более подходящие для графской вдовы — действительно странный. Нет помпезных украшений, кариатид, разноцветных орнаментов, привычных глазу москвича, да и вообще странное — наполовину резная каменная шкатулка, наполовину барак. Простовато, да еще листья эти, окна огромные, балкончик где-то в поднебесных высях, в общем, дикость какая-то.

Из недр резного холла, щедро усыпанного теми же трилистниками во всех удобных и неудобных местах, выплыла хозяйка в чем-то светло-узорчатом.

— Рада приветствовать Вас в своем доме, Михаил Борисович! — со строго дозированной иронией проговорила она. Определенно, в объятья падать не намерена.

— Теперь я лично могу поздравить Вас с новосельем. — не менее любезно ответил он, но приглашения внутрь не дождался, так и двинулись на прогулку.

Кучер хаотично пересекал улицы, мосты, а Тюхтяев пытался блистать остроумием, комментируя здания и памятники. Все же барышня проживала тут довольно замкнуто, ну если не считать историю с посланцами. И что, он хочет их переплюнуть — те, небось, павлиньи хвосты распускали не чета его. Вот и смотрит она с подозрением, даже не пытаясь уже поддерживать вежливую болтовню ни о чем.

— Михаил Борисович, а что именно Вы хотите мне показать? — уставилась она на него после очередной попытки сделать экскурсию поинтереснее.

— Хотелось бы развлечь Вас, Ксения Александровна. — несколько беспомощно все это звучит.

— Ах, как это мило. — ехидно заулыбалась она, явно планируя новую каверзу. — Может тогда в Кунсткамеру?

Молодая женщина своими ногами идет в музей? Но слово дамы — закон, так и отправились на Адмиралтейскую набережную.

Ксения Александровна уверенно проходила сквозь двери — значит не впервые сюда добралась (и вновь вспоминаем три жалких книжонки в татищевском доме). Тогда откуда этот совершенно мальчишечий задор?

— Так с ботаники или зоологии начнем?

— Как Вам будет угодно. — за ней интереснее наблюдать, чем подчинять собственным планам.

И вот она вихрем носится между чучел и скелетов, демонстрируя удивительную информированность о привычках и особенностях разнообразных обитателей планеты.

— Откуда же у Вас столько познаний, Ксения Александровна? — это он прервал повествование о способности дикобраза молниеностно подбегать к противнику, поражать его иглами и убегать, оставляя их в теле врага.

— Да в детстве обчиталась Дарелла, а он очень живо все описывал. — не глядя бросила она.

— Ни разу не слышал о таком. — напряг память статский советник.

Его спутница замерла и после небольшой заминки прояснила.

— Это английский автор, его в Российской Империи не переводили.

— И Вы так полюбили зоологию по английским книгам? — изумился Тюхтяев и решил поискать такое и для себя.

— Да, я и английский-то по ним больше изучила. — Она огляделась и нашла новую цель. — Рептилии, здесь же где-то точно были рептилии.

И двинулись изучать недолюбливаемых Тюхтяевым гадов. Он с детства змей и лягушек не то чтобы не любил — брезговал. А эта ухоженная барышня готова с ними целоваться, если бы кто дал.

Тут появилась у Тюхтяева одна мыслишка, невозможная совершенно.

— А с трудами господина Брема Вы знакомы?

— Да! — на него обратилось сияющее от восторга лицо. — Николай Владимирович весной прислал мне полное собрание сочинений. Я несколько дней спала через раз, пока все изучила.

Понятно.

— Это же не он, верно? — она немного покраснела. — Да и где ему по книжным лавкам бегать…

— Я уже восполнил все пробелы. — искреннее смущение похоже на молодое вино.

— То есть Вы тоже интересуетесь природой? И когда только успеваете? — она даже руками всплеснула, разволновалась.

Признаться честно, сложно вспомнить когда он просто так мог полистать что-то не связанное с отчетами, но сам факт возможности радовал.

— А как Вы, Михаил Борисович, относитесь к теории господина Дарвина о происхождении видов?

Поначалу решил, что ослышался. Ну, возможно, где-то что-то слышала, но разбираться в таком? Кощунственно.

— А Вы знакомы с этой теорией?

— А как же? — она вдруг осеклась и снова забралась в скорлупу благовоспитанной барышни. — Очень интересная и разумно аргументированная теория. Мне только кажется несколько сомнительной в самом начале — все же изначально искра жизни откуда-то должна была взяться.

— И Вам было интересно читать об этом?

— Конечно. Если маленькие, поздно появившиеся теплокровные животные бодро и неумолимо вытеснили больших динозавров, то любой человек может рассчитывать на успех, если хорошо потрудится.

Самое нестандартное умозаключение, которое Тюхтяев слышал об этой скандальной книге.

— Но как же Ветхий Завет? — он лукаво улыбнулся. Попадется в ловушку цензуры или нет?

— В Ветхом Завете изложено почти то же самое, на мой взгляд. Просто позднейшие толкования и переводы исказили сроки. Если Господь сначала сотворил свет, потом земли и моря — то вот Вам геологическая история планеты. Ну, насчет одного дня только сомнения — так и нет указаний, что этот день длился двадцать четыре часа. Потом создались растения и животные — и оказались предоставлены сами себе, благополучно конкурируя и вытесняя слабейших. Позже всех появился человек и все испортил. — буркнула графиня. — Так что господин Дарвин зря так отринул божественное участие в развитии мира.

Тюхтяев тяжело сглотнул. Рядом с ним чудовище, которое сочетает в себе наивность, невежество в житейских вопросах и страннейшие академические познания. И вряд ли стоит графу допускать контакты Ксении Александровны с Константином Петровичем Победоносцевым — она не смолчит, а тот не спустит такого даже родственнице московского градоначальника.

Что-то видимо, отразилось во взгляде, так что графиня быстро сменила тон беседы.

— Ботанику посмотрим?

— Хорошо.

Здесь уже Тюхтяеву оказалось попроще. Его спутница с трудом различала косточковые и семечковые, розоцветные и астровые, искренне изумлялась его познаниям, и практически вернула веру в мир. Не должны женщины упражняться в интеллекте, не их это.

И он, сам не замечая, начинает вести в их странной игре, рассказывая ей внезапно детские истории, как маленьким мальчиком собирал гербарии в имении деда по матери.

Догуляли до геологии, и здесь он окончательно воодушевился ее вниманием и прочитал целую лекцию о почвах и минералах. Эти знания порой помогали при расследованиях, но даже в суде его не слушали так, полураскрыв рот и только успевая переводить взгляд от одного камушка к другому. Поэтому он рассказывал, рассказывал, рассказывал… В юности были, конечно, дикие мечты о науке, но служба государева любые крылья обломает. Так что сейчас ему снова семнадцать и он говорит о любимой теме.

* * *

В одном из залов раздался мелодичный звон и Тюхтяев с ужасом понял, что гуляют по музею они уже пять с лишним часов и спутница наверняка давно уже заскучала, и лишь вежливость не дает ей продемонстрировать эмоции.

— Простите, я немного увлекся. — прервал он сравнительный анализ полевых шпатов.

— Нет-нет. — Она все еще рассматривала камни. — Если бы мне в детстве встретился такой учитель географии, совсем другую бы жизнь прожила.

Женщина-геолог? Что за глупость?! Но она так же задумчиво продолжила.

— Разве что просто так собирать камни — не очень увлекательно. Но ведь из них можно сделать что-то этакое, монументальное… — и тут стало ясно, как появились все эти безумные проекты от конкурсов в купеческой лавке до дикого проекта дома. — Можно же собрать все-все, что залегает у нас в стране в большую карту Империи. Красиво получится и величественно.