Когда Каро вернулась в спальню, Антонио подумал, что растрепанные волосы и гримаса раздражения на лице придают ей особое очарование. А потом, едва она села к Антонио на кровать, заплакал ребенок.

– Теперь еще и это, – проворчала Каро, но отправилась к сыну, так и не одевшись.

Вскоре она вернулась с малышом – в пеленках и одежде он казался совсем большим рядом с ее хрупким телом. Антонио даже думать не хотел о том, чего стоило Каро родить этого ребенка.

Она положила Альфрединьо между собой и Антонио – тот сразу же протянул руку, чтобы погладить малыша, и ребенок схватил его за палец. Антонио рассмеялся. Его сын! Неописуемая волна счастья накрыла его с головой. А потом он чуть не расплакался. Все это потерянное время! Как было бы чудесно находиться рядом с Каро во время беременности, гладить ее округлившийся животик, прикладывать к нему ухо, чувствовать движения ребенка в теле матери. Как ему хотелось быть рядом с Каро во время родов и потом вместе с сыном с первого дня его жизни.

Он пощекотал пятки малыша. Какие у него милые ножки, такие маленькие, толстенькие, мягкие… Альфрединьо рассмеялся. Тогда Антонио пощекотал его живот и чуть не отдернул руку, когда понял, какая у него нежная кожа. Ребенок засмеялся от радости.

Каро с любовью смотрела на них. С самого начала все должно было происходить именно так. У нее сердце разрывалось от нежности, когда она смотрела, как отец играет с сыном. И в то же время Каро ощутила легкий укол ревности: почему ей понадобилось столько времени, чтобы полюбить Альфрединьо? Почему Антонио это удалось за считанные секунды, а у нее на это ушел целый год?

Она взяла сына на руки.

– Нужно его покормить, иначе он совсем раскапризничается.

– Весь в отца. Я тоже есть хочу.

– Подержи его, я пока оденусь.

Она передала ребенка Антонио, набросила шелковый халат и сунула ноги в мягкие тапочки.

– Пойдем на кухню. Если хочешь, можешь не одеваться. К счастью, сегодня вся квартира в нашем распоряжении.

На кухне они нашли хлеб, сыр, колбасу, оливки и масло, причем в таких количествах, что Каро удивилась, откуда у нее дома столько еды. Уж точно вся эта провизия предназначалась не для нее – дома она только завтракала, и то обычно ела очень мало и исключительно сладкое, а обедала и ужинала в городе или в гостях. Может быть, это для няни? Но зачем ей полбатона копченой колбасы? Мотнув головой, Каро отогнала мысли о своей прислуге и ее пищевых привычках. Это сейчас не имело никакого значения.

Антонио с аппетитом набросился на еду, и Альфрединьо последовал его примеру – ему Каро дала кашу, которая стояла на плите, только и ожидая, чтобы ее разогрели.

Каро тоже проголодалась, но съела лишь пару оливок. Хотя у нее урчало в животе, аппетита не было. Каким-то образом встреча с Антонио словно лишила ее всех прочих телесных потребностей. Выпив стакан воды, она взяла сына на руки, но Антонио забрал его себе, поднял малыша на вытянутых руках и принялся раскачивать из стороны в сторону, будто ребенок летал в воздухе. Альфрединьо вскрикивал от удовольствия.

– Они пытались отрезать нам крылья! – воскликнул Антонио. – Но мы можем летать, мой ангел. Мы еще полетим.

«Да, – подумала Каро. – Мы еще полетим. Дальше и выше, чем я когда-либо мечтала».

Эпилог

В октябре 1929 года Каро, Антонио, Альфрединьо и их маленькая дочь Сесилия вернулись в Рио-де-Жанейро – на самолете. Путешествие заняло две недели, поскольку из-за детей все время приходилось останавливаться. Они приземлялись в Лиссабоне, в северной части Марокко, на островах Зеленого Мыса, на архипелаге Фернанду-ди-Норонья, в прибрежных городах Бразилии. Половину пути двухмоторным самолетом управляла Каро – благодаря поддержке мужа она смогла получить в Париже удостоверение пилота, с честью сдав экзамены.

Им приходилось сталкиваться с непониманием людей, иногда даже с яростью, когда те видели, что эта супружеская пара путешествует с детьми. Однако Каро считала, что перелет малыши перенесут намного лучше, чем путешествие на корабле, которое займет несколько недель, заставит их страдать от морской болезни и рисковать жизнью. Кораблекрушения случались гораздо чаще, чем авиакатастрофы. А главное, детям нравилось летать.

В Рио они первым делом отправились на похороны доньи Мадлен, матери Антонио. Им предстояло выдержать это испытание, да и в целом в Рио их не ждало ничего хорошего. Как Каро, так и Антонио разорвали связи со своими семьями. Однако они решили соблюсти правила приличия и явиться на похороны.

Только из вежливости они собирались познакомить детей с их бабушкой и обоими дедушками. Виктория и Леон до сих пор знали Сесилию только по рассказам Жоаны, а Роберто Карвальо не был знаком с обоими внуками. Но на этом контакт Каро и Антонио с семьей должен был ограничиться – слишком велика была их боль из-за лжи и предательства, причин которого молодая пара все еще не понимала. Как бы то ни было, они решили ничего не выяснять. Им не хотелось выслушивать очередную ложь, шитые белыми нитками отговорки и поддельные аргументы. Это ни к чему бы не привело. Теперь они принадлежали друг другу и своим детям, и этого было достаточно.

Но на могиле матери – женщина умерла от рака, болезнь забрала ее относительно молодой – Антонио охватила печаль. Его начали мучить сомнения, каких он прежде не ведал. Что, если его бедная мать вообще никак не была связана с этой интригой? Каро и Антонио предполагали, что эту ложь обстряпали Виктория да Сильва и Роберто Карвальо. Но донья Мадлен, размышлял Антонио на могиле, всегда была доброй женщиной. Быть может, он поступил жестоко, лишив ее возможности провести последние месяцы жизни с внуками? Он отогнал эту неприятную мысль. Сейчас нужно было подумать о том, куда они отправятся дальше. Они собирались в Сан-Паулу, а потом дальше, в Парагвай, а оттуда – в Буэнос-Айрес. Там Антонио хотел встретиться с уже прославившимся писателем Сент-Экзюпери, получившим должность технического директора в компании «Аэропоста Аргентина»: его друг сейчас занимался развитием авиапочты в Южной Америке, ведь и в Патагонии люди не хотели ждать писем долгими месяцами.

Будущее, о котором все мечтали, пришло и в отдаленнейшие уголки Южной Америки.


Дома у Виктории и Леона ровным счетом ничего не изменилось, как и у Фелипе и Неузы. «В горе и в радости» супруги ругались, не понимали и обижали друг друга. Обе пары потеряли дочерей, по собственной вине или нет, – тем не менее у этих дочерей все было хорошо. Бель почти добилась своей цели – она стала высокооплачиваемой киноактрисой, и люди на улицах часто просили у нее автограф. Но всемирной славы она пока не добилась. Не было у нее и детей. А вот Августо действительно добился большего, чем ожидал. Он стал весьма успешным агентом, хотя клиентов у него было пока немного. Но если так будет продолжаться и дальше, это он, а не Бель через пару лет купит домик с бассейном. И Августо хотел, чтобы в этом доме было много детей. Но им с Бель всего по двадцать лет, у них еще есть время, и – кто знает? – может быть, их ждет дорога в Голливуд. Именно об этом сейчас мечтала Бель, а Августо знал, что если уж она что-то вбила себе в голову, то ничто ее не остановит.


Не так далеко от Голливуда, в Сан-Франциско, занимался своими делами молодой инженер из Бразилии – спокойный, трудолюбивый и скромный, но целеустремленный и уверенный в себе. Об Энрике Каро и Антонио услышали случайно – соученик Энрике и жених сестры Антонио приехал на похороны доньи Мадлен и поделился новостями о бывшем однокашнике. Энрике женился на американке и поселился в Калифорнии. Благодаря связям тестя он начал работать в комиссии по постройке моста Золотые Ворота. Правда, этому строительству суждено было завершиться много лет спустя – проект повторил судьбу статуи Христа Искупителя, достроенной только в 1931 году.


Из-за финансовых трудностей возведение статуи задерживалось, и в 1929 году, когда Каро и ее семья летели в Сан-Паулу, они увидели под строительными лесами только ее стальной остов, в котором, лишь имея богатую фантазию, можно было узнать Иисуса с распростертыми руками. Голову и руки колоссального монумента еще не закрепили. Стояла чудесная погода – иначе Каро и Антонио не решились бы лететь с детьми, поскольку не хотели рисковать. Каро сидела за рулем и немного отклонилась от курса.

– Куда ты летишь? – спросил Антонио, следивший за маршрутом.

Они должны были пролетать над приметными особенностями местности – например, рекой, горой или городом, но сейчас Антонио ничего подобного не видел.

Пролетая над бывшей кофейной плантацией, где когда-то ей было так одиноко, Каро заложила круг над фазендой на высоте около двухсот метров.

– Смотри, Альфрединьо, тут ты родился! – крикнула она сыну.

Едва ли он разобрал хоть слово – в кабине было очень шумно. Но мальчик улыбнулся, как и всегда. Ему было не важно, что сказала мама. Главное, что она заговорила с ним. Альфрединьо обожал мать.

Каро повернула самолет, и вскоре они пересекли границу штата Сан-Паулу, славившегося своими кофейными плантациями – тут произрастало более миллиарда кофейных деревьев. Они ориентировались по железной дороге. Внизу как раз проезжал товарный поезд.

– Ты чувствуешь запах? – спросил Антонио.

– Да, – ответила Каро. – Что это? У нас что-то сломалось? Может быть, мне спуститься?

– Да, пожалуй, нужно чуть сбросить высоту, – кивнул Антонио. Заметив ее испуганный взгляд, он пояснил: – С нашей птичкой все в порядке. Мне кажется, запах исходит от поезда.

И чем ниже они опускались, тем яснее становилось, что Антонио прав.

– Пахнет жареным кофе. Какой аромат! – воскликнула Каро. – У них в поезде кофеобжарочный цех?

– Там тысячи тонн непроданного кофе, – пояснил Антонио. – Они жгут его на железной дороге.

– О господи…

– Экономический кризис добрался и сюда.

– О нет!

Каро даже думать не хотела о том, к чему это может привести.