Леня мне снился. Теперь он, а не любимые киноактеры были причиной моих частых ночных оргазмов.

— Инфанта хочет шута, — сказала я вслух, как-то проснувшись поутру. И, одевшись минут за пять, двинула за билетом. Перед экзаменами выдалась свободная неделька. Нагряну без предупреждения. Думаю, все без исключения будут счастливы.

Дома я застала одну бабушку. Она растерянно всплеснула руками, всхлипнула, припав на секунду к моей груди, и бросилась собирать на стол.

— Я голодная, ба. А где… остальные?

— Отец на работе, мама ушла в магазин.

Бабушка повернулась к буфету и стала доставать парадный сервиз.

Я молчала. Наверное, потому, что интуитивно понимала: негоже спрашивать инфанте, где ее шут. Но так и подмывало спросить. А бабушку, как я догадывалась — рассказать.

— …Уехал Ленька, — минуты через две прорвало бабушку. — Говорят, сделал ребеночка Светке Полухиной и был таков. Но она сама на него вешалась. Еще как вешалась… Красивый парень. Я к нему как к родному внуку привязалась, — тараторила бабушка, удрученная Лёниным отъездом и предчувствием, что это известие расстроит и меня.

— Уехал так уехал, — пробормотала я. — Пусть эта Светка его ищет.

— Я думаю, вранье все это. — Бабушка суетливо расставляла посуду. — Это Светка так говорит. На него и Алка, которая в ординаторской работает, виды имела и…

— Ба, я что-то здорово проголодалась. Налей-ка борща.

Я съела две полные тарелки густого жирного борща. Потом пришла мама и нажарила котлет и картошки. С отцом мы выпили рябиновки. Меня развезло, и захотелось спать. Но я понимала: пробуждение в мансарде будет ужасным.

— Лягу на диване, — заявила я заплетающимся языком. — У меня ужасно жарко (я к себе не поднималась). — Вообще-то я к вам на два-три денька…

Я плакала во сне. Я обнаружила это утром — подушка была мокрой. Надеюсь, я плакала беззвучно.

Целый день прошлялась по лесу. Когда-то я любила весну. Позднюю тем более, богатую цветами, с птичьим пением. Трава была высокой и сочной. Все цвело и благоухало. Какая же тоска, думала я. Нужно линять в Москву…

Отец сказал, когда мы с ним после обеда сидели на диване:

— Волнуюсь за Леонида. То ли я в нем ошибся, то ли…

— То ли что, папа? — отважно спросила я.

— Странный он. Как я догадываюсь, оказался большим любителем женского пола. По крайней мере ходят слухи… С другой стороны, про кого они только не ходят. Да и у нас в больнице в основном женский коллектив. Кто-то мог иметь на него серьезные виды. А как иначе? Семья — основа нашей жизни.

Я усмехнулась. Как ни странно, я разделяла последнее утверждение отца. Уже утром я решила, что выйду замуж за некоего Баруздина из МИДа, с которым познакомилась на даче у Наташки. Этот тип уже успел прижать меня в укромном уголке, что определенно говорило о его ко мне интересе. Кажется, по всем статьям подходит. Правда…

— Папа, я собираюсь выйти замуж. Но я… понимаешь, я побаиваюсь мужчин. Они… они такие скоты.

Он глянул на меня удивленно и озабоченно.

— Дочка, тот, за кого ты собираешься, тоже, как ты выразилась, скот?

Я пожала плечами.

— Скорее всего да. Но он… У него отдельная квартира. И дача. К тому же…

— Что за чушь ты несешь! — Отец вскочил с дивана и зашагал из угла в угол комнаты. — Никогда не поверю, что ты настолько меркантильна и… испорчена.

Он подошел к буфету и залпом осушил стопку рябиновки.

— И я хочу. — Я машинально выпила эту дрянь. — Дело в том, что я, папа, не умею притворяться. С ним придется спать. Это, наверное, ужасно.

— А ты разве еще ни с кем…

Отец замолчал и отвернулся. Понимаю, подобный вопрос собственной дочери способен задать далеко не каждый отец.

— Нет. Я… Впрочем, это неважно. Я знаю, как это происходит. Я много чего знаю. Напьюсь в конце концов до чертиков и…

— И зачнете какого-нибудь уродца.

Отец снова налил себе. Я заметила, что у него дрожат руки.

Вдруг он шагнул к дивану, на котором я сидела в неудобной скрюченной позе, и спросил, отважно глядя мне в лицо:

— Между нами: это из-за Лени?

— Ты что, издеваешься надо мной? — Я расхохоталась, но это вышло неестественно, и я закончила свой смех еще более ненатуральным приступом кашля.

Я тут же пожалела о своей откровенности.

— Он… он недостоин тебя, — продолжал свое отец. — Я думал, он влюблен в тебя, я был уверен в этом, а он… Сплетни на голом месте не возникают, дочка.

Отец сел на диван и спрятал лицо в ладонях.

— Влюблен? С чего бы это? — сказала я чужим хриплым голосом. — Ну нет, папа, кто-кто, а он свое место знает. Кстати, я очень ценю в людях это качество.

— Это ужасное качество! — выкрикнул отец. — Это… это какой-то пережиток рабства. Я был уверен, он любит тебя. Я еще и сейчас…

— Ошибаешься, отец. — Я встала с дивана и выпрямила спину. — Я не хочу, чтобы вы с мамой приезжали на свадьбу. Да ее и не будет. Сдам сессию, распишемся и махнем на пару недель на юг. Прошу тебя, пока ничего не говори маме.

— Я догадываюсь, куда он уехал, — говорил отец, стоя ко мне спиной. — У него сестра в Феодосии. Черт, думаю, он испугался, что эта дура Полухина подаст на алименты. Но я бы ни за что никому не дал его адрес. Она сама вешалась ему на шею — это все видели.

Он говорил что-то еще, а я смотрела в окно на цветущие дали. Я больше не была инфантой. В мое отсутствие случилась революция, и у меня отобрали шута. И королевство в придачу.

Не надо было отлучаться на столь долгое время из своих законных владений.

Но ведь особы королевской крови должны всегда чувствовать себя свободными…


Этот Баруздин не смог лишить меня невинности в нашу первую брачную ночь, хоть сильно потел. Я не подозревала, что импотентом можно быть и в тридцать с небольшим. Возможно, дело в том, что у него смолоду неспокойная работа: пошлют или не пошлют в загранкомандировку. У них в МИДе, говорят, все жутко нервные.

— Послушай, — сказал он мне после ни к чему не приведшей получасовой возни, — может, сделаешь минет? Меня это очень возбуждает.

— А что это такое? — притворилась я безнадежной девственницей.

— О, Господи, вот уж не думал, что на свете еще существует подобная невинность!

Этот дурак, кажется, мне поверил и нежно (слюняво) поцеловал в живот.

Наконец мне удалось удрать в ванную, где я минут двадцать оттиралась мочалкой. Я даже всхлипнула несколько раз. Правда, скорбь быстро улетучилась — ванная комната в люксе гостиницы «Ялта» показалась мне по-сказочному роскошной. Ну да, в ту пору я еще понятия не имела, что такое истинная роскошь.

Я обдумывала ситуацию, стоя под теплым ласковым душем в розовой ванне.

Баруздин любит выпить. Баруздин чрезвычайно любит выпить. И по делу и, как говорится, по случаю. В пьяном виде он стопроцентный импотент, но с большими претензиями. Рано или поздно ему удастся засунуть эту его проклятую штуковину туда, куда ее положено засовывать каждому нормальному (sic!) мужчине. Мне, судя по всему, этой участи не избежать. Но можно потянуть время. Можно здорово потянуть время. Денег у этого типа навалом — видела толстый бумажник, набитый двадцатипятирублевками. Медовые две недели он явно не будет просыхать — он убежден, спиртное снимает стресс. Будет меня лапать, слюнявить, щипать за все места. Мерзость…

Вдруг меня осенило, и я подпрыгнула в скользкой ванне, но, к счастью, удержалась на ногах.

Я обратила внимание, как Баруздин жрал глазами смазливую стюардессу в самолете. Как пускал слюни при виде молоденькой пухложопой горничной — даже ухитрился погладить ее по крутому бедру, надеясь, что я ничего не заметила. Толстую официантку в ресторане он, что называется, раздевал взглядом. Можно закатить ему сцену ревности. По-киношному бурную и шумную. Хлопнуть дверью, но попытаться проделать все так, что он побежит не за мной, а в бар. Да, следует все самым тщательным образом продумать…


Я второй день валялась на скучном до неприличия пляже в Феодосии, привлекая внимание мужчин своим навязчивым одиночеством. Я шаталась по городу, пила слабенькую «изабеллу», которой торговали в розлив на каждому углу, каталась на водных лыжах, после чего за мной стали постоянно ходить человек пять отшитых мной «скотов» ярко выраженной совковой наружности и жеребячьего телосложения. Один из них попытался поприставать ко мне во время моего одинокого заплыва, но из этого, разумеется, ничего не вышло. Наконец до меня дошло, что пора сматываться. Что я круглая идиотка. Что всю эту неразбериху, называемую человеческой жизнью, сотворили отнюдь не ради моего удовольствия.

Моя «комета» отплывала через час. Я сидела на террасе кафе напротив второго причала и накачивала себя бурдой из прокисшего компота, самогонки и помятых вишен, которую сосала из похожей на макаронину соломки, когда ко мне подошел высокий загорелый мальчишка и спросил, может ли он сесть за мой столик.

— Плиз, сеньор, — сказала я и приподняла свою тяжелую шляпу. — Через час я отчаливаю отсюда навсегда.

— Не исключено, что нам окажется по пути, — сказал парень. — И это вселяет в меня надежду. Вы москвичка?

— Теперь, похоже, меня оттуда метлой не выметешь, — со злой иронией на самое себя процедила я и, отшвырнув макаронину, допила большими глотками содержимое своего стакана.

— Женщинам да еще таким красивым, как вы, полегче в этой жизни. — Парень нагло глазел на меня. — Мужчины дают, женщины берут. Наоборот бывает редко.

Он пил из горлышка мутное местное пиво, запрокинув худую шею с большим острым кадыком.

— Похоже, я встретила философа, с которым могла бы и поспорить. — Я попыталась встать, но меня с силой качнуло назад. — Хотелось бы знать, мой шут тоже так считает? Надо спросить у него… Нет, я никуда сегодня не уеду. — Я сделала очередную попытку встать. — К черту Ялту и старого мужа. Я должна наконец найти этого засранца и спросить у него…