Юлия Резник - Не ты

— Отец такое сказал?

— Отец… — хмыкнула Виктория. — Да, представь себе. Говорит, что ты с жиру бесишься.

— Может, и бешусь. Мам, ну… не плачь, а?

— Где я тебя упустила, Севка? В чем не додала? Ты ведь ни в чем отказа не знал, так, может, в этом и проблема? А не в твоих ногах…

— Мам… Посмотри на меня, — приказал Всеволод, стирая прозрачные слезы с красивого лица матери, — в прошлом всё, слышишь? И наркота, и загулы… Вообще все! Я еще не знаю, как это все в голове устаканить, как справиться со всем, но… я найду способ.

— Ох, Севушка…

— Я не хочу больше вот так… Я жить хочу, мама. Стоять на сцене, писать музыку, любить, в конце концов…

— Все в твоих руках, милый. Ты ведь знаешь, мы поддержим тебя во всем!

— Да. Знаю… — уверенно кивнул Сева. — Ну, так мы все решили? Или ты еще хочешь поплакать? — неловко пошутил Богатырев.

— Не хочу, — всхлипнула женщина, — я с тобой на сто лет вперед наплакалась, дурень!

— Значит, вытирай слезы и иди спать…

Виктория послушно смахнула влагу со щек. Растерла распухшее лицо. Взглянула на сына с робкой надеждой:

— Все, правда, хорошо, милый?

— Правда, мама. А, если нет — то непременно будет.

На второй этаж они поднялись вместе. Всеволод принципиально не стал переезжать на первый, хотя каждый раз, поднимаясь по лестнице на протезах, проклинал свою твердолобость. У самой двери оглянулся. Кивнул матери напоследок и неловко переступил через порог.

Первым делом — отмыться от смрада притона Лута. Слава богу, к помывкам он давно уже приспособился… Пришлось научиться. Потому что самым унизительным в этом всем для Севы стала именно невозможность себя обслужить. От этого чувство собственного достоинства в пыль втаптывалось. И сдохнуть хотелось со стыда, чтобы никогда его больше не испытывать. С горем пополам стащил штаны, открепил протезы, которые потом тоже нужно будет вымыть. Пересел на коляску и доехал до ванной. Когда Севе становилось особенно хе*ово, он заставлял себя думать о тех, кто не имел возможность купить все эти приблуды. Протезы, кресло… Кто не мог переоборудовать дом и ванную комнату под нужды ампутанта. Вот кому приходилось действительно х*ево.

На душ у Богатырева ушли сорок минут и последние силы. Думал, не уснет, но вырубило в момент. Утром проснулся под ор телефона. Пошарил на полке рукой, хотел уже отключиться, но взгляд зацепился за фото Маши, которое он поставил на входящий. Сердце ёкнуло — принимать или не принимать вызов. Он так и не нашел слов, которые бы объяснили хоть что-то! Мазнул пальцем по сенсору. Оказалось, что Мура не злилась. По крайней мере, он не обнаружил злости в ее голосе, как в тот ни вслушивался, в надежде услышать хоть что-то. Голос ее «мужика» услышать, если уж говорить начистоту… Сева хотел понимать, с кем ему придется тягаться. Знать врага в лицо, но тишина на заднем плане их разговора ничуть тому не способствовала.

С чего он вообще решил, что они провели ночь вместе? Ведь если все, что ему удалось узнать о Машке, правда, то ни о каких ночевках и речи не могло быть. Вряд ли Муре такое было позволено.

Сева спустился с постели, шипя обработал ссадины на культях и надел протезы. Когда это дерьмо с ним случилось, он мечтал о том, чтобы вновь отливать стоя, как все нормальные мужики. Он рыдал, как сопливая девчонка, из-за невозможности сделать это! Он вздернуться хотел… И сейчас возможность стоя пустить струю стала его маленькой каждодневной радостью, которую могли бы понять только те, кто прошел через то же, что и он сам. Да, отливать стоя — счастье!

Приведя себя в порядок, Сева спустился вниз. Мать нашлась в кухне.

— Эй, ты что здесь делаешь?

— Пытаюсь приготовить завтрак.

— Завтрак? — моргнул Сева, замерев с банкой спортивного питания в руках. Как только у него появилась такая возможность, Богатырев возобновил тренировки. У него не было половины тела, но это не означало, что его оставшаяся часть не могла выглядеть хорошо. Возможно поэтому протезы и стали тереть — он хорошо раскачался за последнее время.

— Да! А что не так?

— Никогда не видел, чтобы ты готовила.

И правда. Не было такого на его памяти. Его мать больше по салонам красоты да фитнесам всяким специализировалась. Нет, она не была плохой, просто… в какой-то момент нянек в жизни Севы стало гораздо больше, чем матери.

Вика нервно бабахнула сковородкой по столу и, опершись о столешницу, низко опустила голову.

— Извини меня… Я… я была дерьмовой матерью для тебя.

— Только потому, что не пекла мне блинчики? Да, брось. Вполне возможно, что этим ты спасла мне жизнь, — пошутил Сева, слизывая йогурт с ложки. А мать… Она подняла на него свой неверящий растерянный взгляд и, наконец, рассмеялась. Громко, немного истерично, но Севе понравилось. Они тысячу лет не смеялись вместе.

— Ты вернулся… — качая головой, прокомментировала женщина. — Ты вернулся, Севка…

— Да… Я вернулся, ма.

— Привет! Ну, и что за сюрприз? — сверкая глазами, поинтересовалась Маша, запрыгивая в машину к Самохину. Шустрая такая, что он даже дверь ей открыть не успел.

— Ты что, меня возле окна ждала? Я только подъехал, а ты тут, как тут, — улыбнулся он, склоняясь к губам девушки. И по хрену, если кто-то увидит. Она — его.

— Еще бы! Люблю сюрпризы!

— Только и всего? — вскинул бровь Самохин, аккуратно поглаживая большим пальцем нежную кожу в золотой россыпи солнца.

— Нет… — Маша отвела взгляд, а потом уверенно так, почти с вызовом, бросила. — Я по тебе соскучилась очень.

Вот! Вот, чего он ждал! Этих слов! Потому что сам по ней скучал до бессонницы. Стоял у окна и курил, хотя тысячу лет назад бросил.

— Ты сигаретами пахнешь, — тут же заметила Маша.

— Не нравится, да? А я ведь честно пытался замести следы. Принял ванну с пеной, как барышни из кино, и два раза почистил зубы, — криво улыбнулся Дмитрий, вспоминая свои утренние приготовления. Он, пожалуй, еще никогда не собирался на свидание так тщательно. И не знал, то ли ему смеяться, то ли плакать, то ли вообще бросить анализировать каждый свой шаг и просто получать удовольствие.

— Мне все в тебе нравится, — шепнула ему куда-то в шею Маша, — только все равно не кури. Вредно это.

Бесспорно. Это даже на пачках сигарет уже лет двадцать большими буквами пишут. В общем, самое банальное замечание, но в нем столько всего! Какая-то трогательная забота, от которой у него, взрослого, ни черта не сентиментального мужика замирало сердце.

— Хорошо, — покладисто согласился Самохин и, наконец, ее поцеловал. Тронул губами губы, нежно, без капли настойчивости, повторил касание. Поцеловал уголок, провел языком, раскрывая и погружаясь в рот. От ее тихого вздоха кровь привычно вскипела и устремилась вниз. Пора брать себя в руки, либо весь его план накроется. С сожалением отстранившись, Дима хрипло спросил:

— Поедем?

Маша только кивнула. Ее язык скользнул по губам. Сначала нижней, а потом верхней, будто бы она его вкус хотела слизать. Самохин прикрыл глаза — вернуть себе привычное спокойствие было не так-то и просто.

— А куда? — спросила Маша.

— По магазинам…

— По магазинам?

На лице Маши было написано такое неподдельное удивление, что Дима рассмеялся.

— А ты уже и забыла, что тебе шеф велел, — ухмыляясь, прокомментировал тот.

— Ты это о чем?

— О гардеробе. Помнишь, я тебе говорил купить пару подходящих нарядов в поездку?

— Оу…

Она действительно забыла. Отвела взгляд, уставилась в окно. Зачем-то покосилась на свой сарафан в мелкий цветочек, купленный на распродаже. Ей не впервые стало стыдно за собственный внешний вид. Только никогда еще это чувство не было таким острым. Маше не доводилось видеть прежних женщин Самохина, но девушка была уверена, что выглядели они гораздо более привлекательно. Хотя бы потому, что могли себе это позволить.

— Эй… Ты не хочешь? — забеспокоился Дима. — Послушай, я и сам жуть как не люблю все эти костюмы, так что могу понять…

— Дело не в этом. Дим… Ты меня стесняешься?

— Что? — он даже затормозил, нарвавшись на возмущенные сигналы других водителей.

— Ну, я не знаю… Ладно, забудь.

— Нет, не забуду! Причем здесь — стесняюсь?

Маша опустила голову:

— Ну, я как-то не слишком… за всеми этими модами слежу, да и не могу себе позволить… — она запнулась и, отчаянно покраснев, снова отвернулась к окну.

— Эй… — Дима все-таки съехал на обочину. — Да плевать мне на эти тряпки. Ты без них лучше всего смотришься! Маш…

— Ладно, — чуть улыбнулась она. От сердца отлегло, хотя перед глазами все еще стояли разодетые в пух и прах мифические соперницы, о которых она почему-то не думала раньше.

— Я серьезно, Маш. Ну, хочешь… вообще никуда не поедем?

— Нет… Ты прав, твой секретарь должен выглядеть… представительно. Это раньше, когда меня никто не видел, я могла как попало ходить. Но теперь… ты прав. Только мне бы не хотелось брать у тебя деньги. Это неправильно…

— А ты не у меня берешь! У фирмы. Это обычная практика. Но, даже если бы я захотел тебе что-то купить, что здесь такого? Ты моя женщина, я хочу тебя баловать!

— Дим… Мне ведь ничего такого от тебя не нужно… — заметила Мура, рисуя пальцем узоры на обтянутой кожей молочного цвета панели. Самохин ее ручку перехватил, поцеловал костяшки пальцев:

— Я знаю, солнышко. И от этого тебя баловать хочется еще сильнее. Я буквально чувствую, как зудят мои пальцы… Избавь меня от этой напасти! Поехали…

Маша только пожала плечами и улыбнулась. В конце концов, если ему так хочется, то почему бы и нет? Что за бестолковые принципы?

Самохин привез их в огромный торговый центр. Мура такие старалась избегать, потому что под пристальным взглядом вышколенных, зачастую надменных консультантов всегда чувствовала себя замарашкой. А вот с Димой за руку — это ощущение пропадало напрочь. Сам того не зная, он вселял в нее уверенность. Одним своим солнечным теплым взглядом.