– Она всегда была мне больше, чем матерью. Гораздо больше.

Известие о том, что тетя Пиф была матерью Джанны, поразило Уоррена. Он сам удивился своей реакции. Ведь сходство было таким явным, особенно серо-зеленые глаза! Характерами Джанна и Пифани тоже были очень похожи. Однако Уоррен обратил на это внимание лишь совсем недавно. Расставшись с Коллисом, подавлявшим ее деятельную натуру, Джанна стала сама собой. С каждым днем она все больше походила на тетю Пиф – такую, какой он запомнил ее с давних пор.

– Мне давно надо было настоять, чтобы она обратилась к врачу, – в сотый раз повторяла Джанна.

– Ты не должна винить себя в ее смерти, – твердил Уоррен.

– Никому из нас и в голову не приходило, что жизни Пифани угрожает опасность, – говорила Одри.

Уоррен мысленно благодарил Создателя за то, что его мать так мужественно приняла скорбное известие. На рассвете он встретил самолет, на котором прибыли Одри и Эллис. Одри стоически перенесла удар, лишь сильнее прижала к себе Такси и оперлась о плечо Эллиса.

– Разве тете Пиф хотелось бы, чтобы ты так казнилась? – спросила Шадоу.

– Ни в коем случае, – согласилась Джанна.

– Тогда крепись. Пускай она и на том свете гордится тобой.

Джанна кивнула. Глаза у нее были красные, заплаканные. Уоррен полагал, что ее поставит на ноги здоровый сон, но вряд ли она сможет уснуть.

– Пифани и в смерти осталась верна себе, – сказала Одри, тоже едва сдерживая слезы. – Эллис говорит, что она обо всем позаботилась сама. Нам осталось только заказать цветы.

– Этим займусь я, – объявила Шадоу.

Уоррен между тем с сомнением поглядывал на сестру.

– Ты уверена, что сможешь сказать надгробную речь? Каноник Эймстой уже вызвался...

– Она не хотела, чтобы каноник говорил.

Уоррен видел, что его мать не сможет сдержать слез.

Эллис обнимал ее, но это, кажется, не помогало.

– Мы должны уважать ее пожелания, – сказала Шадоу.

– Пойду пройдусь. – Джанна встала. – Не беспокойтесь обо мне, я вернусь к похоронам.

Уоррен проводил сестру взглядом, а потом оглядел оставшихся за столом. Как хорошо, что у него есть Шадоу, а у его матери – Эллис! Его мучило предчувствие, что Джанне предстоит идти по жизни в одиночку.

Еще одна тетя Пиф! Эта мысль просто преследовала его.

В дверь позвонили. Одри тревожно взглянула на Уоррена.

– Кто бы это мог быть?

– Надеюсь, не знакомые с выражением соболезнований, – проворчал Эллис, продолжая обнимать Одри.

– Сомневаюсь, – сказала Шадоу. – В утренней газете сказано, что на похоронах будут только близкие родственники. Вряд ли кто-нибудь позволит себе пожаловать незваным.

Уоррена тронула статья на первой странице газеты, где говорилось о службе Пифани в специальном подразделении во время войны и о воссоздании ею семейной гостиничной сети. Не забыта была ее щедрая благотворительность и успех в спасении перелетных птиц от охотников.

В дверях появилась Клара.

– С вами желает побеседовать старший инспектор Мускат, – сообщила она Уоррену.

Вставая из-за стола, он поймал тревожный взгляд Шадоу и поманил ее за собой.

– Примите мои соболезнования в связи с кончиной тетушки, – начал Раймонд Мускат. – Она была чудесной женщиной, гордостью Мальты.

– Благодарю вас, – произнес Уоррен, беря руку Шадоу в свою.

– Я пришел для того, чтобы подготовить вашу семью к еще одному печальному известию. – Он смущенно переминался с ноги на ногу. – Видимо, будет лучше, если вы раньше других узнаете о самоубийстве Тони Бредфорда.

– Боже, он мертв? – Уоррен удивленно покачал головой. – Почему он так поступил?

– Я надеялся, что нам поможет найти ответ ваша сестра. Она побывала у него вчера вечером...

– Джанна ездила к Тони?

– Да, – кивнул Мускат. – Вы не знаете, с какой целью? Я хочу сказать, что это немного странно, после той истории с печеньем и всего остального...

– Я ничего не знаю о ее поездке. Она ни словом не обмолвилась об этом.

– Она слишком огорчена смертью Пифани, – подсказала Шадоу.

– Понимаю, – сочувственно молвил Мускат. – Скорее всего, это не имеет большого значения. По словам слуги, сразу после ее ухода Тони звонили. После телефонного разговора он до самого рассвета простоял у себя в кабинете перед египетским зеркалом.

– Простоял всю ночь перед зеркалом? – переспросила Шадоу.

– Так утверждает его слуга. При этом Тони хранил молчание. На рассвете слуга хотел подать ему чашечку кофе, но было уже поздно.

– Все это звучит в высшей степени странно, – проговорил Уоррен, – но какое это имеет отношение к нам?

– Вам надо быть готовыми к вопросам репортеров.

– Вы думаете, они станут донимать вопросами меня? – осведомили Уоррен.

– Полагаю, что всю семью. Видите ли, Тони застрелился после того, как получил от слуги утреннюю газету с известием о кончине Пифани Кранделл.

Шадоу ахнула. Уоррен привлек ее к себе и успокаивающе обнял.

– Я никогда не понимал их вражду, – сказал он Мускату. – Видимо, там было что-то такое, в чем мы не разбирались. Не думаю, чтобы кто-либо знал все досконально.

– В любом случае, я решил, что вас следует поставить в известность.

– Я ценю вашу предупредительность. Надо будет подготовить сестру. Она принимает все это очень близко к сердцу.

Мускат с сочувствием кивнул и развернулся, чтобы уйти, но Шадоу схватила его за рукав.

– Как погиб Тони?

– Дорогая, инспектор только что сказал, что Тони застрелился, – напомнил ей Уоррен.

– Знаю, но куда он себе выстрелил?

– Из револьвера в голову, над левым ухом....

* * *

Сопровождая в лимузине приближающийся к кладбищу катафалк, Уоррен посматривал на мать, сидящую бок о бок с Эллисом. Она как будто держала себя в руках, не то что на похоронах Реджинальда, когда ей пришлось давать успокоительное. Справа от него сидела Джанна, более спокойная, чем раньше, но словно утратившая дар речи. Шадоу сжала ему руку, он ответил слабой улыбкой. Он был очень благодарен ей за любовь и поддержку.

Он только сейчас начинал по-настоящему горевать о тете Пиф. Направление его жизни задал отец, но он же чуть было не разлучил его с Шадоу; Уоррен знал, что Пифани ему будет не хватать гораздо больше. Ее понимание и поддержка служили противоядиями от постоянного неодобрения, исходившего от отца.

Одри застонала. Уоррен еще больше пал духом. Только что он надеялся, что мать потерпит со слезами, тем более что Джанне стало легче, но, как оказалось, ошибся.

– Что это за люди? – подал голос Эллис.

Уоррен, сидевший между Джанной и Шадоу, чуть не вывихнул себе шею, чтобы выглянуть в окно. Люди в черном запрудили улицу, так что лимузин теперь едва мог двигаться. В руках у многих женщин были букеты цветов.

– Они прощаются с Пифани, – объяснила Одри это зрелище и свой стон.

Шадоу вопросительно посмотрела на Уоррена. Он был так растроган, что ему было не до разговоров. Но он все-таки сказал:

– Это мальтийская традиция: в первое воскресенье после смерти дорогого человека мальтийцы кладут на его могилу букетики цветов. На этот раз они решили не ждать.

– Как бы это ее тронуло! – сказала Джанна. – Как порадовало бы!

Прошло еще минут десять, прежде чем катафалк миновал чугунные ворота безлюдного кладбища. Уоррен помог Шадоу и Джанне покинуть лимузин, затем подал руку Кларе, ехавшей рядом с водителем. Они с Джанной решили, что Клара, прослужившая при тете Пиф экономкой почти тридцать лет, является полноправным членом семьи. Она горько расплакалась, услыхав, что семья приглашает ее на погребальную церемонию.

– Боже! – всплеснула руками Одри при виде зияющей могилы.

Вокруг лежали охапки роз, орхидей, тюльпанов, полевых лилий. Этот уголок кладбища превратился в настоящий Кью-Гарден. Припомнив букеты, увиденные по пути, Уоррен подумал, что теперь на острове не осталось ни одного живого цветка. Он взглянул на Джанну, которая во все глаза смотрела на это великолепие, прижимая к груди высохшие полевые цветы. Она одна знала, зачем принесла сюда именно такой букет.

Уоррен и Эллис при содействии служащих похоронной конторы перенесли гроб из катафалка к краю могилы. Гроб был из полированного красного дерева, его несли за позолоченные ручки. Уоррен, цепляясь за детали, чтобы не думать о том, что он несет к могиле тело любимой тети, подумал, что точно в таком же гробу предали земле останки Макшейна.

Гроб водрузили на приспособление, которое должно было опустить его в могилу после последнего благословения. У могилы остались только родственники почившей.

– Подойдите поближе, – позвала Джанна родных. Ее голос звучал спокойнее, чем можно было предположить.

Небольшая группа обступила гроб. Уоррен машинально обнял Шадоу. Другой рукой он взял сестру за обтянутые перчаткой пальцы и крепко стиснул их, как бы говоря: «Я с тобой!»

– Мы все здесь, тетя Пифани... – начала Джанна.

Клара разрыдалась; Одри поднесла к глазам кружевной платочек. Уоррен смотрел себе под ноги и изо всех сил старался избежать слез. Джанна говорила, но он не слушал, надеясь, что зрелище строгой могильной плиты убережет его от рыданий.

– Я процитирую слова человека, с которым никогда не встречалась, – с легким надрывом произнесла Джанна. – Его звали Герберт Честертон. Он сказал: «Лучший способ любить – это сознавать возможность потери». Это урок, который ты преподала нам. Потеряв Йена, ты поняла, что так же может уйти любой из нас. Ты помнила об этом всю жизнь. Всякий раз, когда кто-то из нас нуждался в тебе... – Джанна помолчала; Одри уже рыдала в голос, – ты оказывалась рядом. Помнишь, Йен говорил, что величайший дар – это любовь. Ты дарила ее нам – свою любовь на все времена.

Теперь не выдержал и Уоррен: из его глаз закапали горячие слезы. Шадоу прижалась к нему, дрожа всем телом.

Джанна положила свой букетик на гроб, уже укрытый густо переплетенными лавандовыми орхидеями.