Да, ответил Бонхэм, воздух у него оставался, поскольку Грант свой не экономил. «Помните, когда вы проходили через расщелину в большую пещеру? Вы израсходовали много лишнего воздуха, потому что слегка запаниковали. И, может, еще пару раз. Как все новички». Но это пустяки, вскоре Грант научится беречь воздух, расслабляясь и не вдыхая, а пока это не нужно по-настоящему.

Что касается раздевания через голову под водой, просто так легче. Нет, его никто не учил. Он придумал сам. Но, может, и другие так делают. Просто так легче.

— А в этом деле все, что легче, все, что требует меньше усилий и расхода энергии, — всегда наилучший путь. Просто, экономя энергию, экономишь воздух.

— Ну, а как насчет протаскивания меня через такое узкое место? Разве это маневр для новичков? Типа меня? В самое первое погружение?

Бонхэм покачал головой:

— Нет. Я обычно при первом морском погружении не беру туда учеников. Не в эту пещеру. Правда. Но вы достаточно хладнокровны. Гораздо хладнокровнее, чем вы сами по каким-то непонятным причинам думаете. Обычно бывает наоборот. Люди считают себя хладнокровными, но они не такие.

— Ладно, я там был… Я же легко мог вас потерять.

— Ну, это-то я видел! После того, как прошел сам!

Грант засмеялся.

Бонхэм ухмыльнулся. Он решил, неожиданно перебил он, поставить сегодня катер в Яхт-клубе. Он устал от заплеванного торгового дока, хоть он и ближе к магазину. Что-то в его лице, направленном на ветровое стекло, точно подсказало Гранту, что за этим таится нечто большее, и это связано как-то с ним, но Бонхэм замолчал. А Грант не спрашивал. Пока они плыли, правильные и выразительные дикция и грамматика у Бонхэма начали изменяться, укорачиваться и искажаться, как это уже не раз отмечал Грант. Он явно готовил маску, которую по каким-то причинам хотел показать в Яхт-клубе. Когда они поравнялись с клубом, он в своей диковатой манере резко свернул катер влево на полной скорости и тут же, чтобы не врезаться, сбросил обороты, а затем легко и мастерски проложил курс между маленькими баркасами и шлюпками на швартовую близость к доку. Здесь Али перевез их обоих к длинному деревянному доку на небольшой пластмассовой лодке, которую Бонхэм привязал на крышу кабины, и вернулся за аквалангами. Бонхэм надел на гладкие тонкие волосы мятую, но дорогую и просоленную даже на вид кепку яхтсмена со старой золотой капитанской эмблемой.

Грант дважды бывал в Яхт-клубе, оба раза поздно вечером, чтобы выпить после ужина. Оба раза с «любовницей» и ее мужем. И оба раза здесь было пусто и скучно. Единственным развлечением там была европейская игра с отверстиями в середине слова, защищенными кеглями, которые нельзя сбить. За шиллинг играешь несколько минут, пока не выключится таймер и не вернет шарики на место. Он сыграл с мужем. Это весьма унылое место было для средних классов. И бывать здесь мог только специфический британский или колониально-британский контингент. Построенное в современном стиле, из бетона, четырехэтажное здание (каждый этаж со своей верандой), стоявшее между крутым берегом и улицей, снаружи было гораздо красивее, чем изнутри. Сейчас, однако, во время коктейля, оно было забито веселой пьяной толпой местных жителей и «зимних посетителей», членов клуба. Бонхэм всех их знал и познакомил Гранта со всеми. Большинство из них было достаточно искушено и имело достаточно денег, чтобы проводить пару раз по две-три недели в году в Нью-Йорке и знать американский театр. И знать, кто такой Грант. Они слышали, что он в городе, и говорили, что рады видеть его здесь. Грант был внимателен и любезен со всеми, но он бы предпочел усесться в углу и поговорить о нырянии, чем быть знаменитостью Бонхэма. Это, однако, было невозможно. Бонхэм, заказав им выпить, сейчас увлекся беседой с двумя членами клуба о тридцативосьмифутовой шхуне Мэттьюсов, выставленной на продажу в Монтего-Бей. Суть была в том, что, как Бонхэм объяснил с отменно плохим произношением и невероятной грамматикой, он хотел бы купить ее, но боится, что она не в лучшем состоянии. Оба члена клуба уверяли, что она в хорошем состоянии, они сами видели. После этого Бонхэм с сомнением качал головой и начинал все сначала. Когда Али вернулся с катера, Бонхэм заказал еще выпить и послал его пригнать пикап из торгового дома. Грант был счастлив. Но к тому времени, когда Али доставил машину, Бонхэм, еще пару раз заказав им выпить, горячо обсуждал с президентом Ассоциации родителей и учителей (оказывается, он был вице-президентом этого органа!) встречу, назначенную на следующий четверг. А Грант защищал своего старого приятеля Теннесси Уильямса от нападок трех богатых леди. К тому времени, когда Али погрузил акваланги в машину, Бонхэм успел еще раз заказать выпивку. Затем Грант расплатился, и они ушли.

Грант не возражал против питья. Даже против оплаты не возражал. Он сам был хорошим выпивохой и подозревал, что у Бонхэма неважно с наличными. Но он все еще был возбужден погружением и хотел сохранить его. Все было очень странным и трудно объяснимым. Он мог только так обозначить это чувство: ныряние заставило его больше ощущать себя мужчиной. Более мужчиной, чем он чувствовал себя уже давно. И он хотел поговорить об этом с Бонхэмом. Не об этой части подводного плавания, но о первом погружении и плавании вообще.

— Я не знал, что у вас есть дети, — сказал он в машине, намекая на Ассоциацию. — Сколько их у вас?

Бонхэм на воздухе и в темноте выглядел неожиданно осовевшим.

— Нету, — сказал он кратко. — Жена учит в школе. — И он неопределенно махнул головой вверх, вроде в левый передний угол машины, что означало на деле сторону горы, вдоль которой они ехали. Там высоко наверху примостилась, как знал Грант, школа. Дорогая.

— Я не знал, что вы женаты, — сказал он. Бонхэм ответил не сразу:

— Ну да.

Грант деликатно поколебался, голос у него стал ободряющим:

— Ваша жена ямаитянка?

— Да, — немедленно ответил Бонхэм без запинки. — Но она очень светлая. — Он крутанул руль и добавил: — Она, главно, еврейка. Больше, — Еще через секунду он снова добавил: — Колумб многим на Ямайке дал своих родственников. Так что, главно, именно они, евреи, были первыми поселенцами.

— Я бы хотел познакомиться, — сказал Грант.

Бонхэм вяло погрузился под защиту своей почти несдвигаемой массы. Он холодно говорил из нее. Но об этом, о жене, он явно не желал ни говорить, ни даже думать.

— Конечно. Увидите. Как-нибудь. Она потрясающая женщина.

— Уверен, — сказал Грант. — Знаете, я как-то случайно подслушал ваш разговор с теми двумя парнями насчет судна. Мэттьюсов. Я не сую свой нос. Но вы можете себе позволить…

Бонхэм фыркнул:

— А, дерьмо, нет. Если б мог. Но я все равно не купил бы это судно, если б и мог…

— Но тогда зачем же вы…

— Потому что надо принимать добро, rot почему.

— Но ясно же, что эти два…

— Канешна, да, — медленно громыхнул Бонхэм. — Они точно знают, чего я стою. А я знаю, чего стоят они. И они знают, что я не стою тех денег. — Потом грамматика и дикция неожиданно снова исправились, — Но это игра. Я делаю вид, что могу. Потому что именно так они все и действуют. Именно так они функционируют. И когда я действую так же, это доказывает, что я на них похож. Я нормальный. Тогда они меня примут. Почему, как вы думаете, я состою в этой проклятой Ассоциации? Черт, я состою в «Ротари», «Киванис» и в Палате торговли. Если вы хотите быть частью любой социальной группы, вы обязаны участвовать в их маленьких ритуалах.

— Я не совсем уверен, что это легко, — пробормотал Грант. — Но хотелось бы, чтоб было так, — печально добавил он.

Они уже подъехали к магазину. Бонхэм остановил машину в промежутке между этими двумя фразами Гранта, вышел и остановился, чтобы дослушать, а потом начал давать Али распоряжения, не ответив Гранту. Все вымыть чистой водой, регуляторы выложить, вымыть и застегнуть. Бонхэм всегда разбирал и проверял регуляторы после каждого погружения, как он говорил, особенно те, что были у клиентов. Али должен быть в магазине в восемь, у них будет молодая пара, которая хочет попробовать нырнуть в бассейне в «Королевской черепахе». Из-за необходимости работать или хотя бы отдавать распоряжения о работе его сонливость, если это была сонливость, испарилась.

— Я знаю потрясающий маленький бар и ресторан, где сам часто бываю, — сказал он, забираясь в машину и захлопывая дверь. — Недорогой, и у них прекрасное мясо и куча болтающихся веселых девиц. Бар называется «Нептун». Не пойти ли нам туда выпить по-настоящему и поесть? Если вы и впрямь хотите поговорить о погружении, это самое место.

— О'кей. Уж выпить во всяком случае. Но я должен буду вернуться к ужину на виллу.

Планировалось, что он поужинает на вилле с любовницей, ее мужем и с хозяевами, графом и графиней де Блистейн, потому что там должны были быть две другие пары, местные «зимние жители». Это означало, что у них есть здесь свои дома. Их графиня пригласила встретиться с Роном Грантом. Но ведь сейчас чуть больше семи, и он легко обернется до без четверти девять, чтобы успеть переодеться. Так? Конечно.

В конце концов он все же не пришел к ужину и где-то в глубине души знал это с самого начала. Он оставался с Бонхэмом. Возможно, это был серьезный общественный прокол, но он знал, что сумеет высмеять графиню Эвелин за это. Но не «любовницу». Она придет в бешенство не только потому, что любила его показывать, но и потому, что преклонялась перед графиней Эвелин и ее положением, хотя и тщилась показать, что этого нет. И именно мысль о ней, как и мысль о предстоящем скучном ужине были решающим доводом, чтобы сказать себе: какого черта? Я остаюсь.

Там, под водой, в пещере, когда его настигла мысль о сексе и новой девушке в Нью-Йорке, сознание автоматически вспомнило и о любовнице. Старый, многолетний образ фигуры, одетой в мантилью, образ ведьмы-матери, стоящей с перстом указующим на ступенях церкви. Но там, на шестидесяти футах глубины, в маске и в акваланге, он впервые отбросил его, выкинул, как будто сработал какой-то новый особый выключатель в мозгу. Такого с ним раньше не случалось, и это было новое ощущение. Выключатель ведьмы. Это было почти такое чувство, какое он испытывал физически в стоматологическом кресле, когда рвали зуб и какой-то выключатель щелкал в мозгу и убирал боль. Он испытал это много лет назад, когда первая пьеса вызвала сенсацию. Он тогда смог привести в порядок весь рот у великолепного дантиста, который не пользовался старомодной смесью с новокаином. Но подобного никогда не происходило с личными моральными обязательствами. Может быть, что-то где-то изменилось в сознании? Потом он осторожно, но безуспешно попытался отыскать это изменение. Кажется, все было на своих местах. Он не был по-настоящему влюблен в новую девушку (или был?), не больше, чем влюблялся во многих других девушек за последние десять лет. Во всяком случае, Грант больше не верил в любовь. Он хорошо знал, в каком он возрасте. Так что это не могло быть с ней связано. Или могло? Он уверен, что не «преобразился» после нескольких уроков в бассейне и одного погружения в море. Или «преобразился»? Чуть-чуть подводного плавания, и оно быстро сделало его снова мужчиной? Снова?! Как бы там ни было, плевать он хотел на черную мантилью, спрятанное лицо, фигуру с перстом указующим на ступенях церкви. Он не должен о ней думать. Он мог просто выключить ее и сейчас не хотел включать ее обратно, пока это не станет абсолютно необходимым.