Очень хорошо, пусть он себе радуется. Скоро ему предстоит постичь все глубины женской воли.

К тому времени как она закончила возиться с его башмаками, они прямо-таки сияли, а Лукас уже не выглядел таким высокомерным, как вначале. Он, без сомнения, ожидал, что она откажется от своего «послушания».

Некоторое время он молча созерцал Амелию, затем указал на дверь.

– Из-за твоей мачехи я не съел свой обед. Спустись на кухню, поставь на поднос еду, которая могла бы утолить мой голод, и принеси поднос сюда.

– Да, муженек, – ответила она все тем же смиренно-тихим голоском, каким изъяснялась весь вечер.

На сей раз это вынудило его поднять одну бровь со словами:

– И никаких слабительных.

– Разумеется, – ответила она, хотя в эту минуту искушение казалось почти непреодолимым.

Она спустилась по черной лестнице, чтобы не натолкнуться на родителей, а в кухне позволила себе немного передохнуть. В конце концов, он не отдавал ей приказ поторопиться.

На деле существовало некоторое количество вещей, в которых Лукас не был искушен. Может, настал час довести эту игру в послушание до высшей точки.

Когда она вернулась в спальню с подносом, на котором лежали черный хлеб, колбаса и печеные яблоки, ее строгий муж устроился на ее кровати. Он сидел у самого изголовья в расстегнутой рубашке, скрестив вытянутые ноги.

– Ты, я вижу, там отдыхала, – пробурчал он.

– Кухонная прислуга уже легла спать, – ответила Амелия, как если бы это все объясняло.

Несмотря на его явное недовольство, она не подошла к Лукасу, а продолжала стоять у закрытой двери с подносом в руках.

– Ну? – сказал он. – Чего ты ждешь?

Амелия изобразила улыбку:

– Твоих приказаний. Я не знаю, куда поставить поднос. Сдвинув брови, Лукас подтянул к себе поближе прикроватный столик. Слегка кивнув на манер горничной, Амелия подошла и поставила перед Лукасом поднос, пригнувшись таким образом, чтобы он мог чуть ли не носом уткнуться ей в полуобнаженную в вырезе платья грудь. Судя по его быстрому лихорадочному вдоху, уловка подействовала, и это принесло Амелии чувство приятного удовлетворения.

Это чувство усилилось, когда Лукас усадил ее к себе на колени. При этом она сидела, вытянувшись в струнку, и глядела на него без всякого выражения – как солдат. Лукас бросил взгляд на поднос и сдвинул брови еще круче.

– Ты же знаешь, что я не люблю колбасу и черный хлеб.

– Ты попросил принести тебе поесть. Но ты не сказал, чего именно ты хочешь.

– Разве не могла послушная жена принести того, что нравится ее мужу?

– Ты требуешь слепого повиновения. Поскольку ты не сказал, чего принести, я собрала что оказалось под рукой. – Она мило улыбнулась. – Я принесла тебе яблоки, ты же их любишь.

– Это да. А почему бы тебе не покормить меня?

Его вдруг охрипший голос вызвал у Амелии вспышку желания. Пропади оно пропадом! Если он превратит свое развлечение в чувственную игру, ей никогда не удастся поставить на своем.

Ладно, может, она и это как-нибудь сумеет обернуть в свою пользу.

– Хорошо, – прошептала она и, выставив грудь вперед, потянулась за вилкой.

– Не вилкой, – сказал он. – Пальчиками.

Он, разумеется, ожидал, что она запротестует, заявит, что печеные яблоки руками не едят, или возмутится тем, что он ест, сидя на ее постели.

Не дождется! Снова изобразив улыбку, Амелия взяла пальцами ломтик яблока, обмакнула его в сок и поднесла Лукасу ко рту. Сок измазал ему подбородок; Лукас съел яблоко и попросил, указывая на подбородок:

– Вытри.

– Сейчас поищу салфетку, – сказала она, пытаясь слезть у него с колен, но Лукас ее удержал.

– Не надо, попробуй ртом.

Ртом? Ну, он хитрит. Если она лизнет его подбородок, это вызовет соответствующее развитие событий. Она должна этому воспрепятствовать.

– Как хочешь, муженек, – пробормотала она и, наклонившись к нему, собрала сок зубами.

– Ой! – Лукас резко отпрянул. – Что ты делаешь?

– Ты же сам сказал, чтобы я попробовала ртом.

– Ты прекрасно понимаешь, какую часть твоего рта я имел в виду.

Амелия наклонила голову набок:

– Я не посмела...

Лукас прервал ее, закрыв ей рот поцелуем, и Амелия едва не ответила на этот поцелуй, соблазненная прикосновением его губ, их вкусом и запахом. Но удержалась и заставила себя сидеть неподвижно, пока он прижимал свои губы к ее крепко сомкнутым устам и касался их кончиком языка.

– Поцелуй меня тоже, – чуть слышно попросил он, Амелия подчинилась, но ее поцелуй был всего лишь прикосновением к его губам. Сама она продолжала сидеть, словно каменная, упершись ладонями себе в колени.

Поначалу он вроде бы этого не замечал и целовал ее со страстью, гладил ее бедра, живот, груди. Амелия по-прежнему оставалась неподвижной, и Лукас, откинув голову, уставился на жену чуть ли не в бешенстве.

– Я же сказал, чтобы ты меня поцеловала.

– Я так и сделала.

– Но ты не дотрагиваешься до меня.

– Я буду счастлива тебя потрогать, как только ты скажешь мне, что трогать. И как. И когда.

– Так вот какая у тебя игра. Пока я не дам точную команду, ты ничего не станешь делать.

– Я просто веду себя как послушная...

Он не дал ей договорить, прошипев:

– Чертовка! – Бесконечно долгую минуту он смотрел на нее молча, потом сказал: – Отлично. Я более чем счастлив командовать твоим малейшим движением, потому что рано или поздно ты взбунтуешься. Ты не совладаешь с собой.

Амелия тоже молча смотрела на него, более чем когда-либо намеренная продолжать свою кампанию пассивного сопротивления.

– Встань и сними с себя одежду, – скомандовал он. – И чтобы ты не могла неправильно истолковать слово «одежда», скажу так: я хочу видеть тебя голой. Ты поняла?

– Совершенно, – ответила она и встала с его колен.

Она начала раздеваться медленно, но муж в течение нескольких секунд разгадал ее тактику поддразнивания и пробормотал:

– Поскорее, милая. У тебя всего одна минута.

Отстегнуть все крючки и кнопки, развязать все завязки за одну минуту? Да он просто испытывает ее терпение! Она использовала на это столько времени, сколько ей было нужно, и, только сделав все и стоя перед ним, поняла и почувствовала, как неловко стоять совершенно голой перед одетым мужчиной. Последний раз до этого, когда она стояла перед ним нагая, Лукас тоже был голым. Оказалось, что то было совсем другое.

То, что происходило сейчас, напоминало их игры на шебеке, когда она изображала его «пленницу». И вообще теперь это не игра, а война. И пока неизвестно, кто одержит победу.

Лукас смотрел на нее, переводя взгляд с ее обнаженной груди на вздрагивающий живот, а потом на завитки волос на лобке.

Амелия вонзила ногти в ладони, чтобы удержаться и не прикрыть себя. Когда Лукас наконец посмотрел ей в глаза, Амелия прочитала в его взгляде твердое намерение победить ее – некое отражение ее собственных планов на него.

– Ты ведь помнишь нашу первую брачную ночь? – спросил он.

Амелия молча кивнула.

Он улыбнулся со всем лукавым обаянием прирожденного соблазнителя.

– Теперь твоя очередь. Я хочу увидеть твое наслаждение.

Краска разлилась по ее щекам, когда она поняла, о чем он говорит.

Но ведь она не могла... Она никогда... Да, она это делала, но не при таких обстоятельствах, а в собственной постели, укрытая простынями, тайно... Это было бы просто убийственно...

И он это понял, негодяй, потому что улыбка его сделалась шире.

– Давай, жена. Поласкай себя для моего удовольствия. Амелия лихорадочно искала в уме способ отказаться от этого требования, но она слишком волновалась для того, чтобы хоть что-нибудь сообразить. Охваченная жаром с головы до ног, она стала делать то, чего он требовал.

Ее плоть пульсировала у нее под пальцами, и Амелия была уверена, что Лукас это замечает. Она только не могла понять, почему ей так невыносимо видеть, как он за ней наблюдает.

Лукас понял это в одно мгновение.

– Посмотри на меня, дорогая, – произнес он тем чувственным тоном, от которого у нее пробегала по спине восхитительная дрожь.

Она так и сделала и убедилась, что он смотрит вовсе не на ее руку, а на багровое от стыда и возбуждения лицо.

– Ласкай другой рукой свои груди, – приказал он.

Она выполнила приказание, хотя Лукас не наблюдал за ее движениями, а по-прежнему смотрел на ее лицо.

И тут она догадалась, в чем дело. Ему были важны ее реакция, ее смущение – вот чего он хотел. Вероятно, он также хотел, чтобы она, всецело отдавшись наслаждению, утратила над собой контроль.

Ха! Теперь она знала, как противостоять ему. Она делала все, что он велел, но сумела удержаться от какой бы то ни ыло реакций, хотя это и было очень трудно. Она принудила себя ласкать свое тело механически, как если бы она делала себе массаж или чистила зубы.

Это было нелегко, потому что он неотступно наблюдал за ней, шарил глазами по ее лицу, отыскивая слабое место в броне ее самообладания. Впрочем, его горящий взгляд поддерживал ее возмущение, помогал оставаться холодной и отчужденной. Уинтер постепенно мрачнел, и когда его горящие глаза в очередной раз остановились на ней, в них не было желания, в них был гнев.

– Подойди сюда, будь ты проклята!

– Как пожелаешь, муженек.

Амелия подошла к кровати, беспощадно подавив торжествующую улыбку. Он мог приказать ей делать разное, но не мог добиться таким путем, чтобы она почувствовала удовольствие, и он начинал это понимать.

– Раздень меня, – велел он.

– Как пожелаешь, муженек.

– И перестань повторять эти слова! – прорычал Лукас.

– Хорошо.

Амелия начала раздевать Лукаса, но это оказалось не слишком легким делом не столько потому, что приходилось снимать штаны с сидящего мужчины, причем с мужчины возбужденного, сколько потому, что она ощущала его запах, а его горячее дыхание обжигало ей щеку.