– В городе я куплю тебе настоящее обручальное кольцо.

– Спасибо, но я предпочла бы носить это.

– Оно принадлежало моему отцу. Мать подарила это кольцо ему в первые годы их брака, и он носил его всю жизнь.

Амелия с минуту разглядывала кольцо, думая о том, как преданно относится ее отец к Долли.

– Лукас?

– Да? – Он провел рукой по ее волосам. – Господи, как я люблю твои волосы, дорогая, люблю их шелковистую тяжесть, их запах... Я в жизни не видел таких чудесных волос, как у тебя.

Эти глубоко нежные слова, обычно несвойственные ее неразговорчивому мужу, едва не вывели Амелию из равновесия, но она постаралась сдержать свое волнение и заговорила о том, о чем собиралась сказать:

– Я понимаю, что ты стремишься как можно скорее решить вопрос о Фрайерах. Но обещай мне, что ты обсудишь все с Долли наедине, без участия папы. Я не хочу, чтобы он... Я не думаю, что он...

– Одобрит жену-преступницу?

– Он будет сильно оскорблен твоими бездоказательными обвинениями. Это причинит ему невыносимую боль.

Лукас ответил с тяжелым вздохом:

– Хорошо, я сделаю так, как ты просишь... если смогу. Но ты, в свою очередь, пообещай мне не предупреждать ее о моих намерениях. Я не хочу, чтобы ты предостерегла ее, мне крайне важно увидеть выражение ее лица, когда она в первый раз услышит из моих уст имя Теодора Фрайера. Право же, Амелия, ты должна сделать это для меня.

Она и в самом деле была должна, особенно после того, как он, отбросив на время собственные планы, ради нее женился на ней.

– Договорились, если ты поговоришь с ней приватно. Позже в эту ночь ему приснился один из его кошмаров.

Его крики разбудили Амелию, и она начала его успокаивать, как только умела, но не могла не подумать о том, что у Лукаса ни разу не было кошмарных снов с тех пор, как они выбрались из убежища священника. Вызвано ли это разговором о Долли? И если так, то почему?

На следующий день, чем ближе они подъезжали к Лондону, тем сильнее нервничала Амелия. Лукас был серьезен, словно пастор, лорд Кирквуд казался взбудораженным, и даже Сара придерживала свой неугомонный язык. Обе четы понимали, что при яростно-возмущенном настроении родителей Сары и при подозрительной настороженности семьи Амелии им нечего ожидать особо радостного приема.

Время уже близилось к обеду, когда Кирквуды высадили Амелию и Лукаса у входа в особняк Тови, от души желая, чтобы их собственный приезд домой как можно скорее стал совершившимся событием. Амелия потянулась к дверному молотку, однако Лукас удержал ее руку. В глазах его вдруг вспыхнул жаркий огонь.

– Что бы ни произошло, помни, что мы женаты. Ты моя жена, и это должно что-то значить.

Амелия вздернула подбородок:

– Надеюсь, это значит более, нежели «что-то», как для тебя, так и для меня.

Лукас втянул в себя воздух, привлек ее к себе и поцеловал с такой отчаянной страстью, что у нее закружилась голова. Она забыла о том, что они стоят на пороге ее дома и по меньшей мере половина соседей таращится на них из-за занавесок; забыла и о том, что в доме их приезда с нетерпением ждут отец и мачеха; забыла, что вообще не намеревалась выходить замуж за этого самоуверенного упрямца.

Когда Лукас поцеловал ее с жаркой нежностью, любовника, она помнила только, что любит его. И ответила ему поцелуем, в который вложила все свое сердце и свою надежду на то, что и он ее когда-нибудь полюбит.

Однако не только Амелия вложила в поцелуй всю душу. Теперь, когда момент истины был так близок, Лукас хотел предъявить свои права на женщину, ставшую его женой, до того как весь ад рухнет им обоим на головы. Потому что, если Долли и есть Дороти Фрайер, привязанность Амелии к нему подвергнется тяжелому испытанию. И он хотел бы, чтобы она оказалась в его лагере.

Именно потому он не испытал ни малейшего неудобства, когда дворецкий, отворив дверь, застал их в страстном объятии. Пусть все в доме узнают, что Амелия принадлежит ему.

Когда Лукас медленно разомкнул руки, Хопкинс забормотал, сильно запинаясь:

– Ох, про... прошу прощения... миледи. Я... я услышал голоса...

– Все в порядке, Хопкинс. – С деланной улыбкой Амелия взяла Лукаса под руку. – И я больше не «миледи», потому что приняла фамилию моего мужа. Не будете ли вы любезны сообщить папе и Долли, что мы приехали?

Но в этом не было нужды. Едва Лукас и Амелия переступили порог, два человека почти бегом выбежали из столовой и кинулись к Амелии. Пока все трое обнимались, смеялись и плакали, Лукас молча стоял в стороне и наблюдал за ними. Значит, этот высокий сухопарый джентльмен – отец Амелии, а миниатюрная женщина – ее мачеха.

Отец Амелии выглядел в своих очках и с перепачканными в чернилах кончиками пальцев скорее как ученый, чем как лорд. В отличие от Помроя и даже Кирквуда лорд Тови, видно, не слишком-то заботился о собственной внешности: его поредевшие каштановые волосы торчали как попало во все стороны, его сюртук, галстук и брюки были так же измяты, как одежда Лукаса после долгой дороги.

Но Лукас заметил семейное сходство с дочерью в глазах и волнистых волосах того же самого шоколадно-каштанового цвета, какой ему так нравился у Амелии.

Затем – леди Тови. В течение месяцев поисков он создал в своем воображении образ некой неотразимо привлекательной соблазнительницы с золотистыми волосами, но отнюдь не веснушчатой феи с кудрями почти такого же цвета, как апельсин.

Долгожданная добыча во плоти лишила Лукаса всякого присутствия духа, если это и в самом деле была его добыча. Она ничуть не была похожа на обманщицу. И именно она первой вспомнила о нем.

– А это и есть твой молодой человек, дорогая? – спросила она, и в каждом ее приветливом слове звучала любовь к Амелии.

– Да! – воскликнула та, покраснев при мысли о том, что забыла о Лукасе.

Она оставила отца, подошла к Уинтеру и взяла его под руку.

– Папа, Долли, это мой муж майор Лукас...

– Мы знаем, кто он такой, – не дал ей договорить лорд Тови, устремив на Лукаса строгий взгляд. – Это мужчина, который украл у меня дочь.

Лукас сощурил глаза при такой неожиданной атаке.

– Лорд Помрой украл вашу дочь, сэр. Я всего лишь отобрал ее у него. А если вы не хотели, чтобы ее украли, вы не должны были оставлять ее одну в Лондоне на милость таких, как этот проклятый охотник за деньгами.

Лорд Тови ощетинился.

– Я поступил так, как потребовала моя дочь.

– Вам не следовало удовлетворять это требование, зная, что Помрой за ней охотится.

Предостерегая Лукаса от дальнейших неприятных высказываний, Амелия сжала его руку и произнесла беззаботным тоном:

– Простите Лукасу его резкие слова, папа. Как настоящий солдат, он склонен оберегать меня с излишним рвением.

– И мы очень признательны вам за это, майор. – Леди Тови шагнула вперед и взяла под руку своего супруга. – Мне было бы невыносимо видеть нашу любимую Амелию замужем за тем отвратительным человеком.

Глянув в ее серьезные, встревоженные глаза, Лукас в очередной раз понял, почему Амелия так настойчиво защищает свою мачеху. Долли была похожа на маленького заблудившегося ребенка, а вовсе не на опытную соблазнительницу тридцати двух лет, какой он представлял себе прежде Дороти Фрайер.

– Да, папа, – добавила Амелия, – если бы не Лукас, то я была бы опозорена или вынуждена стать женой лорда Помроя.

– Поверь мне, дитя мое, именно такое соображение удерживает меня сейчас в рамках корректности. Это и хороший отзыв миссис Харрис о майоре Уинтере.

– А где же, кстати, миссис Харрис? – оживленно поинтересовалась Амелия, пытаясь смягчить неприятное впечатление от резкости отца.

– Потребовалось ее присутствие в школе, – пояснила леди Тови. – Но она просто умоляла меня навестить ее завтра в любое время вместе с тобой и майором Уинтером.

– Они не смогут поехать к миссис Харрис, – возразил лорд Тови. – Нам необходимо проконсультироваться с юристом по поводу брачного контракта. А нам с твоим мужем, Амелия, необходимо уединиться у меня в кабинете прямо сейчас...

– Только не сейчас, Джордж, – возразила леди Тови. – Мы только-только принялись за обед. Бедняжка Амелия и ее муж, наверное, еще не ели, и к тому же им надо переодеться, не так ли? – Она улыбнулась Лукасу. – Леди Кирквуд распорядилась прислать сюда ваши вещи, как только узнала о вашем скором приезде. Вы найдете все наверху, в комнате, смежной с комнатой Амелии.

– Сомневаюсь, что он сможет дожидаться долго, – вмешалась Амелия. – Я уж точно не смогу. Мы зверски голодны.

– Вы морили мою дочь голодом? – рявкнул лорд Тови.

– Она ест, когда ей этого хочется, – отрезал Лукас.

– Тогда почему она голодна?

– Довольно, папа, – сказала Амелия с принужденным смехом. – Если ты будешь продолжать в том же духе, то боюсь, что мой муж захочет уехать в Америку еще до конца недели.

Ее слова вынудили замолчать отца, успокоили мачеху, но у Лукаса вызвали острую боль под ложечкой. Предположим, он направляется в Америку с мачехой Амелии на буксире, поедет ли с ним и его жена? Или она пошлет его куда подальше, осыпая вслед проклятиями?..

Пока они шли в столовую, Амелия оживленно болтала. Лукас уже заметил, что она становилась особенно говорливой, когда нервничала. Они уселись за стол, и Амелия принялась излагать – в сильно приукрашенном виде – историю о том, как Лукас спасал ее от лорда Помроя.

Рассказ оказался настолько занимательным, что даже на губах у мрачного лорда Тови появилась улыбка. Когда подали суп, Амелия поведала о том, каким образом генерал оправдывал в ее глазах совершенное им похищение. Потом подали рыбу, и Амелия сопровождала это блюдо рассказом о том, как Помрой опоил ее лауданумом, а далее последовало изложение событий, связанных с появлением ее спасителя и ее освобождением. Все это явно смягчило отношение отца Амелии к Уинтеру.

Лукас, в свою очередь, весьма картинно описал, как расправилась Амелия со своим обидчиком, пустив в дело кувшин в качестве оружия. Тут уж лорд Тови от души расхохотался, а его супруга заулыбалась. Очевидно, что черты амазонки в характере Амелии были им известны.