Какая же странная, необычная маленькая женщина! Лукас перевернул страницу – и его внимание привлек рисунок.

– Откуда вы это взяли?

– Индейский вождь? – Амелия улыбнулась с гордостью. – Это моя мачеха нарисовала его портрет.

У Лукаса участился пульс.

– Кожаные сапоги, отороченные мехом, свидетельствуют о том, что он из племени малиситов. – Лукас уставился на Амелию. – А малиситы живут в Нью-Брансуике.

Улыбка Амелии угасла.

– Этого не может быть, – возразила она. – В Брансуике индейцев нет, немцы ни за что не допустили бы этого.

– Нет, дорогая. Майор говорит о Канаде, – сказала миссис Харрис, наливая себе еще чаю.

– Простите, но я вынуждена поправить вас, – раздраженно произнесла Амелия. – Браунсуик вовсе не в Канаде, а в Германии.

– Нью-Брансуик находится именно в Канаде, – наставительно проговорил Уинтер, решительно не давая Амелии запутать дело. – Судя по этому рисунку, ваша мачеха определенно побывала в Канаде.

– Вы так думаете? Но ведь она могла скопировать рисунок из какой-нибудь книжки.

– Не понимаю, Амелия, о чем спор. – Миссис Харрис явно хотела призвать свою воспитанницу к порядку. – Ваша мачеха вполне могла посетить Канаду. Ведь она, можно сказать, объехала весь свет. Смею думать, что именно за это лорд Тови так полюбил ее, ну и, конечно, за ее значительное состо...

– Майор Уинтер, – перебила компаньонку на полуслове Амелия, – простите меня, Бога ради, но мы совершенно забыли о ваших уроках.

– Мы со временем вернемся к этому, – сказал Лукас, которому очень хотелось узнать, о чем намеревалась далее говорить миссис Харрис.

Но Амелии это было ни к чему.

– О нет, мы не вправе злоупотреблять вашим временем. К тому же день настолько хорош, что просто жаль сидеть в помещении и судачить о моих глупыхдневниках. Почему бы нам не погулять в саду? Мы можем беседовать о правилах хорошего тона и одновременно любоваться алыми розами.

Он смерил ее еще одним долгим взглядом, но Амелия смотрела на него со своей наивно-глупенькой улыбкой, загадку которой Лукас никак не мог разгадать.

– Как вам будет угодно. – Он повернулся к миссис Харрис и вежливо наклонил голову со словами: – Извините нас, мэм.

– Пожалуйста, – ответила вдова, но посмотрела на леди Амелию так, словно та заслуживала, чтобы на нее надели колпак с ослиными ушами, как поступали в ее школе с непослушными и упрямыми ученицами.

Уинтер предложил Амелии опереться на его руку, и они направились к выходу в сад. Он обратил внимание на то, что в доме много комнат, а также на толстые пушистые ковры, мраморные камины и восковые свечи в канделябрах. В доме его кузена не было такого количества картин на стенах, и пахло в нем сальными свечами. В семье Амелии, вне всякого сомнения, водились денежки, и притом немалые. Вся обстановка выглядела новой, словно бы приобретенной в последние годы. Если он прав и деньги на покупки получены от...

– Лукас, нельзя ли идти помедленнее?

Голос Амелии прервал его размышления, Лукас спохватился, что шагает слишком быстро и девушке приходится чуть ли не бежать, чтобы не отставать от него.

– Прошу прощения, мэм, – извинился он, замедляя шаги.

– Вам очень хочется поскорее увидеть мои розы?

– Разумеется, – солгал он. – У вас красивый дом. И такой богатый. Неудивительно, что охотники за приданым стучатся в вашу дверь. И давно вы здесь живете?

Они сошли по лестнице к выходу в сад. Амелия отпустила его руку и остановилась на дорожке, прежде чем двинуться дальше.

– Достаточно давно, – ответила она на вопрос Лукаса. – Но вот вам еще урок: считается ужасной бестактностью говорить о деньгах и о стоимости вещей. Вероятно, и американцы следуют этому, правилу.

– Но ведь это вы заговорили прошлым вечером об охотниках за приданым, – возразил Уинтер и, заметив брошенный на него Амелией взгляд искоса, добавил: – Вам бы стоило и самой следовать тем правилам, которым вы меня учите.

– А вам, сэр, стоило бы принимать мои уроки всерьез, иначе я откажусь давать их вам, – сказала Амелия, надув губки.

– Обещаю вам относиться к ним очень серьезно. «Ты даже и вообразить не можешь насколько».

– Вот как? Осмелюсь предположить, что вы захватили с собой ваш кинжал вопреки тому, что я говорила вам вчера вечером.

Кинжал, разумеется, был при нем. Как же иначе в Лондоне, где на любой улице можно встретить грабителя? Но он спрятал кинжал на себе так, что она не могла его заметить.

– Нет, мэм, – солгал он.

– Вы так говорите, просто чтобы меня успокоить. Сверкнув глазами, Лукас остановился и расстегнул сюртук.

– Если хотите, можете обыскать меня.

Когда Лукас увидел, с каким восхищением Амелия смотрит на его широкую грудь, в крови у него словно вспыхнул огонь, а когда она перевела взгляд на его лицо, пульс пустился в галоп. Черт побери, и где только эта совсем юная женщина успела научиться искусству обольщать?

– Как бы мне ни хотелось убедиться в том, насколько вы большой и сильный, Лукас, мне лучше этого не делать, – проговорила Амелия, томно опустив ресницы, но тут же добавила, широко раскрыв глаза и глядя куда-то поверх его плеча: – А вам лучше застегнуть сюртук, пока миссис Харрис не положила скорый конец нашему уроку.

Лукас обернулся и, следуя ее взгляду, в одном из верхних окон дома заметил дуэнью, которая сидела за письменным столом и, кажется, что-то писала, но в эту минуту смотрела прямо на них. Вряд ли сейчас возможно поцеловать Амелию и таким образом добиться ее доверия и откровенности.

Лукас поспешил застегнуть сюртук.

– Полагаю, что расстегивать сюртук в приличном обществе тоже нельзя.

– Ни в коем случае. – Амелия двинулась дальше по дорожке. – Так же, как и снимать его.

Лукас догнал ее и пошел рядом.

– Даже в карточной комнате?

– Нельзя, если в комнате присутствуют дамы. – Амелия подняла на него глаза. – Вы играете в карты?

– Иногда случается. Но я никогда не проигрывал, если вас занимает именно эта сторона дела.

– Вам, наверное, часто приходилось сталкиваться с шулерами.

Странное замечание. Лукас повернул голову и встретил пристальный взгляд Амелии.

– Не так уж часто. А что?

Она, как ему показалось, почувствовала некоторое облегчение.

– Ничего, я спросила из чистого любопытства, не более.

– Вы считаете, что американцы склонны мошенничать в карточной игре?

– Право же, сэр, – запротестовала Амелия, – не стоит относиться к любому совершенно невинному замечанию как к попытке очернить ваших соотечественников.

– Разве я это делаю?

– Да, как, например, на вчерашнем балу. Военные были просто ошарашены.

– С моей точки зрения, они не вправе судить о тех сражениях, в которых не участвовали.

– А вы не вправе употреблять столь сильные выражения. Лукас воздержался от желания ответить резкостью.

– Простите, мэм. Я полжизни провел среди солдат и, случается, забываю, как должно вести себя в обществе леди.

Амелия наклонила голову:

– Я прощу вас, если вы измените свое поведение. Лукас усмехнулся. Изменить поведение по отношению к англичанке? Вряд ли такое случится – разве что луна рухнет в Атлантический океан.

– Не знаю, что говорила вам об американцах ваша мачеха, но у нас Никто не поднимает шум, если мужчина позволит себе иной раз употребить крепкое выражение.

Это было не совсем правдой, но Уинтер намеревался вернуть разговор в прежнее русло.

– Долли о таком не упоминала. Уинтер пошел на риск:

– Кирквуд утверждает, что ее родители были англичанами, а не американцами.

Амелия ускорила шаги.

– Да, и они эмигрировали в вашу страну до ее рождения. Это совпадало со сведениями Уинтера о Дороти Фрайер.

– Где же она росла?

– Не имею представления, – беззаботно ответила Амелия. – Долли редко говорит о своей жизни в Штатах. Это напоминает ей о ее покойном муже, которого она очень любила.

– А кем он был? – В ответ на ее недоуменно поднятые брови Лукас добавил: – Может быть, я его знаю.

– Его имя Обадия Смит. Он был владельцем торгового концерна в Бостоне.

Уинтер нахмурился. Когда Теодор Фрайер перебрался из Балтимора на север, то встретился с Дороти в Рейнбеке, в штате Нью-Йорк, а не в Бостоне. Фрайеры именно оттуда добрались до границы с Канадой и пересекли ее.

Выходит; Дороти Смит вовсе неДороти Фрайер? Или она лгала своей новой семье?

– Имя мне не знакомо. В таком случае я не знаю Бостон как следовало бы. Вы уверены, что она жила именно там?

– Конечно, уверена, – Амелия снова надула губы. – И не пытайтесь убедить меня, что это был Брансуик, хотя названия обоих городов начинаются на одну и ту же букву. Такого не было.

– Мы это установили, – сухо произнес Уинтер. – И где они жили в Бостоне?

– Откуда мне это знать?

– Ну тогда скажите, как долго они там жили. Амелия пошла медленнее.

– Долли не рассказывала мне о своей жизни во всех подробностях. А почему вы так интересуетесь моей мачехой?

Так. Ему надо быть осторожнее.

– Даже не знаю, что вам ответить. Для этого нет никаких особых причин.

– Если ваше представление об ухаживании заключается в том, чтобы вести разговоры о моих, немолодых и скучных родственниках, мы далеко не уйдем.

– О, вы, конечно, правы. – Скрипнув зубами от того, что Амелия вернулась к своей игривой, ипостаси, Лукас остановился и, сорвав бутон с розового куста, протянул его Амелии: – Пожалуйста, примите мои извинения.

Ее глаза подозрительно заблестели, она остановилась, чтобы понюхать бутон, и сказала:

– Ваши извинения дорогого стоят. Наш садовник снял бы вам голову с плеч, если бы застал за похищением бутона с его призового розового куста.

Лукас воткнул бутон Амелии в волосы, потом с нежностью погладил ее по щеке.

– Вашего садовника здесь нет, дорогая, – прошептал он. Глаза их встретились, и у обоих ожило воспоминание о вчерашних поцелуях. Амелия облизнула губы, Лукас наклонил к ней голову, но, прежде чем он поцеловал ее, Амелия резко отпрянула. Бросив взгляд на окно верхнего этажа, она пробормотала: