На душе настолько погано, что хочется постоянно рыдать. У нас такие сложные взаимоотношения, что я не вижу ничего странного в его поступке, он злился. А на тот момент мы даже друзьями не были. Просто двое, старающиеся сделать друг другу побольнее. Только вот простить я его не могу все равно. Мне больно, что меня заменили ей. Если бы я согласилась уехать с ним домой, ничего бы не случилось. С другой стороны… попытка оправдать чужой поступок своими действиями — это путь в никуда.

А еще голову терзает понимание, нас с Марком связывала только болезненная страсть, которая тяжело давалась обоим. Но кто сказал, что позже, когда мы сдались, на месте страсти выросло хоть что-то другое? Я к нему стала относиться несколько иначе, лучше, нежнее, а он ко мне? В этом я не была уверена. Так же не была уверена в том, что окажись на моем месте Дина, он не предпочел бы ее снова, взамен болезненных отношений со мной. Все это не дает мне забыть о нем. Не дает спокойно спать и отключиться. Я просто и безыскусно страдаю в лучших традициях женской депрессии. Лопаю мороженое и совершаю недостойное — пытаюсь найти его профили в соцсетях.

Это непросто. Макс не любитель зависать в сети. После многочисленных попыток натыкаюсь только на страницу в инстаграмм. Она довольна старая — ей лет восемь и первое фото меня поражает. На нем Марк совсем юный, худощавый и длинноволосый. Точнее длинные волосы только на макушке. Они собраны в хвост, а виски выбриты. На этой фотке парень позирует в профиль на фоне заката. У него совсем юное и очень симпатичное лицо. Ему тут лет семнадцать не больше. На следующем он стоит на руках на фоне моря. А потом тишина, затянувшаяся почти на год. Снова пара фоток уже в военной форме и с короткой стрижкой. Несколько без рубашки где-то в пыли. Последняя фотография опубликована прошлой весной. Уже серьезный и задумчивый взгляд не парня, а молодого мужчины. Едва заметная ухмылка в уголках губ и абсолютно гладкое лицо. Рельефные плечи без шрамов и крепкие мышцы груди. На фото он в борцовке на фоне спортивного зала, на лбу капельки пота, на заднем фоне груша и кусочек ринга. Видимо, он после тренировки. А дальше тишина. И от этой тишины становится грустно. Мне нравится Марк на последней фотографии, но я даже сохранить ее не хочу. Я не знала его таким — уверенно-безмятежным. В его душе еще не поселилась боль. Он с уверенностью сморит в будущее и не знает, что ждет его в ближайшее время. Я закрываю страницу, которая не дала мне ничего, и прижимаю к груди подушку. Кажется, я почти готова его простить и попытаться понять. Только вот нужно ли это самому Марку? От мыслей меня отвлекает стук в дверь. Я вздрагиваю и с удивлением смотрю на встревоженное папино лицо.

— Что-нибудь случилось? — спрашиваю я, понимая, что даже не помню, когда папа последний раз поднимался ко мне в комнату. Он внимательно смотрит на меня, кивает и каким-то потерянным голосом говорит.

— Да.

— Что-то с Марком? — подрываюсь я, чувствуя, что сердце в груди замерло, но в папиных глазах недоумение.

— А он-то тут причем? Пойдем, хоть кофе выпьем, и я тебе скажу.

Я киваю, мысленно вспыхнув. Вот какого я его сейчас вспомнила при папе? Теперь чувствую себя идиоткой.


Марк

Единственное, что Марк вынес из детства — это простую истину о том, что маму лучше не бесить. К счастью, бесилась она не часто, и делать это было не трудно. Поэтому, едва она уходит, как Марк выливает в раковину остатки спиртного и идет в душ. В холодный. Потом до тошноты убирается, разгребая завалы, заваливается спать, а когда просыпается — уже относительно адекватный, повторяет весь круг снова. В итоге к вечеру следующего дня, он может даже сесть за руль. Может, но пока не уверен, что хочет. Старая косуха висит в шкафу и в нее даже получается влезть. А в том году не вышло. За время болезни он похудел то того размера, которого был в до армейские времена. Так же в шкафу находятся джинсы и стопка маек. Это все он приготовил выкинуть и ругался, когда мать упрямо притащила ненужные шмотки в квартиру. Он не собирался их носить, но что-то изменилось. Наверное, Ника отчасти его излечила. Шрамов Марк теперь точно стесняться не намерен.

Когда идет в гараж, расположенные неподалеку, размышляет заведется ли агрегат, но не новый, покрывшийся пылью байк начинает довольно урчать, едва Марк в него заливает бензин и заводит. Это лучше чем автобус.

До матери добираться минут двадцать, поэтому Марк успевает как раз к ужину.

— Ну смотри-ка, — довольно хмыкает она, пропуская в дом. — Не рассчитывала тебя тут увидеть.

— Я всегда был послушным сыном, — пожимает парень плечами и заходит.

— И то верно, — соглашается мама. — У меня сломался кран, — заявляет она с порога. — И еще ручка на двери и надо немного подклеить обои.

Марк вздыхает, но радуется, что ближайшие несколько дней ему точно не придется терзаться различными мыслями.

Так и есть. На следующее же утро его ждут строительные магазины и увлекательный квест под названием «купи маме обои, такие как вот эти, но по цене тех и расцветки, как вон та клееночка».

Весь вечер Марк разбирает гостиную. Таскает мебель, передвигает шкафы и матерится. Мог бы догадаться, что мама его ждет не на чай с плюшками. Не, плюшки тоже были, но после того как он передвинул почти всю мебель. При этом сама мама вечером упорхнула и вернулась к полуночи. Марк даже не стал спрашивать, где она была. Меньше знаешь, крепче спишь.

А на следующее утро, разбирая один из шкафов, он натыкается на альбом с фотографиями. Натыкается, повинуясь ностальгии, потому, что выпала одна фотокарточка с отцом. Ему там, наверное, меньше чем Марку сейчас. Он раскрывает альбом и начинает перебирать снимки. На многих видит отца Ники. Он, мать и отец, похоже, много времени проводили вместе, а одна фотка заставляет замереть. На ней много народа на заднем фоне, сразу видно, сделана она случайно. А на переднем папе жмет руку молодой долговязый парень. Марк не придал бы значения, если бы не татуировка в виде головы волка на запястье.

— Мам! — орет он.

— Что случилось?

— А это кто?

— Да, я уж почти не помню… — отзывается она, разглядывая фотографию. — Один из друзей… да нет, даже приятелей, отца. С ним больше Валера общался. Там история нехорошая.

— Что за история?

— Я точно не знаю. — Мать присаживается на диван и бросает задумчивый взгляд в окно. — Когда твой отец только начинал служить, многие пытались мутить бизнес. Леньков, Самбурский и вот Гриша… не помню. Фамилия простая то ли Иванов, то ли Петров. Но эти-то были поумнее, пожестче, а у Гриши пошло что-то не так. То ли денег кому задолжал, то ли прогорел. Угрожали ему. Короче закончилось тем, что он попал в аварию. Кто-то говорил — подстроили, кто-то — сел за руль пьяным. На нем ни царапины, а вот Светка (это его девушка) погибла. Ей тогда было всего девятнадцать. Они жениться летом хотели. Гриша после этого исчез и в городе не появлялся. Ты куда? — удивилась мама, заметив, что Марк несется в сторону двери, поспешно на ходу, натягивая косуху.

- Мне нужно срочно уйти!

- А хлам? А ремонт? Марк!

— Потом, — отзывается парень уже из двора и вскакивает на мотоцикл.

У дома Самбурского, естественно, пускать его не хотят. Марк искренне надеется, что после того, как схлопотал по роже, Андрей не будет на него сильно злиться. В любом случае хотелось это сделать, потому что он смотрел на Нику… короче, не нравилось Марку, как смотрит.

— Самбурский! — Орет Марк еще у бассейна, зная, что охранники зовут подмогу и его скоро скрутят. — Самбурский!

— Ты дебил? — интересуется отец Ники, появившись на лестнице второго этажа, когда Марк врывается в холл. — Ты че орешь и какого хрена сюда явился? Мы же все обсудили. Тебя вышвырнут нахер.

— Я знаю, кто убивает девушек.

— Что? — удивляется Самбурский и торопливо спускается. У него цепкий и деловой взгляд. — Откуда?

К счастью здравый смысл побеждает злость. Марк машет фоткой, которую до сих пор сжимает в руке, и передает Валерию Ивановичу.

— И что?

— Это кто?

— Гришка…

— Это телохранитель Дины, — припечатывает Марк для наглядности тыкая пальцем в изображение.

— Да ну… — Самбурский бледнеет, но пока еще отказывается верить. — Они не похожи, и фамилии у них разные.

— Зато татуировки одинаковые, — говорит Марк. — Я заметил, когда руку ему жал. А сегодня у матери нашел эту фотографию… Валерий Иванович, это он. Поверьте моим глазам и моему чутью.

— Твою ж мать… — потрясенно произносит Самбурский и Марк замечает, что его руки дрожат, когда он пытается набрать номер на телефоне. Парень слышит про абонента, который находится не в сети. — Твою ж мать, — повторяет Самбурский и шепчет, — Ника.

— Да что, черт возьми, произошло?

— Ты много пропустил, — отрывисто сообщает он, и набирает другой номер. Пока идут гудки, жестами дает команду примчавшемуся Андрею собираться.

— Дина тоже убита, — поясняет он для Марка, не отрываясь от разговора по телефону. Там тоже указания — быть наготове.

— Бля…

— Это еще не «бля». — Он поворачивается к Марку и безжизненно сообщает. — Георгий охраняет Нику. Они сейчас уехали на похороны Дины.

— Твою ж мать, — повторяет Марк и чувствует, как останавливается его сердце. — Я с вами.

— Нах?

— Я с вами.

Самбурский не спорит, раздраженно отмахивается и все.

16 Самый темный час

Ника

Когда папа сообщает о смерти Дины, я не чувствую ничего. Уже ничего. Лишь отстраненно думаю о двух вещах. Первое — так вот почему она больше не звонит, и второе — Георгий не худший вариант на должность телохранителя. Уж точно лучше, чем Андрея, который ведет себя безукоризненно, но смотрит так… так… как смотрел Марк, короче. Только вот чувства этот взгляд рождает совсем другие. Мне не нравится жадность в его глазах. И, хотя я доверяю Андрею, его небезразличие утомляет, а еще напоминает о том времени, когда рядом со мной был Марк.