Конни заставила-таки себя идти вперед. Скамья судьи и трибуна свидетелей терялись где-то в тумане.

А вот в этом ряду восседает приемный папочка по прозвищу Святоша: настоящее его имя, понятно, звучало иначе. Когда Конни сбежала из дома, ее поймали и вернули к Святоше, ведь все считали его кристальной души человеком. Каждую ночь он застегивал на девочке наручники и приковывал ее к постели. Если снова сбежит, то отправится в тюрьму. «А мы ведь этого не хотим, верно, Конни? Ты должна научиться покорности. Ради Господа нашего».

Святошу Конни ненавидела больше других. Каждую ночь, защелкивая наручники, он обещал, что в последний раз. Но каждый день находился новый повод для наказания подопечной. «Какая ты сегодня растрепанная, Конни. Просто позор! Ты знаешь, что за это бывает?..»

Ей отчаянно захотелось убежать. Как прежде она убегала от своих мучителей. Спотыкаясь на каждом шагу, Конни переступила за деревянную ограду, разделяющую зал на две половины. Эти мерзавцы из далекого прошлого пришли сюда, чтобы обвинить ее во всех смертных грехах. Вот и сюрприз, обещанный Стэнли Корффом! Адвокат уверял, что, после того как он закончит ее допрашивать, Конни никто не поверит. Корфф был прав...

Расстояние до места свидетелей упорно не желало сокращаться. Ноги словно свинцом налились, плечи поникли, каждый шаг давался с трудом. Если есть на свете милосердный Бог, да поразит он ее сейчас молнией!

Ник потянул ей руку, помогая подняться на возвышение, и Конни отпрянула назад. Во взгляде прокурора светилась неподдельная тревога, лишая ее последних остатков самообладания. Прикосновение его руки, совсем недавно способное пробудить нежность и страсть, вдруг показалось холодным и враждебным.

– Констанс Грант, – возвестил судья на весь зал. – Напоминаю вам, что вы принесли клятву.

Ник перегнулся через деревянные перильца.

– Конни, что с тобой? Что-то не так?

Как ответить ему? Возможно ли пускаться в объяснения на глазах у целого зала? Сколько времени ей осталось? Скоро один из этих людей вскочит на ноги, наставит на нее обвиняющий перст и завизжит: «Лгунья! Мерзавка! Потаскуха!»

Если это и правда произойдет, неужели она вернется в прошлое и снова станет той беззащитной девчушкой, жизнью которой распоряжались другие люди?

– Конни? – снова прошептал Ник. – Тебе нехорошо? Давай попросим ненадолго прервать заседание!

– Нет, я хочу поскорее отделаться.

– Ваша честь! – проговорил Роббинс, обращаясь к судье. – Моей свидетельнице нездоровится. Не могли бы мы устроить небольшой перерыв?

Судья Фултон испепелил ее негодующим взглядом.

– Мисс Грант, вы в силах давать показания?

– Кажется, да...

– Тогда начинайте, мистер Роббинс. Мне надоели ваши вечные отсрочки. Хватит попусту расходовать время суда.

– Мисс Грант, – начал Ник, – вчера вы сообщили суду, что работали официанткой в...

Она заставляла себя не смотреть в зал, пока Роббинс вкратце суммировал ее вчерашние показания. Ничего дурного с ней здесь не произойдет, никто ее пальцем не тронет. Она – в зале суда, а Ник – рядом. Он не даст ее в обиду, она в безопасности!

– Будьте добры еще раз указать на человека, который на ваших глазах вошел в двери «Афродиты», извлек пистолет и спустил курок.

Стараясь ненароком не встретиться взглядом с бывшими приемными родителями, Конни махнула рукой в сторону обвиняемого.

– Это был он. Макс Саверо.

Судья подался вперед.

– Попрошу вас смотреть прямо на обвиняемого, мисс Грант. В целях идентификации.

Отчаянно хватая ртом воздух, сдерживая готовый вырваться крик, Конни посмотрела в сторону человека, застрелившего собственных родителей.

– Вот он! Максимилиан Саверо.

Рядом со своим подзащитным восседал Стэнли Коррф – холеный, невозмутимый. Позади – Святоша. Он и в самом деле здесь. Этот жестокий и злобный мучитель из прошлого ей не привиделся, нет!

– Мисс Грант, – продолжал Ник. – Расскажите своими словами, что произошло после того, как Макс Саверо выстрелил из пистолета?

– Я уронила поднос. – Она пыталась сосредоточиться, но мысли путались, воспоминания наплывали одно на другое. – Бокалы разбились.

И сейчас ее накажут, обреченно подумала она, мысленно переносясь в детство. Конни разбила стакан! Конни – скверная девчонка!

Усилием воли она заставила себя вернуться в настоящее.

– Я побежала остановить его, но он уже спустил курок... Я просто глазам своим не поверила. Макс Саверо появлялся в ресторане и прежде и всегда производил впечатление истинного джентльмена. Как он мог пойти на такое?

– Протестую! – Это снова встрял Стэнли.

– Протест принят. Мисс Грант, описывайте только то, что видели.

– Я посмотрела ему в лицо. – О да, она помнила эти глаза! Бездушный взгляд хладнокровного убийцы. – Нас разделяло несколько дюймов. Он вроде как толкнул меня в сторону и побежал к двери.

Роббинс вернулся на свое место к столу обвинения.

– Ваша очередь, мистер Корфф.

Конни не глядела в сторону Стэнли, но чувствовала: он уже рядом. В воздухе разливался запах дорогого одеколона – и холодная враждебность.

– Вы называете себя порядочной женщиной, мисс Грант?

– Протестую! – воскликнул Роббинс.

– Ваша честь, – возразил Корфф, – эту тему мы обсуждали в ходе предварительной дискуссии. Мистер Роббинс знает, что я намерен проверить репутацию его свидетельницы. Репутация имеет прямое отношение к истине, особенно если допустить возможность подкупа.

Судья Фултон задержался с ответом.

– Протест отклонен. Продолжайте, мистер Корфф.

– Ну-с, мисс Грант? Вы порядочная женщина?

– Да.

– Вы бывали под арестом?

– После совершеннолетия – ни разу.

– Зато на несовершеннолетнюю Конни Грант существует весьма внушительное судебное досье. – Стэнли сверился с блокнотом. – Что у нас тут такое? Вы дважды убегали из дому. И даже обвинялись в хранении наркотиков.

– Все это было до того, как мне исполнилось пятнадцать, сэр!

Но Стэнли Корфф продолжал:

– В школе ваши оценки оставляли желать много лучшего. Несколько учителей занесли в свои учетные карточки пометку «неисправима». Вы дрались со сверстниками. В старших классах вообще бросили школу. Это соответствует истине?

– Да, но... – Конни так хотелось объяснить судье, что у нее были и успехи, что многие учителя относились к ней по-дружески, называли умницей, поощряли.

– В возрасте между восемью и четырнадцатью годами вы сменили в общей сложности девять приемных семей, – неумолимо продолжал Стэнли. – Верно?

– Не помню, – выдохнула Конни. – Возможно...

– Может, вы вспомните кого-то из своих приемных родителей? – предложил Корфф. – Оглянитесь вокруг. Вы никого не узнаете?

Во взглядах ненавистных ей людей читалось осуждение. Искаженные презрением лица... Конни знала, что за яд источают их языки. Знала, как впиваются в кожу их острые когти, помнила звук пощечин. Помнила ремень, со свистом полосующий спину...

– Мисс Грант? Вы узнаете этих людей?

– Да...

Голос ее дрогнул, но плакать она не собиралась. Из последних сил Конни сдерживала слезы, давно накопившиеся внутри. Она не позволит мучителям победить, после стольких-то лет!

Тем временем Стэнли передал присяжным увеличенную фотографию Конни. Платиновые волосы в беспорядке падают на плечи, вызывающе яркий макияж смазан, низкий вырез блузки открывает грудь. Даже на взгляд самой Конни этот портрет ей чести не делал. Девица низкого пошиба...

– Ваша фотография, мисс Грант?

– Да.

– Внешне вы очень изменились, – заметил Стэнли. – Эта фотография сделана во времена «Афродиты»?

– Не знаю. Может, и так.

– Что до ваших взаимоотношений с мужчинами, мисс Грант... У вас было много любовников?

– Нет!

– Разве не правда, что сейчас вы спите с...

– Протестую! – вознегодовал Роббинс. – Ваша честь, под судом находится отнюдь не Конни Грант. Мистер Корфф использует непристойную и подлую тактику, чтобы дискредитировать показания свидетельницы, которая сумела возвыситься над тяжелым детством и стала полезным членом общества. Всю жизнь она проработала...

– Протест отклонен, – прервал судья. – И предупреждаю вас, мистер Роббинс, против подобных вспышек.

Стэнли Корфф снова приступил к делу.

– Мисс Грант, за последнюю неделю вам доводилось спать с мужчиной?

Сердце бешено билось в груди. Впервые в жизни ей не на что и не на кого было надеяться. Золотая мечта любви, что связала ее и Ника, вдруг показалась запятнанной, жалкой, мерзкой...

– Отвечайте на поставленный вопрос, мисс Грант!

– Да...

Она подняла взгляд. Зал суда стремительно вращался вокруг нее гигантским водоворотом, омут былого отчаяния затягивал все глубже, а сил противиться не осталось.

– Этот человек присутствует в зале суда?

– Да...

Роббинс снова изъявил протест, попросил о перерыве, потребовал изменить направление допроса.

Стэнли подался вперед и гулким ораторским голосом спросил:

– Конни Грант, вы спите с государственным обвинителем Николасом Роббинсом?

Зал суда словно взорвался. К выходу наперегонки устремились репортеры. Здесь ли мать Ника? Как теперь смотреть в глаза этой приветливой элегантной леди? Конни закрыла лицо руками: щеки горели.

Словно издалека послышался удар молоточка, призывающий к порядку. Каждый звук болезненно отзывался в ее сознании – мучительнее ударов, полученных в детстве, сокрушительнее унижений, испытанных прежде. Ей захотелось сдаться. Этой пытки она не вынесет...

– В мой кабинет! – закричал судья. – Мистер Роббинс, мистер Корфф! В мой кабинет, немедленно!

Ник держал ее за руку. Она видела, как двигаются ее губы, а затем услышала слова, произнесенные совсем тихо, только для нее одной:

– Я люблю тебя, Конни! Люблю, невзирая ни на что! И это – самая высшая, самая святая из истин, когда-либо подтвержденных в этом – или в любом другом – зале суда.