Но все это в прошлом. Сейчас она свидетельница. А он государственный обвинитель. Все остальное для него значения не имеет.

Конни ожидала, что опрашивать ее станет Дан Корбетт, но встал почему-то Ник. По мере того как он подходил все ближе, дыхание ее учащалось. Стараясь унять дрожь, Конни до боли сцепила пальцы.

– Мисс Грант, – начал прокурор, – каков был ваш род занятий на пятнадцатое декабря тысяча девятьсот шестьдесят пятого года?

– Я работала официанткой в ресторане «Афродита» и очень дорожила этим местом. Приятные люди, великолепный стол, щедрые чаевые.

– У вас были постоянные клиенты?

– А то! Многие заходили по нескольку раз на неделе и всегда выбирали мои столики. – Она оглянулась на присяжных. – Я гордилась своей способностью запоминать, что людям нравится из еды и напитков. Особенной популярностью пользовался фирменный коктейль «Ураган»: ром с гранатовым соком и...

Роббинс слегка откашлялся, и Конни поняла, что уклонилась от темы. Она подняла взгляд: в глазах молодого прокурора светилась такая беззаветная любовь, что поток слов мгновенно иссяк.

– Мисс Грант, вы помните Джованни и Софи Саверо?

– Да. – Короче и сказать нельзя. Ник должен остаться доволен.

– Вы можете нам о них рассказать? Своими словами?..

– Почтенная пожилая пара. Очень приятные люди. Мне казалось, что им хорошо вместе и что они нежно любят друг друга.

– Протестую! – воскликнул Стэнли Корфф. – Свидетельница не является ни психоаналитиком, ни близким другом семьи. Это необоснованное предположение.

Конни метнула на него яростный взгляд. Рядом со Стэнли расположились двое адвокатов в дорогих костюмах, парочка юрисконсультов и ассистенты. Мерзавцы, подумала она. Там же восседал и Макс Саверо собственной персоной.

– Находились ли Джованни и Софи Саверо в ресторане «Афродита» пятнадцатого декабря тысяча девятьсот шестьдесят пятого года?

– Безусловно!

– Они сидели за одним из ваших столиков?

– Да.

– Вы с ними говорили?

– Разумеется. А как иначе, по-вашему, я могла принять заказ? – Конни произносила ничего не значащие слова, чувствуя, что не в силах смотреть на любимого, вспоминать то, что произошло между ними, домысливать то, что еще могло бы произойти.

– Мисс Грант, перескажите суду ваш диалог с четой Саверо.

– Джованни Саверо заказал ланч на двоих. Он всегда так поступал. Он говорил, что именно подать Софи Саверо, потом переводил взгляд на жену и вопросительно изгибал бровь, проверяя, не ошибся ли. А она улыбалась и похлопывала его по руке.

Поскольку Ник не стал ее останавливать, Конни продолжала описывать пожилых супругов, которые, по ее мнению, любили и уважали друг друга, были добры к ней, Конни, и ко всем окружающим. То и дело девушка оглядывалась на присяжных, чувствуя, что те понимают ее простые слова и скрытый подтекст: Джованни и Софи Саверо были хорошими людьми.

Присяжные заулыбались, когда Конни дошла до словарного запаса и «альковных тайн». Хотя Корфф несколько раз пытался протестовать и протесты принимались, становилось ясно, что даже судья Фултон к ней явно расположен.

Прокурор искусно заставил ее воспроизвести диалог с Майклом Джорданом в баре, включая замечание о рождественских подарках.

– Кому вы собирались дарить подарки?

– Протестую! – Стэнли вскочил на ноги, кипя негодованием. – Список рождественских покупок не имеет отношения к делу об убийстве!

– Ваша честь, я пытаюсь дать характеристику свидетельницы, – парировал прокурор.

– Протест отклоняется, – изрек судья. – Продолжайте, мисс Грант.

– У меня нет семьи, – объяснила Конни, – но я думала купить подарки друзьям. – Она перечислила несколько имен, последним назвав Стива Клуни. – А еще я училась на заочных подготовительных курсах.

– Работая официанткой, вы успевали учиться? – уточнил Роббинс.

– Мне всегда хотелось чего-то добиться в этой жизни. Стыдно признаться, я даже школы не закончила, но впоследствии экстерном сдала экзамены за старшие классы. Сейчас я учусь в колледже и работаю. Мне приходится работать, потому что, когда я решила выступить свидетельницей на первом процессе Саверо, я потратила все свои сбережения.

– Протестую! То, что произошло после пятнадцатого декабря тысяча девятьсот шестьдесят пятого года, не имеет отношения к делу. – Стэнли буквально подбросило со своего места.

– Ваша честь, – проговорил прокурор, – я пытаюсь показать, на какие жертвы пошла эта молодая женщина ради того, чтобы помочь правосудию.

– Протест отклоняется!

Роббинс дошел уже до заключительного эпизода.

– Присутствует ли в зале человек, вошедший в ресторан «Афродита» пятнадцатого декабря тысяча девятьсот шестьдесят пятого года?

– Да!

– Будьте добры указать на него.

Конни наставила палец точнехонько на обвиняемого.

– Вот он! Макс Саверо!

Конни уже знала: момент, когда свидетель называет подсудимого по имени, всегда исполнен драматизма, однако, взглянув в сторону защиты, она испытала потрясение иного рода.

Позади Макса, среди людей Корффа, сидел угрюмый верзила в черном пиджаке и белой рубашке. Длинные сальные волосы висели безжизненными лохмами. На левой щеке алели пять царапин. Когда незнакомец отбросил волосы со лба, блеснула золотая серьга в форме кольца. Не этот ли человек на нее напал и пытался ее убить?..

Конни не сводила с него глаз. Тем временем Ник возвратился к столу обвинителя и зашуршал бумагами.

– Ваша честь, – прозвучал его голос, – у меня есть еще вопросы к свидетельнице. Но может быть, на сегодня хватит?

Судья Фултон сверился с часами и кивнул. Послышался удар молоточка.

– Объявляется перерыв! Заседание продолжится завтра в девять утра.

Народ понемногу разбредался; Конни не отрывала взгляда от человека в черном. Он ли это? Или опять воображение разыгралось? Двое офицеров Федерального управления дожидались у двери, чтобы препроводить свидетельницу в изоляционный дом, но она опрометью бросилась к столу обвинения и схватила Роббинса за руку.

Она знала, что прокурор не вправе общаться с ней, пока присяжные в зале, чтобы не создалось впечатление сговора. Однако выбирать не приходилось.

– Я его видела! Того типа, что на меня напал!

– Он здесь?

Конни обернулась к столу Корффа, но незнакомец уже исчез.

– Он вон там сидел! За Максом Саверо.

Словно завороженный, Ник глядел в удивительные синие глаза, мечтая тут же, на месте, заключить ее в объятия и осыпать поцелуями. Когда весь этот кошмар закончится, он ее не отпустит. Без Конни жизнь его пуста и беспросветна...

– Как ты его узнала?

– Царапины на щеке, серьга... Я не уверена на все сто, что это и вправду он. У кого хватит дерзости явиться сюда и усесться прямо за Саверо?

– Я знаю, о ком она говорит, – заметила Аделина, слышавшая разговор. – Это один из следователей Корффа, его зовут Джеймс Мэтсон.

– Следователь! – возликовал стоявший тут же Дан. – Ну конечно!

– Что такое? – переспросила Конни.

– Большинство следователей имеют разрешение на ношение оружия. Ну, вроде как частные детективы. Они свободно заходят в здание суда, в наши офисы, в полицейские участки, даже в тюрьмы. Этот тип имеет доступ к любой информации, и никого не насторожит то, что он вооружен. – Дан оглянулся на Ника. – Надо его задержать и допросить!

– Значит, мне уже ничего не угрожает? – Конни умоляюще глядела на Роббинса. – Мне не надо возвращаться в изоляционный дом?

– Прости, Конни... – Никогда еще Ника не влекло к ней так! – Тебе придется пойти с ребятами из управления.

Разочарование отразилось в ее взгляде.

– О’кей. Я понимаю.

– Не грустите, – улыбнулась Аделина. – Завтра все кончится.

* * *

На следующее утро процесс возобновился. Конни не сводила глаз с Роббинса, человека, которому она подарила свое сердце, который стал ее судьбой.

Очень может быть, что сегодня она говорит с ним в последний раз... Она покинет трибуну свидетельницы, и ее тут же умчат куда-то согласно предписаниям программы, дадут новое имя... Она никогда больше не увидит Ника, никогда его не поцелует, никогда к нему не прикоснется! Никогда уже не лежать им рядом, слушая, как бьются в унисон их сердца.

Конни медленно шла через зал, зная, что каждый шаг приближает ее к зияющей пустоте бессмысленного будущего, и тут слева послышался свистящий шепот. Кто-то назвал ее имя.

Да, окликнувшая ее женщина постарела, но как не узнать пухлые губы, вечно кривящиеся в издевательской ухмылке?.. Откуда она взялась? Нет, воображение тут ни при чем, мегера из прошлого, и правда, здесь, в зале суда. Ее руки покоились на коленях: руки, что много лет назад впивались в запястья Конни, рвали ее волосы. С этих губ слетали гнусные обвинения – дескать, девчонка пытается соблазнить ее мужа, своего приемного отца. «Я видела, как ты выставляла перед ним свои титьки!»

Нет, сказала Конни про себя. Неправда. Я его ненавижу! От него разило.

Приемный папочка сидел тут же, рядом с женой. Грязные темные волосы стали грязно-серыми, морщины на лице углубились, глаза невыразительные, словно у гремучей змеи. Он посмотрел на Конни и облизнулся. Каждое слово этого человека навеки врезалось в память...

«Не могу допустить, чтобы малышка Конни говорила такие нехорошие слова. Ай-ай-ай! Значит, от меня разит?» Он медленно расстегнул пряжку на поясе, и гладкий кожаный ремень мелькнул перед глазами. А пальцы женщины, словно острые когти, все крепче впивались девочке в руку...

Конни подалась назад. Но сзади раздался еще один приглушенный голос.

– Привет, детка!

Жирная, дебелая тетеха! Маленькие поросячьи глазки теряются в складках кожи. Она помахала похожими на сосиски пальцами и улыбнулась крохотным ротиком. Тем самым ротиком, что некогда лгал полиции, уверяя, что это Конни хранит наркотики, а вовсе не ее собственная, ни в чем не повинная лапочка дочка!