Тиберий почувствовал, как шатается под ним престол. Мертвый Германик мог совершить то, что не удалось ему живому - свергнуть императора. И Тиберий отдает Пизона суду сената. Гней Пизона в суде не сказал ни слова в свое оправдание. Потом говорили, что у Пизона оставались письма Тиберия с приказом убить Германика. Но он не огласил их, обманутый лживыми обещаниями сохранить ему жизнь. Из суда Пизона относят домой на закрытых носилках, чтобы граждане Рима не растерзали его по дороге. А дома его уже ждал подосланный убийца. Смертный приговор Пизону объявил сам Тиберий, но только на следующий день, уже после смерти подсудимого. О наличии компроментирующих Тиберия писем говорит и то, что Плацину, жену Пизона, никто не тронул, а имущество, которое в подобных случаях конфисковывалось частью в пользу родственников пострадавшего, то есть в данном случае Агриппины и ее детей, а частью в казну, Тиберий специальным указом оставил сыну Гнея Пизона.

Пар был выпущен, римский народ был удовлетворен "справедливостью" Тиберия. И император вплотную занялся Агриппиной и ее детьми.

- Ты, дочка, считаешь оскорблением, что не царствуешь? - сказал он ей на одном из званых обедов и протянул яблоко.

Агриппина демонстративно отказалась принять угощение из рук императора, показав тем самым, что не доверяет Тиберию и ждет, что сам принцепс собственноручно отравит ее, как отравили по его приказу ее мужа.

Она была сослана Тиберием на один из островов в Тирренском море и там зверски убита. Но до этого ей пришлось пережить весть о казни Тиберием ее двоих старших сыновей. Убить третьего ее сына Калигулу император Тиберий почему-то не решился. Вероятно, потому, что мальчишкой заинтересовалась его мать Ливия и взяла сироту к себе. Чувствуя, как Тиберий, которого она сделала императором, все больше и больше выходит из-под ее контроля, Ливия решила подготовить ему достойную смену. И это ей удалось в полной мере.

Родной правнук Ливии и ее воспитанник Калигула задушил подушкой ее родного сына Тиберия в 37 году от Р.Х. и стал императором Рима. Агриппина добилась-таки своего, хотя и случилось это через четыре года после ее смерти. Но хотя матери Калигулы уже не было в живых, благодаря неуемному стремлению к власти Агриппины колесница римской истории из всех возможных путей уже свернула на тот, где в конечном итоге она переедет судьбу другой матери - Мессалины.

Сложись обстоятельства по-другому, Мессалину ждала бы обычная судьба римской матроны. Про закон Папия-Поппея вы уже знаете. А незадолго до рождения Валерии Мессалины император Тиберий потребовал еще больше ограничить вмешательство женщин в чисто мужские дела.

* * *

Перед очередным заседанием по сенату поползли слухи, что сегодня на заседание прибудет сам принцепс. Но все сроки прошли, пора было начинать, если сенаторы собирались сегодня попасть домой, а Тиберия все не было. Сенаторы растерянно переглядывались и галдели, лишь Цецина Север загадочно улыбался и молчал. Наконец он поднял руку.

Сенаторы смолкли, как по команде, оборвав свои разговоры на полуслове. В зале воцарилась мертвая тишина. Все знали, что в последние дни Север проводил все вечера на Палатине и, похоже, был в большом фаворе у императора.

Выйдя вперед, Цецина Север помолчал для важности, а потом, играя хорошо поставленным голосом записного оратора, начал сначала тихо, а затем с каждым следующим словом прибавляя по полтона. Сенаторы напрягли слух, но уловили только конец его фразы.

- ...И потому следует запретить высшим должностным лицам империи, уезжающим к месту новой службы в провинцию, брать с собой жен, - сказал Цецина Север и, замолчав, обвел взглядом скамьи сената.

Его коллеги явно не ожидали такой повестки дня.

- Присутствие женщины неминуемо связано с осложнениями, из-за их роскоши в мирное время, из-за их страхов в военное, - продолжил развивать свою мысль Цецина Север. - Из-за них римское войско в походе уподобляется орде варваров. Этот пол не только слабосилен и не способен к перенесению трудностей, но если дать ему волю, то и жесток, тщеславен и жаден до власти. - По обычаю римских ораторов, не любящих ходить вокруг да около, а ясно и коротко излагающих суть того, что они хотят сказать, сенатор Цецина Север сразу перешел к главному: - Они выступают перед воинами, прибирают к рукам центурионов - и вот недавно женщина распоряжалась управлением когорт, боевыми учениями легионов.

Сенаторы многозначительно переглядывались и согласно кивали головами. Теперь всем стало ясно, что имеет в виду их коллега и кто на самом деле стоит за его спиной. Император Тиберий, едва усидевший на престоле, когда управлением когорт и боевыми учениями легионов Германика распоряжалась его жена Агриппина, не желал переживать страх заново. Новых Агриппин в Риме не должно быть.

Между тем Цецина Север продолжал:

- Пусть сенаторы сами припомнят, что всякий раз, когда происходят осуждения за лихоимства, в большей части преступлений бывают повинны жены; вокруг них тотчас же собираются худшие люди провинции; женщины предпринимают и совершают всевозможные сделки. В своих приказаниях женщины чаще упорны и неумеренны, и те, которые некогда были обузданы законами, а теперь освободились от этих оков, норовят распоряжаться не только дома и на форуме, но в войсках.

Цецина Север еще раз обвел взглядом зал и пошел на свое место. Секунду-другую сенаторы молчали, а потом заговорили все разом. Поднялся невообразимый шум. Вперед выбежал Валерий Мессалин и замер с поднятой рукой. Шум постепенно умолкал. Сенаторы начали шикать на своих не в меру болтливых соседей. Сенатор Мессалин был единственным среди них, кто мог своим ораторским искусством отреагировать на любой негласный приказ принцепса так, что ни один доносчик потом не смог бы обвинить оратора в неуважении к инператору.

- На войну, разумеется, нужно идти только тем, кто способен носить оружие, - дипломатично начал свою речь сенатор Мессалин и тут же виртуозно оправдал свою славу лучшего оратора в сенате, опровергнув сам себя: - Но есть ли для возвращающихся после бранных трудов более чистое и добродетельное отдохновение, чем даруемое супругой? Вы считаете, что испорченность жен совращает мужей? - иронически поинтересовался сенатор Мессалин. - Но разве всякий холостяк безупречен? Тщетно прикрывать нашу мужскую слабость, выискивая для нее другие названия: если жена в чем бы то ни было преступает должную меру, виноват в этом муж. Несправедливо из-за безволия нескольких отнимать у мужей подруг, делящих с ними и счастье, и горести, и, покидая пол, по природе слабый, предоставлять его собственной невоздержанности и чужим вожделениям. Ведь и в присутствии мужа едва удается сохранить нерушимость супружеского союза; что же произойдет, если жены на долгие годы будут забыты, словно они получили развод? Поэтому, противодействуя непорядкам вне Рима, следует помнить и об охране нравов в самом Риме.

Сенаторы сдержанно загудели, и в их гуле ощущалось явное одобрение мыслям коллеги. Валерий Мессалин удачно обошел все подводные камни и даже ухитрился бросить камень в огород самого императора, причем так ловко, что схватить его за язык было невозможно. Сенат забаллотировал предложение Цецины Севера, притворно разводя руками и покачивая головами: дескать, и рады бы, да действительно нельзя. При этом многие нервно поеживались. Но на этот раз речь шла не о новых налогах и даже не об осуждении на смерть кого-нибудь из их рядов. Речь шла об основе основ империи - семье.

Валерий Мессалин на ступенях сената продолжал развивать свою мысль уже в тесном кругу своих друзей.

- Как вы думаете, может ли порядочная женщина, будучи в здравом уме и ни в чем не нуждаясь, во всеуслышание объявить себя проституткой? - Сенатор комически поддернул подол тоги, имитируя поведение жриц любви в переулках возле городского рынка. Но тут же посерьезнел и поднял ладонь, призывая следить за ходом его мысли. - Не стать проституткой, а именно объявить себя таковой. Так прямо сказать всем своим соседям, знакомым и родственникам, а также квартальному начальству: "С сегодняшнего дня прошу считать меня проституткой". Между тем так вынуждены поступать даже знатные римские матроны. Вот до чего дошло дело! Потомки напишут о нашем времени: были в Риме бесстыдные женщины, которые отрекались от прав и достоинств матрон, сами объявляя себя проститутками, чтобы уйти от кары законов.

В голосе сенатора Мессалина чувствовались искреннее возмущение и горечь.

- О каком стыде может идти речь и зачем нужны незамужней римской матроне ее "права и достоинства", если по закону Папия-Поппея в любой момент ее могут разорить, и тогда ей уж точно остается только пойти в публичный дом, чтобы заработать себе на кусок хлеба. Уж лучше заранее на словах объявить себя гулящей. Напомню вам, друзья, что речь идет о наших с вами женах и дочерях. - Мессалин невесело усмехнулся и замолчал.

Молчали и его собеседники. Хмуро молчал его дальний родич Марк Валерий Мессалин, жена которого была снова беременной, и гадалки предрекали ей появление на свет девочки с трагической судьбой.

* * *

Прошло двенадцать лет. Императора Тиберия уже давно не было в Риме. Еще в год рождения Мессалины он решил уехать из Вечного города, который ненавидел. И Рим платил ему той же монетой, причем сторицей. Тиберий избрал для жительства остров Капри и туда перенес свой императорский двор. Больше ни разу до конца жизни Тиберий не был в Риме, даже на похороны своей матери Ливии, умершей в 29 году, он не приехал.

Тиберий любил повторять: "Я держу волка за уши", - имея в виду римлян. Отныне он мог травить волка издалека, и чужими руками. С Вечным городом Тиберия больше ничего не связывало. Оба его сына умерли. Одного из них отравила его жена, вступившая в любовную связь с начальником личной охраны Тиберия. В Риме наступил настоящий террор и настоящий рай для доносчиков. Любой донос кончался осуждением на смерть обвиняемого, а состояние казненного доставалось императору за вычетом процента, полагавшегося доносчику.