— Как ты, милая?

— Я сейчас упаду.

— Давай остановимся. Отдохнем немного.

— нельзя, Илья, помнишь, что сказал Турлов — нам нельзя останавливаться, они могут нас догнать.

— Но они тоже должны отдыхать. И потом, наверняка они посчитали, что я утонул. Давай передохнем.

Он спешился и снял с коня Юлию. Устроившись на большом камне у подножия скалы, Илья посадил на колени Юлию и прижал её к себе. Ребенок в животе толкнул его ногой. Илья улыбнулся:

— Скоро он появится на свет, и у него будет самая красивая и смелая мама и самый добрый на свете папа.

— Я так боялась, что больше никогда не увижу тебя. Что малыш никогда не узнает своего отца.

— Я точно знал, что если останусь жить, то сбегу. Я не мог без тебя. Без твоих рук, без твоего голоса, без твоих глаз.

— Там на берегу я боялась, что ты не узнаешь меня.

— Я узнал тебя, как только ты сняла косынку.

— Я боялась, что не успею тебе сказать, как сильно я люблю тебя.

Илья улыбнулся и поцеловал её:

— Иногда поступки говорят лучше слов, кажется так ты мне говорила.

— Поцелуи. Я говорила про поцелуи. Ты отчаянный. Отчаянный и сумасшедший. Только сумасшедший будет пытаться переплыть Терек да еще и зимой.

— Отдохни. Просто отдохни. Через пару часов продолжим путь.


Еще несколько суток почти без перерыва, минуя горные села. Под удивленными взглядами местных жителей, с риском свалиться с обрыва в Терек или быть засыпанными внезапно сошедшим оползнем Юлия мужественно переносила верхом, без сна. Илья не мог найти слов, для того, чтобы отругать её, за то, что она пошла на его поиски в таком положении и похвалить за то, что она так мужественна и прекрасна. Новая заря уже алела на востоке. Пошел сильный снег, ветер усилился. Илья ехал бок о бок с Юлией. Внезапно она стала сползать с лошади. Илья подхватил её и, спешившись, опустил на землю.

— Мне что-то плохо, милый, прости.

— Да что ты, потерпи, хорошая моя, потерпи, там внизу село, мы спустимся и ты отдохнешь.

Со стороны дороги, откуда-то сверху послышалось гиканье и крики. Словно черная туча всадники в бурках окружили их. Старший спешился и подошел к Илье.

— Ты, собака, предал доверие Шамиля, предал всех нас…

— Я просто шел домой. Со мной делайте что хотите, только её не троньте.

— А вот я тебе собака сейчас горло перережу, прямо у неё на глазах, она сразу у тебя и разродится, — он захохотал и, схватив Илью за волосы, запрокинул ему голову и размахнулся саблей.

Снизу раздался выстрел, затем еще и еще. Первая пуля выбила саблю из рук чечена, вторая уложила его самого. Из-за поворота показались всадники

— Казаки! — оценив превосходящие силы противника, чечены повернули коней и направились обратно.

Юлия закричала от резкой боли в животе.

— Потерпи, милая, потерпи. Все кончилось. Он поднял её на руки и понес навстречу приближавшемуся отряду. Впереди ехал Деменев, увидев Юлию на руках у здоровенного бородача, он кинулся было с кулаками, но потом признал зятя и радостно обнял обоих.

— Ну и страшен ты, брат, с этакой бородищей.

— Скорее, нам нужно в село. У Юлии роды начались.

Подъехавший казак указал в сторону палаточного лагеря, рядом с селом:

— Вон там наш корпус. Там полевой госпиталь. Давайте туда.

На походных носилках Юлию к вечеру спустили в предгорья, где развернулся полевой лагерь казачьего корпуса. Она осознавала, что вокруг неё одни мужчины и ей было стыдно кричать во весь голос. Она только стонала, до крови прокусив себе губы и пальцы. Илья осмотрел её и вышел из госпиталя на улицу. Деменев с нетерпением ждал его:

— Плохо дело. Ребенок не развернулся, как положено, он лежит поперек. Она не сможет родить сама, нужно оперировать.

— Да что ж за проклятье то! История повторяется.

— Я никогда не делал раньше таких операций. Сломанные кости, нарывы, даже аппендицит, но это… Если бы мы были в Екатеринодаре…

— Сынок, — Деменев глядел ему в глаза, — сынок, не сомневайся, кроме тебя ведь некому помочь, ты ведь это понимаешь.

— Да, понимаю.

— Верь. Проси господа, чтобы он тебе помог. Давай, сынок, давай, спаси мою девочку.

Илья вернулся в госпиталь. Юлия глядела на него с болью и надеждой. Он сел на краешек её постели:

— Послушай меня, Юленька, мне придется оперировать тебя, иначе мы можем потерять нашего малыша. Ты ничего не почувствуешь, ты просто уснешь, я… я никогда раньше не делал таких операций. Я присутствовал и ассистировал придворному хирургу, я знаю как, но тебе…тебя…

— Я тебе верю, милый, слышишь, я верю в твой талант, в твои руки, я верю в твою любовь, не сомневайся.


Илья подошел к иконе богородицы, висевшей на стене и опустился перед ней на колени. Юлия слушала слова молитвы и мысленно повторяла их вместе с ним. Последнее, что она запомнила — яркая лампа и расплывающийся свет, приторный запах эфира…

* * *

Поезд подъезжал к платформе Екатеринодара. Крупные хлопья снега падали на перрон, мальчишки с газетами с любопытством глядели на клубы пара, выплывающие из тумана. Торговки мерзли, кутаясь в тулупы и шали. Из остановившегося вагона вышел Деменев, на руках его был отчаянно пищавший сверток.

— Григорий!

— Ааа! Мать, держи внука! Григорий, как и я! Знакомься, Григорий, — это твоя бабушка. — сверток затих на руках у бабушки.

— А Юленька? Где Юленька?

— Здесь, маменька, я здесь.

Илья Юсупов, стараниями гарнизонного цирюльника принявший свой прежний вид, нес на руках Юлию.

— Юленька, доченька! — маменька плакала и обнимала её, — как же ты…

— Все хорошо, — Илья успокаивал расстроенную женщину, — ей еще нельзя ходить, но скоро она будет совсем здорова.

— Да ты совсем седой, Илья Иванович! — маменька провела рукой по его черным с проседью волосам. Седой …

— Ничего, главное что живой. — Деменев спешил домой, — Давай, мать, в карету, нечего нас тут морозить.


Бальная зала особняка Деменевых сияла всеми огнями. Крестины маленького Григория проходили с пышностью, обычной для Деменевых. Вальсирующие пары порхали мимо двоих, стоявших у колонны. Илья не мог оторвать от Юлии глаз. Та кокетливо улыбалась, видя его обожающий взгляд.

— А почему ты не приглашаешь меня на танец?

— Я боюсь, что я совсем разучился.

— Мне кажется, что я тоже, — Юлия ласково погладила мужа по щеке. — Я так тебя люблю

— А я тебя. Но и теперь я не единственный мужчина в твоей жизни.

— …?

— Я имею в виду сына. Его ты любишь больше.

— Глупый, как ты можешь…

— Юлия Григорьевна, разрешите вас пригласить, — перед ней стоял Андрей Истомин, — круг, по старой памяти.

— Вот видишь, — Юлия лучезарно улыбнулась мужу, — видишь, как не приглашать меня на танец! — она присела в реверансе и приняла приглашение Андрея.

— Ну как ты? — Истомин, склонив голову набок, глядел в глаза Юлии.

— Как видишь, счастлива, а ты?

— У меня всё хорошо. Дети растут, а это главная радость. Ты жалеешь, хотя бы изредка, что у нас с тобой так все случилось?

— Ты знаешь, я просто с ума схожу от любви к своему мужу. Мы столько пережили вместе… Я хочу тебе вернуть кое что.

— И что же?

Юлия сняла с пальца кольцо:

— Помнишь, ты подарил его в знак нашей любви тогда, много лет назад. Я хранила его долгие годы и теперь хочу вернуть его.

— Но оно твоё!

— Прошу тебя, прими его обратно! — она надела его Истомину на мизинец, — я правда больше не вправе даже просто хранить его.

— Простите, разрешите. — Юсупов подошел, поклонившись, — разрешите украсть у вас мою супругу.

Юлия улыбнулась и закружилась в танце с Ильей.

— А ты по-прежнему ведешь в танце как бог…И по-прежнему ревнуешь!

— Ну не преувеличивай. Как ты думаешь, зачем я тебя украл? — он потянул её на веранду.

— Я думала ты хочешь со мной танцевать.

— Я хочу с тобой целоваться. И еще я не хочу, чтобы ты танцевала с другими.

— Ну, признайся, ведь ревнуешь! Ревнуешь?

— Ревную, ревную до смерти …

Он подхватил жену на руки и понес вверх по лестнице в сторону спальни.

— К черту бал и гостей. К черту фейерверк. Я люблю тебя, слышишь…Люблю.

* * *

Осенняя листва на кладбище Сен-Жермен закружилась, подхваченная ветерком. Стройная пожилая дама под руку с высоким господином с палочкой вошли на кладбищенскую аллейку.

— Ну что, ма шери, к тебе или ко мне? — пожилой господин бережно поддерживал даму под руку.

— Давай к моим, все таки ближе.

Они подошли к погосту, на котором крупными буквами было выбито "Ussoupov Ilia Ivanovich".

Пожилая дама опустилась на колени и заплакала.

Юленька, ну не плачь, что делать все там будем…

— Уже год, как тебя со мной нет, мой дорогой, как мне горько без тебя.

Гришенька ведет твою клинику. Практика у него большая, оперирует… как ты… Внучка у тебя родилась, вторая, назвали Машенька, три месяца не дожил, чтобы её увидеть…

— Юленька, ну полно тебе, год уж прошел, вы ведь почти пятьдесят лет вместе прожили. Срок большой.

Юлия смела перчаткой листву с погоста и поцеловала холодный мрамор.

— Жди меня, мой хороший, я уже скоро…Ну ладно, — она повернулась к мужчине, — Андрей, пойдем теперь к тебе.

Они прошли в конец аллеи. Истомин молча поклонился могиле с надписью "Istomina Natalia Sergueevna".

Он наклонился к вазе, стоящей у надгробия и поставил в неё букет цветов.

— Вот так. Твои любимые. Я не забыл. Дети здоровы, внуки растут, мы тебя помним.


— Да, Андрей, — оба тихонько пошли к выходу, Юлия вытирала глаза от слез кружевным платком, — кто бы думал, что окажемся на чужбине в старости. Видно сама судьба свела нас с тобой в Париже, через столько лет. А может ты и был моей судьбой, и не было бы ничего другого. Если бы не эти испытания на нашу долю, может быть все сложилось бы иначе. В любом случае, я благодарна судьбе за Илью — он был лучшим. Самым лучшим, самым любимым. Я прожила счастливо эти пятьдесят лет. Я тоскую по отцу с матерью, не могу пойти на их могилы. Да! Родители там лежат, а мы будем лежать здесь.