Гостей на вечеринке оказалось неожиданно много. В основном это были мелкие служащие и конторские клерки, среди которых затесалось несколько молодых музыкантов, начинающих художников и сценаристов. Когда Лори вошла в комнату, Пол Джексон как раз сидел за пианино, аккомпанируя длинноногой блондинке, которая пела какую-то популярную песенку.

Лори сразу заметила, что играет он гораздо лучше, чем блондинка – поет. Невольно заинтересовавшись, она подошла к пианино поближе, и Пол, словно специально для нее, сыграл несколько композиций, которые ей очень понравились, хотя она и слышала их впервые.

Он, в свою очередь, тоже заметил рыжеволосую молодую девушку, которая внимательно слушала его игру вместо того, чтобы танцевать или пить пиво, как все. Вскоре Пол сделал перерыв и сам отыскал Лори, чтобы познакомиться. Они разговорились, и Лори совершенно искренне похвалила его игру и вещи, которые он исполнял, хотя и призналась, что они ей совершенно неизвестны (сама она не видела в этом ничего странного, поскольку приехала в Нью-Йорк из провинции, куда музыкальные новинки попадали порой с весьма значительным опозданием). Оказалось, однако, что это были композиции его собственного сочинения, что произвело на Лори сильное впечатление. Среди ее знакомых никогда не было настоящих музыкантов.

Впоследствии, анализируя историю своих отношений с Полом, Лори поняла, что даже тогда, во время их первой встречи, они говорили только о нем. О ее работе, о ее надеждах и планах не было сказано ни слова. Разговор вертелся исключительно вокруг самого́ Пола, вокруг его таланта и его творческих планов, а собирался он, ни много ни мало, сделать себе имя в шоу-бизнесе. И будь Лори более внимательной – или более искушенной в жизни, – она еще тогда могла бы понять, насколько этот человек эгоистичен, насколько погружен в себя и свои проблемы и в то же время – неуверен в себе, уязвим, обидчив.

Увы! Она была буквально загипнотизирована его серьезностью, его обходительными манерами и, что греха таить, его внешностью. У Пола были большие темные глаза и густые темные волосы – длинные, блестящие, ухоженные, как у женщины. Поначалу это казалось Лори довольно милым, но впоследствии, когда они уже жили вместе, она обнаружила, что Пол регулярно забывает постричься и от этого выглядит сущим неряхой. Ей даже приходилось мягко напоминать ему о необходимости побывать в парикмахерской, чтобы привести себя в порядок.

Ей вообще многое приходилось делать мягко, ненавязчиво, чтобы, не дай бог, не обидеть Пола, не задеть его болезненно гипертрофированное самолюбие.

В последнее время Лори все чаще думала о том, что на самом деле она не любила Пола, а, скорее, жалела, но тогда – после свиданий на протяжении нескольких месяцев – ей удалось убедить себя, что это и есть любовь. Лори говорила себе, что нужна Полу, и это было правдой. Пол нуждался в ней, точнее, нуждался в уверенности, которую обретал только рядом с ней, потому что она умела терпеливо выслушивать его жалобы на происки конкурентов и хвалить написанную им музыку. Вдохновлять, поддерживать, утешать – такова была ее роль.

– Переедешь ко мне, Лори? – спросил однажды Пол, когда после похода в кино они отправились к нему домой. – Я хочу, чтобы ты постоянно была рядом. Если бы я мог, я бы носил тебя в особом кармашке, чтобы никогда, никогда с тобой не расставаться.

Эти слова ей польстили. Кроме того, они прозвучали на редкость… романтично. Свет в комнате был притушен, а они сидели на диване, крепко обняв друг друга, поэтому Лори ни на секунду не усомнилась, что Пол ее любит.

– Ты предлагаешь мне выйти за тебя замуж? – улыбнулась она, стараясь сдержать переполнявший ее восторг. Они поженятся, они будут вместе, и она сможет помогать ему во всех делах, станет его поддержкой и опорой!

– Нет, – недовольно отозвался он и, разжав объятия, встал с дивана, чтобы дотянуться до шкафчика, где хранились запасы спиртного. – Я просто хочу, чтобы ты переехала ко мне жить. – И он плеснул в свой бокал изрядную порцию виски.

Лори выпрямилась и поправила на себе одежду. Пол уже несколько раз предлагал ей переспать с ним, но она каждый раз отказывалась, что неизменно приводило к ссоре. В лучшем случае Пол самым саркастическим тоном извинялся за то, что осмелился просить ее пожертвовать своей добродетелью ради любимого человека. Все это, однако, не могло изменить отношения Лори к столь важному вопросу.

– Ты же знаешь, Пол, что я не могу этого сделать, – ответила она ему и на этот раз. – И я уже объясняла почему.

– Потому что твой папа – священник? – спросил Пол, явно начиная раздражаться. Между тем виски начинало действовать – на него оно всегда действовало довольно быстро: у Пола начал заплетаться язык, глаза заблестели, и в них появилось бессмысленное выражение.

– Не только поэтому, хотя мои родители, конечно, очень расстроятся.

– Только, пожалуйста, не начинай все сначала!.. – простонал он.

– Ты же знаешь, что я хочу спать с тобой! – воскликнула Лори. – Больше всего на свете! Но я хочу быть твоей женой, а не просто подружкой!

Пол вполголоса выругался и, налив себе еще, залпом выпил. Поставив пустой бокал на столик, он долго смотрел на нее, потом вернулся к дивану и опустился на колени.

– Моя маленькая рыжеволосая стерва, что же ты со мной делаешь?! – прошептал он и, подняв руки, коснулся ее волос. – Ты же знаешь, что я не могу жить без тебя!

И он принялся ласкать ее живот, а когда она наклонилась к нему, поцеловал ее груди прямо сквозь блузку.

– Что ж, похоже, придется на тебе жениться, чтобы заполучить наконец это сокровище!

– Ах, Пол, я так рада! – воскликнула Лори, крепко обнимая его за шею.

Через несколько дней они зарегистрировали свой брак. К вящему разочарованию ее родителей, церемония была сугубо формальной и не слишком торжественной. В качестве свидетелей выступали двое приятелей Пола – тоже музыканты. На другой день Лори перевезла к нему свои немногочисленные пожитки.

В течение следующих месяца-двух жизнь казалась Лори совершенно безоблачной – не брать же в расчет те несколько случаев, когда Пол срывался и начинал орать на нее из-за пустяков или когда он впадал в депрессию из-за того, что у него что-то не ладилось с дебютным альбомом, над которым он напряженно работал. На эти несколько песен Пол возлагал большие надежды – каждый раз, возвращаясь с работы домой, Лори заставала его за пианино. Ей приходилось самой готовить ужин, а Пол, поев, тотчас возвращался за инструмент. Поблагодарить ее за жареного цыпленка или салат из креветок ему и в голову не приходило.

И даже когда Лори ложилась спать, он лишь ненадолго присоединялся к ней в постели. Наскоро удовлетворив свое физическое желание, Пол отправлялся в гостиную и до утра шелестел нотными листами, а она долго лежала в темноте одна, пока наконец не засыпала. По утрам, уходя на работу, Лори старалась вести себя как можно тише, чтобы не разбудить мужа. Как и Пол, она надеялась, что работа над новым музыкальным альбомом будет успешной и принесет им счастье и довольство.

К сожалению, ее надеждам не суждено было сбыться. Все крупные музыкальные агенты и издатели один за другим отвергли сочинения Пола, и он погрузился в глубокую депрессию, в которой на этот раз было что-то патологическое. Целыми днями он пил, проклинал всех и вся и кричал, что его никто не понимает. Иногда он плакал, жалея себя, но, когда Лори пыталась его утешить, принимался орать. «Что, черт возьми, ты можешь понимать в музыке?! – выкрикивал он, размазывая по лицу пьяные слезы. – Ты, которая целыми днями занимается с глухими уродами, а они не только не отличают скрипичный ключ от диеза, но и вообще ни черта не слышат?! Или, может быть, ты считаешь, что это делает тебя специалистом, экспертом? Да кем ты вообще себя вообразила?!»

Этот кошмар длился довольно долго. В конце концов депрессия прошла, однако после нее Пол впал в покаянное настроение, переносить которое Лори было еще тяжелее, чем его буйные выходки. Пол часами рыдал в ее объятиях, просил прощения и клятвенно заверял, что никогда больше не будет разговаривать с ней таким тоном, а она утешала его, словно младенца. В конце концов ей все же удалось привести его в норму: Пол обрел некое подобие душевного равновесия, однако ненадолго.

В последующие восемь месяцев Пол впадал в депрессию с пугающей регулярностью. Он пил, потому что не мог писать хорошую музыку, а писать хорошую музыку был не в состоянии, так как постоянно находился в подпитии.

А Лори приходилось все это терпеть.

Сексом они теперь занимались редко – из-за своего пьянства Пол почти утратил физическую способность к интимной близости. Лишь иногда он взгромождался на нее, но это был чисто механический акт, в котором не было ни тепла, ни нежности, ни даже особенного желания. В такие минуты Полом двигала вовсе не любовь, а саморазрушительный гнев; что касалось Лори, то она была низведена им до положения объекта, на котором он вымещал свою горечь и разочарование. Довольно скоро ей стало ясно – она должна уйти, чтобы самой не лишиться рассудка. Она больше не могла выносить внезапных смен его настроения, его истерических припадков, его слезливого раскаяния. Самолюбие Пола жестоко страдало, неуверенность в себе росла с каждым днем, и Лори начинало казаться, что теперь ее муж нуждается в постоянных утешениях, которых она не могла обеспечить ему чисто физически, так как продолжала работать в институте.

В конце концов она все-таки решилась – сняла квартиру и стала жить отдельно, но на развод подавать по-прежнему не спешила, надеясь, что Пол сумеет преодолеть свою слабость и они снова смогут быть вместе и любить друг друга.

И снова ее надежды не сбылись. Всего через три месяца она узнала, что Пол умер. Его подружка, которую он завел после ухода жены, позвонила Лори и сказала, что нашла его лежащим рядом с пианино, на груде измятых и порванных нотных листов. Посмертное вскрытие показало наличие в крови летальной дозы алкоголя и барбитуратов. Вердикт коронера гласил: «случайная смерть по неосторожности», и Лори не стала оспаривать это решение. Она считала, что покончить с собой Полу не хватило бы характера.