— Кстати, тебе привет от Тилли Моррисон. Она сказала, что позвонит тебе на неделе, хочет увидеться. Я встретил ее у входа в «Джерролдс» с новым парнем. Такой здоровый блондин, не помню, как его…

Морвенна все еще его игнорировала.

Сандфи не мог оторваться от ее спины: нежная белая кожа между лопаток. У нее были ярко-рыжие волосы и поразительно прозрачная кожа: свойство, присущее только рыжеволосым. Она мыла посуду в сине-белом полосатом фартуке и желтых резиновых перчатках. Джек чувствовал запах отбеливателя.

Под фартуком на ней было вечернее платье в блестках. Джеку показалось, будто она мурлычет себе под нос, но он был не уверен. В его голове смешалось столько звуков, что ему стоило больших усилий разобрать, какие из них поступают извне, а какие возникают в его мозгу.

Джек решил не садиться, а только тяжело облокотился на край стола, крепко схватившись за столешницу, чтобы не потерять равновесие.

— Так вот, я пригласил Артуро и Филипа пропустить по маленькой… совсем по чуть-чуть. Роджер и Гермиона сказали, что у них другие планы. Я подумал, ты не будешь против. Я думал, тебе захочется повидать Пипа, он только что вернулся из Штатов, знаешь, Нью-Йорк и все такое… А у тебя как дела? — последние слова он выпалил скороговоркой. От напряжения у него стянуло голосовые связки, голос стал сдавленным. Джек ждал своего приговора.

Морвенна повернулась всего на сантиметр — так, что он едва мог видеть ее профиль.

— Отлично, Джек, — произнесла она нежнейшим голосом, оглянувшись через белоснежное плечо. — У меня все отлично.

Джек поморщился и согнулся пополам, будто она ударила его в солнечное сплетение. Ее ответ пронзил его насквозь, как копье пикадора — быка. Внешне безобидный ее ответ, замаскированный яркими ленточками, был жестоко нацелен в самое больное место и глубоко задел его. Ее ответ не повредил никакой жизненно важный орган, но заставил его почувствовать себя усталым и отвлек от цели. Ее следующие слова добили его окончательно.

— Ну и где же они, твои друзья? Где Филип, Артуро, остальные? Мне кажется, там был не один только Пип. Грохот был такой, будто роту солдат привезли.

— Они в летнем домике. Я подумал, что ты не захочешь пригласить их в дом. По крайней мере, не всех.

Морвенна кивнула.

— Красивое платье, — проговорил Джек и придвинулся чуть ближе. Он понял, что ляпнул что-то не то, как только слова вылетели изо рта.

Она обернулась. На густо накрашенных черных ресницах, обрамлявших ее оленьи глаза, повисла одна огромная прозрачная слеза. Другая, одновременно, будто так и было задумано, скатилась по щеке. Когда-то ее слезы трогали его сердце; сейчас же его только передернуло.

В бесстрастном свете кухонных ламп на ее маленьком лице в форме сердечка отчетливо проступала каждая морщинка, каждая огреха макияжа; она была похожа на труп, накрашенный веселым гробовщиком.

— Фредди и Эллис тоже понравилось, — произнесла она дрожащим, напряженным голосом, срывающимся на плач.

Джек отвернулся, но только чтобы услышать истеричный всхлип, предвещающий новый удар.

— Джек, ты сказал, что вернешься домой вчера вечером. Ты же мне честно пообещал… хотя, наверное, после стольких лет мне ли не знать, что тебе нельзя верить. Я приготовила праздничный ужин — запекла целого лосося в сметане! И все пошло прахом, разумеется, все испорчено.

Не обращая внимания на резиновые перчатки, Морвенна взяла сигарету из блюдца, полного окурков и пробок, и сделала долгую затяжку.

Джек понятия не имел, о чем она говорит, но его это особенно и не заботило. У них с Морвенной частенько такое бывало.

Как же ему хотелось выпить.

Как-то раз Джек заявил, что алкоголь — своего рода разрешенное законом обезболивающее, которое смягчает острые углы существования, притупляет слишком интенсивные переживания. Без алкоголя мысли были бы слишком сложны, слишком глубоки, и жить было бы невозможно. По крайней мере, так он всем говорил. Он никогда не увлекался наркотиками: так, изредка покуривал травку. Еще не хватало освободить его и без того беснующийся разум. Алкоголь же, напротив, держал его на цепи, действовал как жидкий анальгин.

Однажды, стоя на кухне, Джек испытал момент божественного откровения. У него было видение. Когда он закрыл глаза, его сознание ускользнуло от него, вырвалось, отыскало лазейку и теперь наделяло разные предметы каким-то неземным свечением вроде ауры или короны. В голове промелькнула мысль: а что, если он вошел в то таинственное состояние, которого добиваются гуру? Состояние души, где время и пространство прекращают существовать и все мысли сливаются в одну.

Как жаль, что Джек так и не вспомнил об этом, когда протрезвел.

Когда Морвенна заговорила, все предметы в кухне исчезли, и Джек мог видеть только паутинку морщин, прорезавшую ее кремовую кожу над идеально накрашенной верхней губой.

— Почему ты каждый раз так со мной поступаешь? — всхлипывала она. — Скажи почему? Я все тебе отдала. Ради бога, что я такого сделала, чтобы заслужить эти издевательства?

К сожалению, на этот вопрос Джек Сандфи, гуру и маленький божок, ответить не мог. Он закрыл глаза, чтобы не ослепнуть от света, исходящего от губ Морвенны, ступил в темноту и позволил мраку поглотить его целиком.

Джек ощутил облегчение. Огромное облегчение. В открывшейся перед ним темноте было холодно и спокойно, и единственный звук, который донесся до Джека, прежде чем он погрузился в черную яму, был стук его черепа о край дубового стола. Но и этот звук показался ему абстрактным и отдаленным эхом.

* * *

Утром в понедельник Ник Хастингс забрал почту с половичка у двери. Среди всего прочего там был простой коричневый конверт формата А5, адресованный «Дж. Сандфи, 34б Кингсмед Террас, Норвич». Адрес Лиз был напечатан на маленьком ярлычке, аккуратно приклеенном в окошечке. Ник ощутил покалывание в животе. Теперь, когда он откроет конверт, ему уже не отвертеться. Придется что-то сделать.

Ник мысленно уже сочинил письмо редактору «Рекламного вестника и новостей Бишопстона». Вообще-то он сочинил несколько писем. И в каждом вежливо и обходительно сообщал, что не может позволить опубликовать интервью Лиз. Он запрещает публикацию и отказывается сотрудничать… что-то вроде того. Нужно только правильно подобрать слова.

А может, лучше позвонить? Тогда его вряд ли уличат в обмане, но вместе с тем не исключено, что редактор не воспримет его слова всерьез. Может, пригрозить подать на газету в суд или просто притвориться, что он жутко разозлился? Ведь у настоящего Джека Сандфи репутация несговорчивого и непредсказуемого человека.

Сунув письмо Лиз в стопку других писем и газет, Ник побежал вверх по лестнице.

Лучи утреннего солнца хлынули через окно второго этажа, бросая рассеянные золотистые блики на сосновый дощатый пол. У окна стоял стол из мореной канадской сосны в классическом стиле и два изящных стула с перекладинами на спинках — копии работы Шейкера, которые Ник сделал, будучи еще студентом, — а между ними — красивый резной табурет. Даже пылинки, пляшущие в солнечном свете, радовали глаз.

В центре стола стояла плетеная корзинка с фруктами, кофейник, большая чашка и десертная тарелочка холодно-голубого цвета, на которой лежал единственный круассан. В цитрусово-желтых солнечных лучах эти предметы напоминали картины импрессионистов. Совершенство.

Ник уселся на стул, с которого открывался самый лучший вид на террасу, и разобрал остальную почту. Помимо счетов и рекламы, он обнаружил открытку от Джоанны с благодарностью за букет цветов, который он послал ей с пожеланием выздоровления.

Спасибо за заботу, было написано в маленькой записке, приложенной к открытке с изображением одного из коттеджей компании. Джоанна пространно извинялась за то, что пришлось так неожиданно отменить встречу.

Может, как только ей станет лучше, Ник заедет и пообедает с ней, предложила Джоанна. Врач посоветовал ей отдохнуть недельку-две, но она знает пару чудесных деревенских ресторанчиков недалеко от ее дома. Она с удовольствием показала бы ему мастерские. И у них будет шанс поговорить о том, что Ник может предложить фирме «О'Хэнлон». Еще раз большое спасибо за цветы. Как мило с его стороны проявить такое внимание. Она очень тронута.

Ник густо покраснел, будто его уличили в позорной лжи. Вообще-то это цветы предназначались вовсе не Джоанне. По крайней мере, он вовсе не хотел проявить заботу, как она вообразила. Это была отчаянная попытка задобрить богов, благоухающая жертва тому божеству, которое он разгневал в отеле «Флаг» своей ложью.

Прочитав открытку, он взбодрился, налил еще кофе, открыл письмо Лизи, отложив приложенную к нему записку, стал читать интервью. Раньше начнешь, раньше закончишь.

Он пробежал глазами первую строчку, вторую, третью. Ник представлял себе эту статью совсем по-другому. Плоские, мертвые, ничего не выражающие фразы и слова. К его удивлению, первой реакцией было не облегчение, а острое разочарование.

Он ожидал что-то намного лучше. Ник дочитал до конца страницы, надеясь, что дальше будет интереснее, но ошибся. Это его встревожило. Неужели он не произвел на Лиз Чэпмен никакого впечатления и ей пришлось чуть ли не слово в слово скопировать статью о Джеке Сандфи из выставочного каталога?

И тут до него дошло. Боже! Разумеется, именно это она и сделала. Ник задумался на секунду или две и понял, что прав: увидев его реакцию на диктофон, Лиз решила подстраховаться. Настоящий Джек Сандфи наверняка подал бы на нее в суд и потребовал бы изъять статью из печати или даже заплатить денежную компенсацию, — разыграл бы драму, которая произвела бы огромный фурор. Скорее всего редактор Лиз, пытаясь избежать проблем, предложил ей просто переписать статью из каталога. В данных обстоятельствах это имело смысл. Ник улыбнулся, разломал круассан на кусочки, расслабился и пригубил кофе. Эта девушка просто гений.