Елена осмотрелась.

Такси подкатывало к дому Диминых родителей – блочной девятиэтажке, насквозь пропахшей мусоропроводом. Алексей Витальевич и Лариса Николаевна с майских праздников обычно перебирались на дачу и жили там до октября, лишь изредка наведываясь в город. Но сейчас, к приезду единственного сына, они наводили в квартире чистоту и готовили угощение. Алексей Витальевич был незаметный засохший старичок, состарился он рано вследствие непрерывного пожизненного страха. Казалось, он умышленно делался неприметным и состарился раньше времени тоже специально, по доброй воле, чтобы стать еще неприметней. Будучи несмышленым ребенком, Алексей Витальевич проникся страхом перед Государством. Страх этот достался ему от отца, курского нэпмана, который чудом избежал лагерей. Когда в Курске начались кампании по раскулачиванию и коллективизации, тот вовремя смылся. Рассказывали, что он вышел на станцию с мешком и в солдатской шинели и тут ему повстречались две подводы с красноармейцами, ехавшими как раз за ним. Его так всего захолонуло, что он пешком смандровал до самого Брянска и только там укуксился в поезд. Дед Дмитрия прибежал в Москву и здесь смешался с толпой, стал незаметным счетоводом на крохотном заводике, собиравшем арифмометры – счетные машинки. Однако долго еще он ждал и опасался. Его страх генетически передался сыну. А наследственное – глубже приобретенного. Поэтому Алексей Витальевич всю жизнь боялся.

Бывало, маленький Дима разыграется у себя, раскричится. Алексей Витальевич тут же врывается в комнату с вытаращенными испуганными глазами:

– Тише!! Соседи услышат!! – и застывает с поднятыми растопыренными руками, прислушиваясь к стенам.

Так и прожил Алексей Витальевич в безотчетном, неопределенном страхе. А неопределенность хуже всего. Вот пример. Одна женщина стояла в очереди на получение квартиры. Квартиру должны были дать в строящемся доме. Но все было вилами по воде написано. Женщина очень волновалась: дадут – не дадут. Вся извелась, не находила себе места. Дом, как назло, строился медленно. Она заметно похудела и осунулась. Неясность угнетала ее. И вдруг в одно прекрасное утро она явилась на службу веселой, здоровый, румянец играл на ее щеках.

– Вам дали квартиру? – порадовались за нее сотрудники.

– Нет. Мне отказали, – без тени печали ответила она. – Зато в следующем доме дадут обязательно.

Неясность прошла – прошли и тревоги. А Алексей Витальевич в наследственной неопределенной боязни прожил всю жизнь. Когда не знаешь, чего бояться, начинаешь опасаться всего. Однако под конец жизни страх все же вышел из него. Вышел в виде едкой желчности и брюзгливости.

Мать Дмитрия, Лариса Николаевна, была полной противоположностью своему мужу. Ничего и никого не боялась. И пока Алексей Витальевич тщательно маскировался и таился, Лариса Николаевна гуляла от него направо и налево. Ни одного летнего отпуска они не провели вместе.

Старость сгладила контрасты. Алексей Витальевич перестал бояться, а Лариса Николаевна стала подозрительной и недоверчивой. Годы и прогремевшие над страной перестроечные и постперестроечные события сблизили супругов. Теперь они всегда держались сообща, предчувствуя неминуемое приближение чего-то ужасного. То ли близкого конца света, то ли собственной смерти.

К счастью, Дмитрий не унаследовал характерных родительских черт. Он пошел в деда, курского мещанина и удачливого предпринимателя-нэпмана.

– Ну, с приездом. – Дверь отворил Алексей Витальевич, недоверчиво вглядываясь в глаза сына и протягивая ему руку.

– Здравствуй, пап. – Осторожно улыбаясь, Дмитрий пожал его крепкую руку. Он прекрасно понимал, что все им сказанное сейчас будет истолковано превратно. В его словах найдется десятый, двадцатый – самый обидный и фантастический смысл, из которого выйдет, что Дмитрий с Еленой ждут не дождутся смерти стариков, чтобы завладеть их квартирой.

– Как Амстердам? – Алексей Витальевич пятился в тесном коридорчике, впуская сына с семейством и испытующе шаря глазами.

Из комнаты выглянула Лариса Николаевна. Она напряженно растянула губы в улыбке, от чего ее лицо стало хитрым и злым.

«Надо было остановиться в гостинице, – тягостно сообразил Дмитрий. – А то ведь как скажут: свое продали и теперь зарятся на чужое. Эх, нехорошо».

– Ну что Амстердам, – разуваясь, заговорил он. – Гнилые покосившиеся дома на грязных каналах. Мусора полно.

– Даже за то время, пока мы там прожили, город стал грязней, – подсказала Елена.

– Просто настало лето. Больше туристов – больше грязи. – Дмитрий разулся и теперь топтался в коридоре, поджидая жену и дочь. – Все бросают обертки, очистки куда попало и в воду.

– Значит, город стал непригодным для жизни. – Алексей Витальевич посмотрел на Ларису Николаевну и нехорошо улыбнулся: мол, теперь на эту квартиру посягать приехали.

– Да нет, жить там можно. – Дмитрий понял его многозначительную улыбку и кинулся исправлять промах. – Амстердам по европейским меркам – один из лучших городов.

– У нас тут свои мерки, – вскользь пробурчал Алексей Витальевич.

Наконец, Дмитрий дождался: Елена и Светлана стояли уже в тапочках. Все направились в полутемную комнату с накрытым столом. Здесь попахивало старостью и лекарствами.

Пока неловко, бестолково и долго рассаживались вокруг стола, Лариса Николаевна, сощурившись, с явной неприязнью следила за Еленой. Дмитрий случайно посмотрел на мать и тут же отвел взгляд. Елена чувствовала на себе эту тяжесть. А Лариса Николаевна все не спускала с нее прищуренных глаз, точно хищный зверек, глядящий из норки.

«Никак не дождется нашей смерти, – камнем ворочалось на душе Ларисы Николаевны. – И сына настроила. Вместе ждут. Конечно, все понятно! Им с неба рухнут и квартира и дача. А мы вот назло, назло им будем жить! А для этого будем хорошо питаться, калорийно и вкусно…» Минувшей зимой в их садовый домик влезли хулиганы и смешали варенье с крупой. Но естественно, они не расскажут об этом несчастье, чтобы не радовать детей.

Ели молча.

– Что нового? – спросил Дмитрий, пытаясь разрушить неловкое молчание.

Лицо Алексея Витальевича окаменело, Лариса Николаевна застыла в напряженной позе. И Дмитрий тут же пожалел о собственной опрометчивости. Ведь отец с матерью услышали его вопрос так: что нового у вас со здоровьем?

– Пока живем, – горько усмехнулся отец.

– Я имел в виду, – пытался исправиться Дмитрий, – что нового в стране. Мы ведь давненько здесь не были.

– Тут все по-старому. Все по-старому. Беспредел.

– А вы что думали? – злорадно усмехнулась Лариса Николаевна. – Вы в сказку попали? Тут такое творится… Дома взрываются!.. Слышали, наверное? Или нет? Ничего не знаете?..

И она, быстро распаляясь, начала пересказывать подробности о взорванных домах в Печатниках и на Каширке.

– Не знаешь, кто следующий, – кивал Алексей Витальевич, кисло сморщившись.

– Опасно, – поддакнул Дмитрий, не подумав.

– Опасно? – вдруг саркастически переспросила мать, переменившись в лице. Она переглянулась с Алексеем Витальевичем и с горьким ехидством сказала: – Ничего. Бог милостив.

Дмитрий осознал собственную ошибку. Ведь его «опасно» мать истолковала как «недолго вам тут прыгать». А в его взгляде она прочла радость. Надо ж было брякнуть это чертово «опасно»! Досадуя на свою беспечность, Дмитрий перевел взгляд на потолок.

– И от дома тоже ничего не останется, – с колкостью заключила мать, решив, что Дмитрий разглядывает потолок, оценивая его прочность.

– Все взлетит на воздух, – подтвердил отец. – Будет куча обломков.

Лариса Николаевна едко продолжала:

– Квартиру мы пока не приватизировали.

Дмитрий с Еленой собирались прожить здесь несколько дней, но теперь им эта идея казалась очевидным безумием. Однако переехать в гостиницу было уже невозможно. Отъезд из родительского дома сейчас смотрелся бы бегством от правды, вскрывал бы множество дополнительных смыслов и подтвердил бы самые страшные родительские догадки.

– Ну, я пойду. – Светлана поднялась и направилась на выход.

– Куда? – панически боясь ляпов и стараясь быть предельно лаконичным, спросил Дмитрий.

– С девчонками встречусь. Давно ведь не виделись! – уже из коридора, обуваясь, крикнула дочь.

– Светлана, постой! – обеспокоилась Елена. Она тоже боялась сморозить что-нибудь не то.

– Подожди, – внимательно подумав, сказал Дмитрий и добавил: – Ты надолго?

– Не знаю.

Алексей Витальевич с Ларисой Николаевной напряженно слушали диалог.

– Света, ответь, когда ты вернешься? – Елена окаменела, прислушиваясь к возне в коридоре. – Я не слышу!

– Ну мам…

– Возьми телефон и не отключай его. Ты слышишь меня, Света?!

На лицах Алексея Витальевича и Ларисы Николаевны чуть заметно играли улыбочки. «Боже мой!» – ужасался Дмитрий, глядя на эти гримасы и безрезультатно пытаясь отгадать их смысл. Но только терялся в безднах интерпретаций.

Входная дверь бухнула, стало тихо, как в гробу. Алексей Витальевич с Ларисой Николаевной понимающе переглянулись.

– Дим, а давай мы тоже погуляем. Я соскучилась по Москве, – чем так сидеть… – Елена решила приступить к выполнению седьмого параграфа: «Соревнование».

Напряженно поразмыслив – как наше слово отзовется, но так ничего не решив, Дмитрий согласился:

– Давай.

Они вышли из дома и двинулись по зеленой аллейке. Елена взяла Дмитрия под руку. Была суббота, лето, кругом как назло было безлюдно.

Пройдя аллею, они пересекли площадь и оказались на довольно оживленной улице. Навстречу им неспешно шел приземистый мужчина средних лет, с невзрачным лицом, одетый во все серое. Он уныло таращился по сторонам. Когда до мужика осталось метров пять, Елена заставила себя улыбнуться ему и незаметно кивнула мужику. Мужик поморщился и торопливо отвернулся. Вот те на?! Впредь надо быть умней. Хорошо, что Дима, находясь под впечатлением от обеда в родительском доме, не обратил на мужика внимания. По своему теперешнему обыкновению, он молчал и тягостно вздыхал.