Иосиф Гольман - Не бойся, я рядом

Но ржавое железо знобко

Приказывает мне молчать.

И все ж меня, любовь, найди!

Я жду, как взрыва ждет граната.

Ты улыбнешься виновато

И – шляпку вдавишь до груди!

Одиночество – сладко и больно,

Цепкость глаз, устремленных туда —

В неохватность. Туда, где довольным

Не бывать. Не бывать никогда.

Одиночество – это прекрасно.

Взгляд углублен и мысли остры.

Циолковский в Калуге злосчастной

Открывал нам иные миры.

Одиночество – разума допинг.

Не забыв инквизиций кресты,

Среди шумной толпы одинокий

Леонардо искал красоты.

Одиночество – плата постигших.

Одинокий счастливец смешон.

Маяковский ушел, не простившись.

Мандельштам, растворившись, ушел.

Его, могучего,

Накрыло тучами.

Надежды сонными

Исходят стонами.

«Не бойсь! Не трону!

Сам уйду с трона.

Как зимы стылые,

Все опостылело…»

Уже не веруя,

Наладил вервие.

Как рог изюбриный,

Перо иззубрено.

Маханул нервно:

«С подлинным – верно!»

Внизу листочка —

Поставил точку…

Уже две недели, как Татьяна сидит дома.

Хотя дома как раз она бывает редко – все больше с поездками, походами и визитами: вдруг осознала, что за жвачкой ежедневных текучих дел упустила очень многое из того, что упускать нельзя.

Поиском работы почти не занималась.

Не хотелось.

Деньги еще были. Плюс – она сдала, правда, совсем недорого, их семейную дачку. Соседке с ребенком, на все лето.

Плата была небольшой, и соседка заплатила сразу за три месяца.

В итоге Логинова, пусть и с запозданием, но поняла, как же ей надоела ее прежняя трудовая деятельность: пока деньги не кончатся, искать новый хомут она не собиралась.

Вчера съездила к Вите Митяеву, Митяю, мальчику из их класса.

Конечно, давно уже Митяй не мальчик.

А морской офицер, спасатель.

Бывший.

Теперешний – инвалид первой группы, жертва страшной болезни водолазов – кессонки.

Это когда водолаз слишком быстро поднимается с глубин, где большие давления. Азот, содержащийся в крови в растворенном виде, «вскипает», и его пузырьки перекрывают кровоток.

Все в нашей замечательной армии есть: и бомбы атомные, и танки гремучие – а вот когда гром грянет, то опять эксплуатируют человеческую самоотверженность и самопожертвование.

Вот Витька и пожертвовал собой, пытаясь помочь достать парней с затонувшей подводной лодки. Пришлось погружаться без последующей отсидки в декомпрессионной камере, не соблюдая технологии, – потому что как ее соблюсти, если снизу, с этой чертовой затонувшей железяки, стучат по бортам люди, взывая к собратьям и моля о спасении?

И все же Митяев ни на миг не пожалел, что пошел тогда в воду: приказать-то ему никто не мог. Он сумел подготовить последующие работы и тем самым выиграть время, которого в подобных случаях всегда катастрофически не хватает. А к их бухте уже шла плавбаза, снабженная всем необходимым для спасательных операций. И из другого порта в район аварии вышел мощный плавучий кран.

Короче, моряков – в последние часы, уже задыхавшихся – спасли.

Витьку – почти что тоже.

Его не забыли: и наградой, и лечением поддерживающим, до сих пор каждый год ездит в санаторий Министерства обороны. Помогают и спасенные им ребята.

Но всякий раз как Татьяна его видит – мощного, сильного, с волевым, мужественным лицом и сидящего в инвалидной коляске, – ей плакать хочется.

Самое смешное, что ездит она к своему замечательному однокласснику в основном тогда, когда самой требуется психологическая поддержка.

Как был Витька безусловным лидером в классе, так и остался.

Поможет.

Успокоит.

Предложит варианты поведения.

Да уж, в их классе никто бы не посмел тронуть слабого.

Может, поэтому Танька Лога тогда, на даче, так яростно вступилась за Марконю? Все же она не привыкла к тому, чтобы людей ни за что унижали. И за подобные привычки – или непривычки? – ей нужно благодарить не только родителей, но и такого благородного человека, как Витька Митяев.

Логинова вдруг задумалась. «Благородный человек», звучит-то как напыщенно! Десятилетия борьбы с сословиями не прошли даром.

Нет, сословия-то как раз и остались, выжили, только названия сменили.

А вот понятие «благородный» стало чуть ли не насмешливым.

Витька принял ее как всегда – тепло и радостно.

Жанна, его вторая жена – прошлая покинула моряка через три месяца после баротравмы, сообразив, что выздоровления не будет, – тоже обрадовалась приходу старых друзей мужа.

Видно, все же нелегко было сохранять бывшему водолазу душевное спокойствие, требовалась и внешняя поддержка.

Логиновой сразу стало стыдно: последний раз она была у Витьки в гостях два года назад. И опять-таки, когда ей самой было плохо: она тогда только ушла от Маркони.

Витька, кстати, ее не поддержал, она почти обиделась.

А он, не торопясь, втолковывал ей, что Марконя – не подлый, а скорее слабый. И значит – вовсе не потерянный для общества человек.

Сейчас Митяев легко расправлялся с бутылочной пробкой, готовя к употреблению какое-то французское, явно недешевое вино.

И опять Логе стало стыдно.

Она забыла привычки своего друга: он пил редко, но только вино и только отличное.

А с его пенсией поддерживать такие привычки было непросто.

Значит, Татьяна сама должна была купить бутылку по дороге.

Но не купила.

И не от нехватки денег или, не дай бог, из жадности – а просто не подумала, не хватило этого самого благородства, чтобы вовремя вспомнить о пристрастиях своего товарища.

Речь о Марконе зашла сразу.

– Зря ты затягиваешь эту глупость, – сказал Витька, наливая в бокалы понемногу прозрачной, темно-гранатового цвета, терпкой и душистой жидкости.

– Ты – про Марконю? – переспросила она. Хотя и так было ясно.

– Про кого же еще? – усмехнулся моряк. – И себе делаешь плохо, и ему.

– А ему-то чем плохо? – попыталась отбиться Лога. – Он себе вроде ни в чем не отказывает.

– В этом и дело, – терпеливо, как маленькой, втолковывал Митяев. – Он же должен как-то заполнить вакуум. В итоге заполнит чем-нибудь не тем.

– Ну почему – не тем? Алена у него была модель практически. – Татьяна вдруг поймала себя на том, что неожиданно – и довольно остро – приревновала бывшего муженька. Хотя и сейчас, и тогда – умом желала, чтобы он все-таки нашел себе если и не жену, то хотя бы постоянную подругу.

И чтобы ее наконец покинуло это гнусное ощущение, что она оставила ребенка одного, без присмотра, в лесу.

– Потому что он не модель ищет, а замену тебе. А найти не может. Да и не найдет никогда. Может, покажется вдруг, что нашел, но потом все равно разберется – и станет еще хуже.

– Да почему, черт возьми? Что я ему, нянька вечная? Он сам уж доктор наук. Да и еще кое-какие навыки приобрел, – вспомнила она Марконино ловкое обращение с оружием.

– Потому что он тебя любит, – сильными руками передвинув коляску поближе к столу, сказал Витька. – Ну, давай выпьем.

– За что?

– За то, чтоб дурь тебя побыстрее покинула.

– Да что ж ты за человек такой? – возмутилась Логинова.

Жанна засмеялась:

– Зато Виктор Михайлович никогда не скажет того, что не думает.

– Ага, – согласилась Логинова. – И всегда скажет то, что думает. Ни разу не промолчит.

Выпила же не за воссоединение с бывшим мужем, а за гостеприимных хозяев дома.

Потом они еще долго болтали с Митяем – Жанна куда-то поехала по делам.

Во время беседы Татьяна остро прочувствовала одно: силы – и физические, и душевные – бушевали в ее друге, не находя сколько-нибудь достойного применения. Витька не жаловался – она бы и представить себе не сумела его жалующимся – но это было абсолютно ясно.

И – абсолютно печально.

Татьяна дала себе слово использовать все свои возможности, чтобы как-то загрузить заскучавшего друга.

Хотя и отдавала себе отчет в сложности задачи.

Пока что она себя загрузить не смогла.

«Может, Марконя что-нибудь придумает?» – подумала она.

И еще подумала, что вот уже два года прошло, а дня не минуло, чтобы она своего бывшего муженька не вспомнила. Причем в основном – добром.

А тут еще Витька на мозг капает…

Все эти мысли и воспоминания пронеслись в голове у поздно проснувшейся – а куда теперь торопиться? – Логиновой.

Она накрыла себе скромный завтрак, не спеша – под телевизор – выпила вкуснейший, вручную сваренный кофе.

Вспомнила, как ей еще дважды звонил Оврагин: видно, Марконя не поверил в ее «собственное желание» и наслал-таки этому уроду неприятностей.

Логинова честно отзвонилась Лазману и попросила его оставить Оврагина в покое.