– Он точно не поправится полностью? – после паузы спросила она.
– На данном этапе развития медицины абсолютное выздоровление вряд ли можно гарантировать. К счастью, приступы купируются быстро и относительно легко.
– А дети? – спросила она.
– Это, конечно, отягчающий наследственный фактор, – вынужден был признать Лазман. – Но уж точно не фатальный. Так мы пойдем к Вадику? – спросил он.
– Мне нужно подумать, – тихо сказала Майя.
Вот так.
Марк поднялся и, сгорбившись, медленно пошел к корпусу.
Он вновь никого не осуждал.
Каждый должен взваливать на себя лишь ту ношу, которую способен нести.
Только и всего.
Уже у ступеней, перед входом, услышал громкое:
– Доктор, постойте! Подождите!
Обернулся – за ним бежала, борясь с узкой юбкой и высокими каблуками, Майя.
– Что вы хотели? – спросил Марк.
– Я подумала! – заявила девушка.
– А не слишком быстро? – Если она передумает потом, Вадику будет еще хуже.
– Нормально, доктор! – Теперь Майя улыбалась по-настоящему. – Достаточно! Пошли к Вадьке!
– Пошли! – улыбнулся Марк Вениаминович, и они направились к лифту.
«Что ж, денек, конечно, легким не назовешь. Но неплохой денек, неплохой…»
19
В итоге Марк так и не ушел из психосоматики.
Потому что неожиданно наступил вечер, а на вечер была назначена встреча с Олегом Сергеевичем, который, будучи человеком точным, уже отзвонился и теперь ехал в сторону больницы.
Как ни странно, узнав в Парамонове не только журналиста, но и человека, скажем так – имевшего связь с его Татьяной – Марк не сильно напрягался.
Нет, не так.
То, что сказала Танька – а перед этим сделала, – ужасно его расстроило.
Но лишь до начала работы с больным. Печальное его знание никоим образом не мешало выстраивать с пациентом доверительные отношения.
И, наверное, это неудивительно. Вся его жизнь, с раннего детства прошедшая в мире настоящей медицины, главным делала все-таки помощь страждущему, как бы это высокопарно ни звучало. Остальное не исчезало, конечно. Но отходило на более дальний план.
Поэтому сейчас в голове Лазмана гнездились исключительно соображения о том, как сделать жизнь явно страдающего журналиста более для него приемлемой. И – никаких других.
Лазман вышел встретить Парамонова вниз: как и в случае с Майей, чтобы проконтролировать нежелательные реакции гостя на антураж психиатрической больницы, пусть даже тот и не впервые в учреждении подобного рода.
Парамонов уже надел синие тонкие бахилы – они продавались здесь же, в фойе, в автомате – и сидел, ожидая, в кресле.
– Здравствуйте, – первым сказал Лазман.
– Здравствуйте, – ответил, вставая, Олег.
«Напряжен, – машинально отметил врач. – Пальцы и губы сжаты, скулы сведены. В прошлый раз был более раскрепощен. Хотя в прошлый раз он пришел как журналист, а не как пациент. Что ж, значит, продолжим эту линию».
– Я предлагаю работать, как в последнюю встречу.
– Что вы имеете в виду?
– Мы занимаемся не лично вами, а психиатрией. С точки зрения научно-популярной журналистики. А лечебный результат я вам все равно гарантирую.
Парамонов прямо на глазах расслабился.
– Хорошо, – сказал он.
Они поднялись в отделение.
На площадке, перед запертой на ключ дверью, прощались Вадик и Майя.
Тепло, надо сказать, прощались: Лазман уже пожалел, что не провел своего пациента по второму, служебному, входу.
– Спасибо вам, Марк Вениаминович! – не отпуская ладоней девушки, сказал прямо-таки сияющий Вадим.
– Не за что, Вадик, – ответил доктор.
Майя ничего не сказала, но и по взгляду было понятно, что она – присоединяется.
Марк только вздохнул про себя. Дай-то бог, чтобы их отношения сохранились: не так просто прожить жизнь с человеком, пусть и любимым, но…
На памяти Лазмана гораздо больше было примеров, когда семейные и сексуальные отношения становились для больного не мощной поддержкой, а, наоборот – сильнейшим психотравмирующим обстоятельством.
Уж слишком много надо любви и терпения, чтобы годами «не замечать» неких, осторожно говоря, девиантных черт характера, пусть даже и у горячо любимого человека.
Они прошли в отделение, лавируя между койками: больных было много больше официальной «пропускной способности».
– Минутку посидите в ординаторской, – попросил он Парамонова и представил его – как журналиста, разумеется – докторам.
Ординаторская представляла собой довольно большую комнату. Сюда легко уместились шесть письменных столов, диван, телевизор и доска для записей и распоряжений.
Да, еще была белая раковина на стене, рядом с входной дверью. Белая на белом – Олег любил фотографировать подобные сюжеты.
Парамонов тихонько присел на диван, готовый к общению, но врачи, измученные за долгий день, занимались своими делами: кто-то отписывал истории болезни, кто-то пил чай. А высокий узколицый счастливчик громко обсуждал по телефону условия проживания в приморской турецкой гостинице: он завтра отбывал в отпуск.
Ждать Олегу пришлось недолго.
Лазман нашел подходящее место для беседы – кабинет заведующего отделением. Хозяин его еще не ушел, но это – небольшая помеха: разговор же пойдет с журналистом о психиатрии. Захочет – на несколько минут присоединится.
В кабинете завотделением было тихо и уютно. Мебели – немного: стол с креслом, в котором восседал Владимир Никитич, и два мягких небольших креслица для посетителей, которые и заняли Марк с Парамоновым.
– Значит, решили проникнуть в суть современной психиатрии? – беззлобно захихикал заведующий.
– Типа того, – не стал углубляться в тему Парамонов.
– А конкретно что вас интересует?
На конкретный вопрос надо было конкретно отвечать.
– Во-первых, объем проблемы. Сколько больных, сколько из них получает лечение. Насколько эта проблема вообще сейчас остра. И конечно, динамика: куда ситуация идет?
– Стандартные, всех интересующие, вопросы, – то ли похвалил, то ли упрекнул Владимир Никитич. – К тому же на которые нет точных ответов.
– А разве медстатистика не работает? – удивился Олег.
– Работает, – усмехнулся врач. – Но вы же знаете, бывает маленькая ложь, бывает средняя ложь. И, наконец, бывает статистика. Сегодня ведь принудительного лечения практически нет. Кроме случаев, когда больной совершает криминальные деяния. Вот вам минус статистики. С другой стороны, начали фиксировать как заболевания те отклонения, которые ранее болезнями не считались, а больными тщательно скрывались. Вот вам добавка к статистике.
– Ну а по вашей личной оценке? – спросил Парамонов. – Без статистики.
– По моей личной оценке… – задумался психиатр. Теперь он был вполне серьезен. – По моей личной оценке, четверть популяции мегаполисов должна регулярно стационироваться с целью предотвращения и купирования острых состояний, в том числе суицидально опасных. Еще четверть должна регулярно консультироваться со своими психиатрами или психологами. И наконец, третья четверть должна это делать время от времени, в случае утяжеления внешних обстоятельств, при соматических заболеваниях, семейных кризисах. Или вот, как сегодня, кризисах экономических.
В городах поменьше и в сельской местности ситуация попроще. Хотя там алкоголизм все равно расслабиться не даст.
Вот такая моя личная оценка.
Слушатели помолчали, чуть напрягшиеся от личной оценки старого психиатра.
– А по методам лечения что скажете? Есть какие-то выдающиеся достижения?
– Ну какие здесь могут быть выдающиеся достижения? – печально улыбнулся доктор. – Знаете, чем отличается наша профессия от прочей медицины?
– Чем?
– Врач-психиатр – всегда по совместительству ваш коллега. Писатель. Беллетрист. Его работа – слушать и записывать. Большая часть важных данных – из рассказа самого больного. Разве это похоже на работу терапевта или хирурга?
– Я не согласен, Владимир Никитич! – не выдержал Марк. – Уметь слушать больного и интерпретировать его слова – это суперважно в психиатрии, спору нет. Но инструментальные методы диагностики давно в ходу, а сейчас развиваются просто стремительно.
– Количественная энцефалография, рентген, магниторезонансная томография, сложная биохимия – если б я этого не использовал, я бы здесь не работал, – мягко парировал старый доктор. – Но вот вы готовите к выписке Вадима Пименова с дипсоманией. А через недельку – Анатолия Ивановича с шизофренией многолетней. Отмечу, что их болезни протекают доброкачественно: больные не инвалидизированы, приступы поддаются купированию, периоды стационирования много меньше по протяженности, чем периоды ремиссий. Причем ремиссий стойких, хороших. Короче, случаи не из худших.
А теперь вопрос: когда они попадут к нам в следующий раз? И еще один вопрос: можете ли вы, Марк Вениаминович, как лечащий врач, – замечу, очень хороший врач, – гарантировать, что в их состоянии не произойдет быстрого и жесткого ухудшения? И есть ли в этом случае гарантированные методы возвращения их в прежнее состояние?
По долгому молчанию Лазмана Парамонов понял, что никаких гарантий светлого будущего знакомого ему Вадика и незнакомого Анатолия Ивановича современная медицина не имеет.
Однако Марк все же ответил.
– Это некорректно поставленные вопросы, Владимир Никитич. Я даже не дам гарантии, что по выходе из отделения мне на голову не упадет метеорит. Но того же Анатолия Ивановича мы бы с вами лет пятьдесят назад просто наблюдали. С сочувствием. И выписывали бы препараты брома и холодный веерный душ.
"Не бойся, я рядом" отзывы
Отзывы читателей о книге "Не бойся, я рядом". Читайте комментарии и мнения людей о произведении.
Понравилась книга? Поделитесь впечатлениями - оставьте Ваш отзыв и расскажите о книге "Не бойся, я рядом" друзьям в соцсетях.