то позволь узнать: что в муниципалитете сказали по поводу твоего брачного

свидетельства? Ты звонила туда?

Я чувствую себя пристыженной. Такой, как если бы загулялась допоздна,

прекрасно зная, что утром нужно идти в церковь.

— Нет.

— Да что с тобой такое? — спрашивает меня Сьюзен, и в ее голосе отчетливо

слышится раздражение.

— Я всё понимаю. Мне нужно его получить.

— Не только для себя, Элси. Но и для меня. Я хочу его видеть. Бен не рассказал

мне о вашей женитьбе. Он не доверился мне. И я просто… я хочу увидеть эту треклятую

бумажку. Посмотреть в нее и увидеть: ваш брак — реальность.

— Ох.

— Я это не к тому, что ваш брак — фикция. Я знаю тебя достаточно хорошо, чтобы

понимать, что вы и правда поженились. Но я просто… у меня был сын, и я мечтала о том,

чтобы он женился. Он женился — это было последнее важнейшее событие в его жизни, —

а меня рядом не было. Господи, неужели я вела себя настолько ужасно, что он не смог мне

рассказать о своих планах? Что меня не было на вашей свадьбе?

Я поражена реакцией Сьюзен, ведь я считала, что она давно уже это пережила, а

оказалось, что нет — она всё еще это переживает. И так сильно мучается из-за этого, что

всё видит через призму случившегося.

— Он не…— начинаю я. — Вы не были ужасны. Не в этом дело. Не в вас.

— Тогда в чем? — вопрошает Сьюзен. — Прости, если кажусь тебе обиженной и

возмущенной. Я пытаюсь взять себя в руки, но… Я думала, что знаю его.

— Вы знали его! — На этот раз я беру ее за руку. — Вы очень хорошо его знали. И

он знал и понимал вас. И заботился о вас. Может быть, он в чем-то был не прав, но он

любил вас. Он думал, что если скажет вам о нас... он думал, что вы не выдержите этого.

Он боялся, что вы больше не будете чувствовать себя частью его семьи.

— Но он должен был рассказать мне о вас, прежде чем жениться. Он должен был

хотя бы позвонить мне, — говорит Сьюзен.

И она права. Он должен был. И он знал это. Но не сделал.

МАЙ

Мы были в двух часах от Лас-Вегаса, когда дала о себе знать трусость. Бен был за

рулем. Я, сидя на переднем сидении, обзванивала свадебные часовни и отели, чтобы снять

на ночь номер. Меня переполняли волнение и восторг. Я не находила себе места, в то

время как Бен — я это видела — начал напрягаться.

128

Он остановил машину у Бургер-Кинг, сказав, что хочет съесть бургер. Я не была

голодна — мне бы кусок в горло не полез, — но купила бургер и себе и положила его

перед собой на столик.

— Думаю, нам стоит поехать в Лучшую Маленькую Часовню, — предложила я

Бену. — Они там всё берут на себя. А потом мы можем остановиться в Цезарь-Палас, у

них там есть недорогие люксы, или в Хутерс — там сейчас совсем дешевые номера.

Бен таращился на свой бургер и, когда я замолчала, внезапно его опустил. Точнее,

практически его уронил.

— Нужно сказать об этом маме, — проговорил он. — Я не могу жениться, не сказав

об этом маме.

Если честно, я вообще забыла и о его маме, и о своих родителях. Мне пришла в

голову мысль пригласить Анну, как подружку невесты, но я тут же ее отбросила. Мне

никого не хотелось видеть на нашей с Беном свадьбе. На ней должны были быть только я

и Бен, вместе. Ну и тот, кто будет скреплять наш брак.

— Ты не хочешь пригласить Анну или еще кого? — спросил Бен.

Мне не понравилось, куда повернул разговор. Этот поворот грозил привести к

другому — на шоссе, — что в свою очередь приведет к повороту и в женитьбе.

— Нет, — ответила я. — Мне казалось, мы решили, что на свадьбе будем только

мы.

— Решили. То есть, нет, ты так решила. — Это не прозвучало обвинительно, но

вызвало у меня защитную реакцию. — Я просто подумал, что слишком рьяно подошел к

вопросу женитьбы. Я должен сначала рассказать об этом маме. Если она узнает об этом

потом, это разобьет ей сердце.

— Почему?

— Потому что ее не будет на свадьбе. Ее единственный сын женится, а ее не будет

рядом. Я даже не знаю.

Этого-то я и боялась. Я вдруг почувствовала себя так, будто от меня ускользает вся

моя будущая жизнь. Я была обручена всего лишь четыре часа, но в эти четыре часа

увидела свою жизнь такой, какой хотела, чтобы она была. За проведенное в машине время

я успела помечтать и о том, какой будет предстоящая ночь, и о том, каким будет

завтрашний день. Я уже жаждала их всей душой. Я так много раз проиграла в голове, как

всё будет, что будто всё это уже пережила. Мне не хотелось терять то, чем я уже почти

обладала. Если бы Бен позвонил своей маме, то сев в машину, мы бы не поехали в Неваду.

Сев в машину, мы бы поехали в округ Ориндж.

— Не понимаю. Это из-за… — начала я, но не знала, как закончить. — Это из-за

тебя и меня? Ты хочешь сказать, что не хочешь этого делать?

— Нет! Я просто… может, нам не стоит делать этого прямо сейчас?

— Невероятно. — Я собиралась остановиться, но слова продолжали выскакивать

изо рта: — Я не заставляла тебя делать мне предложение. И не я предложила жениться

сегодня. Ты сам этого захотел! Я месяцы твердила тебе, чтобы ты рассказал о нас маме!

Так какого хрена я сижу в двух часах езды от Лас-Вегаса в гребаном Бургер-Кинге?

Объясни это мне!

— Ты не понимаешь! — расстроенно воскликнул Бен.

— Чего я не понимаю? Чего я из всего этого не понимаю? Ты сделал мне

предложение. Я ответила: «да». Я предложила пожениться в тайне. Ты ответил: «да». Мы

сели в машину, находимся на полпути к Неваде, и ты вдруг всё отменяешь, вешая мне на

уши лапшу. Не пудри мне мозги!

Бен покачал головой.

— Я и не жду, что ты поймешь меня, Элси.

Наши громкие голоса привлекли внимание, поэтому Бен встал из-за столика, и мы

направились к выходу из закусочной.

129

— Что всё это значит? — закричала я, в бешенстве толкая дверь, словно это она

была во всем виновата.

— Это значит, что у тебя нет семьи! — развернулся ко мне Бен. — Ты даже не

пытаешься наладить отношения с родителями. Ты не понимаешь, что я чувствую к маме.

— Ты так шутишь?

Мне не верилось, что он мог сказать такое на полном серьезе. Если бы я могла

вернуться во времени назад, то остановила бы его, не дав произнести этих слов, и мы бы

спокойно продолжили жить дальше.

— Нет! Не шучу. Ты не понимаешь.

— О нет, Бен, я понимаю. Я очень хорошо понимаю. Я понимаю, что ты — трус, у

которого не хватило храбрости сказать своей матери, что он с кем-то встречается, и

который теперь перекладывает свою вину на меня. Вот что я понимаю.

— Всё совсем не так, — ответил Бен, но как-то вяло, безропотно.

— А как?

— Может, сначала сядем в машину?

— Не сяду я с тобой в машину, — заявила я, скрестив руки.

На улице было прохладно, а кофта осталась на переднем сидении, но я

предпочитала замерзнуть.

— Пожалуйста, давай не будем устраивать здесь сцену. Я не говорю, что мы не

должны жениться. Я хочу жениться на тебе. Я просто… хочу сначала сказать об этом

маме. Нам же некуда спешить.

— У тебя было шесть месяцев на то, чтобы рассказать о нас своей маме! Но ты

всегда придумывал причину, по которой не мог этого сделать. Сколько раз я слышала:

«Теперь я действительно готов рассказать о нас маме»! Знаешь что? Она не является

частью наших отношений. Наши отношения касаются только меня и тебя. Того, чего

хочешь ты, и того, чего хочу я. А я хочу быть с мужчиной, который так сильно желает

жениться на мне, что его ничего не может остановить. Я хочу быть любимой человеком,

который от любви ко мне теряет голову. Хочу, чтобы ты так меня любил, что совершал бы

всякие глупости. Я хочу спонтанности. Безрассудства. Потому что в них есть романтика.

Поступая спонтанно и безрассудно, я чувствую себя живой. Чувствую себя так, словно

прыгаю со скалы, зная, что всё будет хорошо — настолько я тебе доверяю! И я

заслуживаю того, чтобы ты тоже готов был прыгнуть со скалы ради меня, потому что я

готова сделать это ради тебя. Ты думаешь, что я ничего не понимаю в семейных

отношениях, потому что не могу поладить с родителями? Моя семья — Анна. Она самый

близкий и любимый мой человек после тебя. И подумав о ней, я решила: нет, она мне

здесь и сейчас не нужна. Здесь и сейчас мне нужен только Бен. Так что иди ты в жопу со

своим «ты не понимаешь». Непонимание тут не причем. Причем тут то, что ради тебя я

готова рискнуть всем. А ты ради меня — не готов.

Бен долго молчал, а потом заплакал. Он плакал так по-мужски, что мне захотелось

обнять его, несмотря на всё мое негодование.

— Как всё так быстро расстроилось? — спросил он еле слышно. Не шепотом.

Просто очень грустно. В его голосе больше не было уверенности, которую я так привыкла

в нем слышать.

— Что? — переспросила я. Резко и раздраженно.

— Всё было прекрасно, а стало ужасно. Не понимаю, как это могло произойти так