Она попыталась помахать им, но не смогла пошевелить и пальцем. Церковный служка совсем разленился. Здесь так грязно, пыльно, и весь алтарь засыпан палой листвой. Отец никогда не позволил бы им так небрежно присматривать за церковью. И дамы из цветочного комитета совсем позабыли о своих обязанностях. Вы только посмотрите на эти вазы! Все цветы в них давно увяли, нужно поставить новые.

Свет едва мерцал, по углам сгустились зеленоватые тени, в узких окнах мерцали багровые всполохи, а ступени под алтарем были усыпаны битым стеклом. Кэтрин встревожилась. Отчего же новый викарий так небрежен? В церкви такой дух, словно ее разрушили, да так и бросили на долгие годы. «Надо за этим присмотреть! – решительно подумала Кэтрин. – Из деревни надо прислать работниц – пусть отскоблят здесь все до блеска. Странно, что я раньше не видела этих фресок: Богоматерь с Младенцем, Распятие».

Но тут тревога ее утихла, на ее рассудок навалилась новая волна бессознательности, – и вдруг она очнулась, со стыдом обнаружив, что на ней лишь ночная рубашка. В церкви нельзя находиться в столь неподобающей одежде.

– Прости меня, папа, – заплакала она, обращаясь к темной фигуре, стоявшей возле алтаря. – Я сама не знаю, как это случилось. Я сию же минуту побегу домой и переоденусь.

– Никуда ты не побежишь, – отвечала мадам Ладур, стиснув ее руку костлявыми пальцами.

Кэтрин наверняка бы упала, если бы ее не подхватили чьи-то сильные руки. Она знала и не глядя в ту сторону, что это был Адриен. Глаза ее снова резал свет – на сей раз от зажженных на алтаре свечей.

– Очухалась, что ли? – Она узнала гнусавый голос Джеффа.

– Очухалась, вполне, – сказала мадам Ладур, а потом обратилась к священнику: – Поторопитесь, святой отец.

– Нет, папа, нет! Я не хочу… – Голос Кэтрин был едва слышен, язык заплетался.

– А ну, тихо! – прошипел ей на ухо Адриен. – Делай, что велят. – И что-то укололо ее. Это оказалось острие кинжала, приставленного к ее ребрам.

– Эти свадьбы всегда такие смешные! – откуда-то сзади воскликнул Феликс. – Но я бы все же хотел поглядеть на большую церемонию в кафедральном соборе. Я для нее пошил новый наряд.

– Ты сможешь напялить его на торжественном приеме. Все празднества пойдут так, как и было задумано. Мы просто объясним гостям, что наша малютка невеста захотела, чтобы церемония была скромной, и мы уступили ее мольбам. Чего только не сделаешь, чтобы осчастливить нашу милую Кэти, – сказала Элиза, чей голос от возбуждения срывался на визг.

«Это же не церковь в Риллингтоне! – Ужасное открытие мгновенно прояснило рассудок Кэтрин. – Где я?!» – Пыль, дым от свечей, кучи каких-то непонятных обломков, сырость, темень. Она захотела закричать, но не смогла издать ни звука.

Отец Бювье начал церемонию, похожий на стервятника в широкой черной рясе. Несмотря на сопротивление, Кэтрин выпихнули вперед и заставили опуститься на колени. Она зажмурилась, задержала дыхание. Дядя Седрик! Где вы? Не позволяйте им… я не могу… но тут ее веки поднялись, и, словно обреченный на казнь узник, она с ненавистью посмотрела на окружающих.

Деламар и Пейр, перепачканные до неузнаваемости в грязи. Оба вооружены. Любимая служанка мадам Ладур Тереза и отец Бювье. По-лисьи осклабившиеся Джефф с Феликсом, притащившие сплетенные наспех гирлянды из сорняков – фигляры, играющие в свадьбу. И с ними Элиза – подручная дьявола, прикидывавшаяся ее подругой и злоумышлявшая против нее. А вот и Адриен – лгавший ей и доведший ее до отчаяния.

Но над этой шайкой, безусловно, царила его мать, и с неожиданным приливом ужаса Кэтрин в полной мере ощутила волны темной власти, излучаемые Мадлен Ладур.

– Вы не заставите меня силой сказать «да», – пыталась протестовать Кэтрин, чей голос дрожал и прерывался.

– Еще как заставим. – Глаза Адриена грозно блеснули в сумерках, а острие кинжала вонзилось глубже. Наверное, оно уже проткнуло ей кожу, так как Кэтрин почувствовала, что ткань ночной рубашки повлажнела. Она вспомнила изуродованное лицо Лестины и поняла, что он чрезвычайно опасен и готов пойти на что угодно. «Папа, спаси меня!» Она почувствовала, как вдруг неизвестно откуда в нее вливаются новые силы, и воспряла духом.

– Я ни за что не скажу этого! – вскричала она. – И что ты тогда станешь делать, Адриен? Изобьешь меня, как Лестину?

Он изрыгнул проклятье, но тут к ней потянулась чья-то рука, прижавшая к ее лицу влажную ткань. Она попыталась вздохнуть – и в ноздри ей ударил удушливый сладкий запах. Стараясь не поддаваться дурману, она усиленно думала: «Когда я очнусь, обручальное кольцо наверняка уже будет у меня на пальце. Они скажут, что я согласилась. Может быть, я что-то попытаюсь пробормотать, и это будет истолковано как согласие». – Она теряла сознание, мысли заволокло серым туманом.

И тут снова все смешалось. По церкви в Валларде прошел гул. Кэтрин, распростертая на ступеньках алтаря, смогла снова свободно дышать, морок рассеялся. Кругом кричали. Кажется, в толпе было полно вооруженных людей. Она различила Хэла Даггана и даже Уоррена и услышала голос Седрика – от обуревавшего его гнева его светлость говорил с сильным английским акцентом. Она почувствовала, как ее подняли с пола, и, подумав, что это опять Адриен, слабо заколотила по его груди сжатыми кулаками.

– Тихо, милая, тихо, ты спасена, – сказал Деклан. Она продолжала сопротивляться:

– Отпусти меня! Ты, ублюдок!

– Кэтрин, Кэтрин, ну же, успокойся. – Он держал ее осторожно, нежно, и она рухнула ему на грудь, сотрясаясь от плача.

Седрик обратил свой высокородный гнев на мадам Ладур:

– Клянусь Всевышним, мадам, вам придется кое за что отвечать. Похищение. Насилие. Вот погодите, мои адвокаты предоставят вам обвинение по всей форме.

– Адвокаты, лорд Седрик?! Но, сэр, мы воплощаем в жизнь заветное желание двух влюбленных молодых людей. Они хотели лишь поскорее обручиться, – с достоинством отвечала Мадлен Ладур, бледная, но уверенная в себе. – У вас нет ни малейших доказательств, что здесь происходит нечто иное. Никто и мысли не допустит, что такая особа, как я, станет прибегать к силе.

– Предоставим это на усмотрение суда, мадам. – Седрик с отвращением смерил ее взглядом. – А присутствующий здесь майор Уокер имеет достаточно доказательств, чтобы предъявить вам обвинение и по иному поводу. Вам и мадам Джордан.

– Не понимаю, что вы хотите сказать. – Элиза впилась глазами в наблюдавшего за ней измученного, но хладнокровного Уоррена.

– Неужели? – Деклан выступил вперед, оставив Кэтрин в объятиях Филлис, под охраной верного Ти-Жана. – Значит, нет ничего удивительного в том, что такие дамочки, как вы, забавляются со смертельными куколками? Да, Элиза, я нашел ее. И я знаю все о ваших отвратительных замыслах. Однако больше эти штучки вам не помогут. Хунганы лишили амулет его власти. И вам еще повезло, что они не обратили заключенную в нем силу против вас. Ведь так оно обычно и бывает: если сглаз не находит свою жертву, он обращается против того, кто его напустил?

Лицо Элизы стало белее снега, глаза широко распахнулись от ужаса.

– Я никак не возьму в толк, о чем вы говорите. Уж не считаете ли вы, что я верю в Вуду?

– Я знаю, что это так. И вы, и мадам Ладур.

– Ты же ничего не знаешь про нас, янки, – холодно отчеканила та. – Как ты смеешь вмешиваться? Мы – креолы. Мы владели этой страной сотни лет. И у нас гораздо больше прав на Луизиану, чем у шайки воров с Севера, у которых нет ни происхождения, ни воспитания.

Снаружи посветлело, и солнечные лучи разогнали тени, скопившиеся под сводами разоренной церкви, где Мадлен Ладур слушала мессу, хотя в иное время и в иных, более скрытных местах она предпочитала поклоняться иным, гораздо более древним святыням, чем христианские.

– Мадам, вам предстоит ответить на еще более тяжкое обвинение, чем похищение Кэтрин, – мрачно сказал Деклан. Он не выпускал из рук ружья, карауля каждое движение противников. Седрик, Хэл и все остальные приехавшие с ними мужчины держали винтовки и не спускали глаз с полковника, мистера Пейра, даже отца Бювье, Джеффа и Феликса, хотя эта парочка спраздновала труса при первых же признаках опасности.

– Новая ложь, чтобы обесчестить меня? – Мадам, стоявшая несколько поодаль, застыла, по-прежнему надменная, по-прежнему уверенная в том, что все ее поступки оправданны.

– Вы были любовницей Финна Керригана. Вы полагали, что вам будет выгодна его смерть. И я могу назвать свидетелей, которые подтвердят, что он был отравлен.

– Отравлен? – презрительно отозвалась она. – Это кем же?

– Вами, мадам, с помощью Элизы. Вы обе думали, что он упомянет вас в завещании. Вы проявили нетерпение, вы не смогли дождаться, чтобы он умер естественной смертью, и тогда вы стали подмешивать яд в его пищу. На протяжении месяцев он умирал медленной, мучительной смертью, но он все же насмеялся над вами. Его завещание было давным-давно составлено, и по нему все отходило к человеку, о котором вы ни разу в жизни и не слыхали, – к дочери Джона Энсона Кэтрин.

Мадам Ладур поперхнулась, поднеся к горлу бледную руку:

– У вас нет доказательств. Кто посмеет говорить против меня? Черномазые рабы? Ха! Да им не поверит ни один судья!

Деклан прислонился плечом к каменной статуе святого, давно утратившего нос и пальцы. Казалось, он совершенно расслаблен, но это была лишь видимость: он оставался настороже.

– Все, что нужно сделать, – обратиться с соответствующим заявлением к властям и потребовать эксгумации тела мистера Керригана. Он умер не так уж давно, и если в его трупе найдут следы мышьяка – подозрение падет именно на вас.

Он говорил под влиянием вдохновения, сам не веря в то, что такое возможно, и уповая на титул Седрика, который придаст вес его обвинениям и заставит власти вмешаться.

Но глаза мадам Ладур зажглись бешенством.

– Вы, проклятые янки! – завизжала она. – А с вами – невежественные свиньи ирландцы, вы все понаехали в Новый Орлеан, хватая все, что плохо лежит! Да что вы можете знать о его истории, его гордости – о вещах, которые мы, креолы, впитываем с кровью от рождения? Налетчики! Узурпаторы! Ха! Кое-кто из нас притворялся, что рад вам. Я была вдовой, и я утратила все, что имела. А Керригану я нравилась, ему нравилось все, что только было прикрыто юбкой – неважно, сорок тебе лет или четырнадцать. Элиза… эта маленькая шлюха! Она надеялась, что выгадает на его смерти, и я тоже. Хотя мы и так неплохо наживались на нем, но нам этого было мало. И никто из нас не представлял, что он додумается оставить деньги кому-то другому!