– Жозефина!

Он всегда казался супер взволнованным, когда видел меня. Так было с тех пор, как я себя помню.

Он заключил меня в медвежьи объятия, а потом открыл багажник, с легкостью засунув туда чемодан, который я с трудом тащила по лестницам и через холл.

– Прости, он такой тяжелый, наверное, я набрала лишнего, – предположила я.

– Тяжелый? Пффф. Это единственный?

– Только он и рюкзак, – ответила я.

– Номер один в списке модных аксессуаров для стильной студентки Мултри, – пошутил Джон.

Он открыл для меня дверь, и я скользнула в машину, устроившись в самом удобном сидении, которое когда–либо встречала. Джон сел и отъехал от тротуара, выехав на дорогу к своей квартире.

Он взглянул на меня и положил руку на мое бедро, обтянутое лосинами для йоги, прямо над коленом. По коже побежали мурашки.

– Я знаю, ты, должно быть, расстроилась, что не можешь отметить праздник с родителями, но я думаю, мы отлично проведем время, – проговорил он, и его рука задержалась на мне дольше, чем я ожидала. Не то, чтобы я возражала. Его машина была сексуальной. Он был сексуальный. Я решила, что пока я с ним, я оставлю все переживания и буду развлекаться. Я больше не ребенок; я стала студенткой. Практически взрослая. Так почему бы не насладиться каникулами, как взрослая? В этом случае, очень взрослая.

Когда он убрал руку и вернул ее на руль, я почувствовала больше, чем просто небольшое разочарование. Мое тело жаждало мужских прикосновений. Джон не был мужчиной, он был практически семьей. Но смотря на него глазами Алексы, он был Горячим Профессором.

До его дома от кампуса было пятнадцать минут пути, закрытый жилой комплекс с дорогими машинами и огромными, старыми деревьями. Он показал мне квартиру внутри, и она напомнила мне гостиницу премиум класса, которую всегда видишь в кино. Где–нибудь в Нью–Йорке, может быть. Пахло чем–то вкусным. Везде было безукоризненно чисто. Он провел мне экскурсию, показав большую спальню, где почти все место занимала огромная кровать и гардеробная, размером с мою комнату в общежитии.

Не было ничего общего со спальнями парней, с которыми я вместе училась. Их спальни были увешаны плакатами из фильмов, валялись пустые бутылки из–под пива, неприятный запах грязного белья. Неа, спасибо.

Предпочитаю стиль жизни Джона.

Вторая спальня была переделана под кабинет с большим столом, который выглядел так, будто ему место в офисе президента или юридической фирме, книжные полки по всей комнате, и диван–кровать у дальней стены.

– У меня не часто кто–то ночует. Могу предложить раздвижное кресло, которое удобнее, чем может показаться на первый взгляд; кожаный диван в гостиной, либо моя кровать. Выбирай, – предложил он.

Его кровать была достаточно большой для нас обоих, и выглядела самой удобной из всех, но было бы слишком выбрать ее.

– Буду спать на диван–кровати. Таким образом, у меня будет свое пространство, своя ванная, и я смогу спать, пока ты будешь уходить на занятия утром, так?

– Точно так. Прости, тебе будет жутко скучно здесь завтра, но долг зовет, – опять эта улыбка. Черт.

– Я высплюсь, почитаю и, кто знает, может быть даже позанимаюсь, – пошутила я, и он засмеялся. – У тебя есть Netflix?

– Я может и старый, но не древний, – заявил он. – Да, конечно, у меня есть Netflix. Поэтому после ужина мы можем, как вы подростки говорите? Посмотреть Netflix и оттянуться, да?

– Ну, если честно, «оттянуться» это разновидность непостоянного слэнга, и когда это слово сочетается с Netflix, это значит немножко другое, чем просто расслабляться, – пояснила я.

– И как раз поэтому я не профессор английского языка. Или не студент колледжа! – он покачал головой и шлепнул своей большой ладонью по лбу.

Божечки, он такой сексуальный.

Он всегда казался мне забавным, и студенческая версия меня, Джо, смеялась вместе с ним также, как Джоджо.

После того, как я расположилась и провела час за теликом, Джон объявил, что ужин готов. Запах от мультиварки, полной курицы и печеных в тесте яблок, исходил ошеломительный, «старый семейный рецепт». Она готовилась с самого утра, и попробовав первый кусочек, я обалдела.

– Боже мой, как вкусно! Не знала, что ты так хорошо готовишь! – ахнула я.

– О, пустяки. Мультиварка сделала всю работу. Тебе просто нужно знать, что в нее засунуть, в каком количестве и как долго варить, – отмахнулся он. – Чем я горжусь больше, так это моей индейкой, она маринуется с самого утра. К тому времени, как мы разделаем ее в четверг вечером, надеюсь, это будет самая сочная птичка, какую ты когда–либо пробовала.

Все в том, как он говорил, казалось, подразумевало секс. Тебе просто нужно знать, сколько туда засунуть и как надолго. Самая сочная…которую ты когда–либо пробовала.

Блять. Я подумала о том, что Джон точно знает сколько и как надолго «засунуть». Я начала пялиться на его рот, пока он ел, и однажды заметила, как он смотрит на мой.

– Я настолько люблю готовить, но так редко делаю это для кого–то, кроме себя. Потому смотреть, как тебе нравится еда, это делает меня счастливым. Прости, что пялюсь.

Мы оба неловко опустили глаза к своим тарелкам.

Мы пили вино, хотя пиво или сладкий чай казались предпочтительней к такому деревенскому блюду. Может быть даже водка. У меня осталось половина второй порции, и только начатый третий бокал вина, я очень наелась и ушла к его кожаному дивану, пока он убирал со стола.

Моя задница – это что–то с чем у меня были любовно–ненавистные отношения. Она начала рано развиваться, и парни из средней и старшей школы не знали, что с ней делать. Им нравились моя грудь, конечно, но ни один, казалось, не выражал восторга моим выдающимся ягодицам. Один кретин из восьмого класса восхищенно называл меня Руди. Когда я спросила, как он преобразовал Руди из Джо, он еле смог объяснить между приступами хриплого, удушающего смеха:

– Ну, знаешь, Руди. Большая Жопа Руди!

Пропасть между тем, что кажется смешным восьмиклассникам и остальной части человечества, огромна.

Но кликухой в школе всегда было «Руди». Или для тех, кто «поумнее» я была «БЖР»

К тому времени, как я была в десятом и одиннадцатом классах, и мой живот стал плоским, а грудь и попа не изменились, меня стали замечать мужчины. Иногда было глупо, когда кто–то проходил рядом и орал:

– Я люблю большие задницы и не могу это скрывать! – или тому подобное, а иногда даже жутко, когда парень ходил за мной по пятам в магазине, даже не предпринимая попыток скрыть, на что он пялится, но я пыталась не обращать на это внимания до самой общаги. Алекса была влюблена в нее, шлепая мою задницу всю первую неделю после того, как мы заселились, это было совершенно неожиданно.

– Прости, Джо. Я просто очень хотела сделать это с первого дня занятий. Просто нужен был предлог. Ты как Серена Уильямс или что–то типа того, – говорила Алекса.

– О, заткнись уже. Ты такая странная. Если бы Серена Уильямс проснулась и выглядела бы как я, она бы убила себя, – отвечала я.

– Просто будь благодарна, – возразила Алекса, – я могу приседать хоть целый день и ночь, и все, что у меня будет – это скучная плоская жопа, как у всех белых девочек.

– Ага, что ж, это, – я взяла в руку столько задницы, сколько смогла, – все свое. Мороженное и пицца. Никаких там присядулек.

Возвращаясь к настоящему, было несомненно приятно привлекать такое внимание, тем более запрещенное, от такого человека как Джон Хардвик. Мне нравилось ощущать себя желанной, чувствовать взгляды. Я встала и пошла за пультом от телика, притворившись, что уронила его. Я наклонилась, чтобы поднять его, уставившись при этом в экран, где в отражении я могла видеть Джона. Он был как будто под гипнозом. Я простояла в таком положении так долго, насколько посмела, распрямляясь и растягиваясь так, чтобы подчеркнуть свои формы, и потом я повернулась к нему лицом.

Наши глаза встретились, и первый раз в своей жизни я увидела, как выглядит возбужденный Джон Хардвик. Он потянул за воротник рубашки и прочистил горло.

– Ты в порядке? – спросила я притворно скромным голосом.

– В порядке? Да, конечно, вполне нормально, да, – пробормотал он.

Я знала, что играю в опасную игру, но мне нравилось. Я решила выйти за рамки.

– Я так наелась. Ужин был очень вкусный. Я знаю, что еще рано, но хочу пойти переодеться в пижаму, – я прошла мимо него и повернула в его кабинет, оставив дверь приоткрытой. Я хотела, чтобы он мог заглянуть внутрь, если бы надумал.

Я вытащила пару коротких шорт для бега (в которых я никогда не бегала) и белую хлопковую майку. Я поглядывала на дверь, но он так и не появлялся. Я пошла в ванную, чтобы оценить себя в зеркале и обнаружила, что мои соски непристойной стоят. Я потянула за один, вздыхая и понимая, что мокрая. Прошло пару дней с тех пор, как у меня была возможность избавиться от стресса, но я знала, что все очень быстро меняется. Я, наверное, источала все виды феромонов.

Я вышла, максимально качая бедрами, и увидела, как Джон загружает посудомойку. Он немного успокоился, и хоть его глаза метнулись к моей груди, когда он увидел меня, он больше не был под заклинанием, которое я наслала на него, так неприлично наклонившись.

Он извинился и ушел в комнату переодеться, вернувшись в светло–зелёной футболке, которая обтягивала его грудь и бицепсы, и черных спортивных штанах с белой полоской сбоку.

Мы уселись на диван, он копался в телефоне, в то время как я переключала каналы на его огромном телике. Я остановилась на Bravo, на «Настоящих Домохозяйках Атланты», моей маленькой страсти.

Он взглянул на экран, потом на меня.

– Мне нравится Синтия и Канди. Кенна ужасная.

– Ты…смотришь «Домохозяек»? – спросила я, не веря своим ушам.