Опомнившиеся музыканты старались, импровизируя, попасть в ритм стремительных движений, в которые Баська вложила всю ярость, захлестнувшую её, и свою мечту о том, что у неё получится.

Когда Баська, закончив, замерла на месте с поднятым над головой бубном, сверкающими глазами, часто дыша приоткрытыми яркими губами, вновь наступила тишина. Потом все разом зашумели, засмеялись. Зора подбежала к ней одновременно с Асей, обняла, удивлённо и радостно глядя на неё. Рядом выкрикивала Ася:

— Ага! А я что говорила! Ты по-настоящему умеешь танцевать! А ты боялась!..

Подошла Чергэн. Присела, тоже обняла:

— Умница, дочка. Замечательно! Когда ж ты научилась? Ведь и не пробовала, вроде, никогда.

— Мне Ася помогала, — пояснила Баська, — без неё бы я не смогла.

— Смогла бы! — тряхнула рыжей гривой Ася. — Ещё как смогла бы! Только дольше получилось бы. Такого, как ты сейчас делала, я тебе не показывала, это ты всё сама.

Незаметно подошла Бабка. Взяла Баську за руку, та подняла на неё глаза.

— Захочешь — станешь знаменитой плясуньей, — сказала Бабка. Потом, помолчав, добавила: — Но это — если только захочешь. Заставить тебя не сможет никто. У тебя получится всё, чего ты сильно пожелаешь. Только никогда не делай ничего против своей воли. Тогда всё тебе будет удаваться.

Слова эти Баське крепко запомнились, и потом, вспоминая их, она неоднократно убеждалась в правоте Бабки.

* * *

А в деревне дела шли своим чередом. Уже не в первый раз на зимние месяцы крестьянская община решила нанять для своих подросших детей учителя, который научил бы их немного читать и считать. Деньги собирали всем миром, и всем миром решали, чему будут учить их чад. Ещё осенью спорили, доказывали, в конце концов, пришли к согласию. Тогда же был снаряжён в дорогу выбранный мужик, который должен был привезти с собой учителя. Если повезёт, им будет тот, кто был в их деревне в прошлом году. Он ходил в ближайших городках и сёлах по кабакам и подрабатывал тем, что предлагал свои услуги: кому написать письмо, кому жалобу или прошение, кому посчитать, сколько понадобиться материала на постройку нового или починку старого амбара или сарая и сколько за него нужно будет заплатить. Своего жилья он не имел и с удовольствием соглашался на подобные предложения. Ведь кроме оплаты, которую ему обещают крестьяне, ещё можно будет почти всю зиму провести в тепле, да и кормить его будут. Что ж не согласиться?

Вместе с крестьянскими детьми учиться чтению, письму и счёту пошли и цыганские дети, как это происходило во всякий год, когда деревня, где они зимовали, нанимала учителя. Табору нужны были грамотные люди. Нужно уметь посчитать деньги и товар, нужно уметь прочитать бумаги, которые может понабиться подписать, да и саму подпись хорошо бы уметь поставить. Конечно, всё ограничивалось элементарным уровнем, зато читать и считать в таборе умели почти все.

Вместе с остальными учиться пошла и Баська. В избе, где собрались ребята, было тесно. Места всем едва хватило. Урок начался с молитвы. Потом они познакомились. Учителя звали Касьяном. Он показал всем нарисованную на досочке закорючку и назвал её буквой Аз. Началось знакомство с азбукой.

Среди других детей Баська выделялась только тем, что умела внимательнее слушать учителя. Но это помогало ей лучше и быстрее запоминать новое. В конце концов, она опередила всех, и учитель, умиляясь таланту маленькой цыганки, стал заниматься с ней отдельно. Таким образом, к концу обучения она умела не только читать и считать, как все остальные, но и сносно писала. Правда, писать углём на доске, пусть и хорошо отшлифованной, было сущим мучением. Но Баська очень старалась, и у неё стало получаться всё чище и аккуратнее.

Касьян замечал, что Баська отличалась от остальных детей — и деревенских и цыганят. Она правильнее говорила, была более сдержанна, сидела прямо, меньше шалила. Постепенно у него сложилось впечатление, что эта девочка — из тех детей, которых табор где-то подобрал. В этом его убеждала и её внешность: смуглый оттенок кожи был, скорее, летним загаром, который несколько посветлел к середине зимы, а при внимательном взгляде на неё, можно было заметить цвет глаз. Они были не чёрными и не карими, а васильковыми, такими тёмными, что могли показаться чёрными.

Касьян какое-то время серьёзно раздумывал, не сообщить ли кому следует о своих подозрениях. Ведь если найдутся родители девочки, с них можно было бы получить кое-какие деньги за помощь в возвращении дочери. Но по зрелому размышлению пришёл к выводу, что не стоит рисковать. Живы ли родители — неизвестно, заплатят ли ему — неизвестно. А может, заплатят, но не ему, а тем, кто их найдёт. При этом он потеряет и те деньги, которые обиженный табор, конечно, откажется ему платить за обучение их детей. Так что Касьян решил жить по пословице: «От добра — добра не ищут», и всё оставить, как есть.

Между тем, успехи Баськи в учёбе вызывали не только положительные эмоции. Мирко и Чергэн, конечно, радовались и гордились ею. А вот в детях похвалы в адрес Баськи, как всегда бывает в таких случаях, вызывали зависть. Всё, что раньше или попросту не замечалось, или прощалось ей, теперь только усиливало это чувство. Её сдержанность в манерах, частые отказы принимать участие в общих шалостях, странное для цыганской девочки стремление постоянно быть рядом с лошадьми — всё это только подливало масла в огонь. Ребят из табора поддерживали и деревенские дети, которые тоже не блистали на уроках Касьяна. Кто-то из них в пылу очередной перебранки пренебрежительно назвал её Графинькой. Это прозвище буквально прилипло к ней. Баська обижалась, дулась, даже пыталась драться с дразнящими её девчонками (правда, с плачевным результатом), но становилось только хуже. В конце концов, она приняла единственно правильное решение: не спорить больше с обидчиками, тем более что это прозвище удивительным образом совпало с действительностью. После этого (правда, не сразу) ей стало спокойнее. Чувство зависти никуда не делось, но дразнить её стало неинтересно.

Ближе к весне, когда пошли оттепель за оттепелью, Касьян получил расчёт и уехал в город, пока ещё не началась весенняя распутица и дороги не превратились в сплошное грязное месиво. После его отъезда отношение к Баске постепенно улучшилось, ведь учёба закончилась, а в остальных делах она ничем от других не отличалась. А потом как-то так получилось, что все привыкли к обоим именам, и теперь обидное «Графинька» перестало задевать, оно звучало так же ровно и обычно, как «Баська».

* * *

Так, незаметно, прошёл ещё год. Опять наступила весна. Она пришла как-то разом, поменяв всё вокруг. Снег потемнел и осел, пропитавшись водой, деревья стали удивительно чёткими, как будто первый весенний дождь отмыл их от зимней тусклости. Воробьи то и дело устраивали в кустах весёлую перебранку. Цыганские собаки носились по всей деревне, гавкали, задирая местных собак. Табор засобирался в дорогу. Снова наступало время бесконечных дорог от базара до базара, от торжка до торжка, от деревни до деревни.

Прошлое лето ознаменовалось ещё одним событием в семье Мирко — вышла замуж и ушла от них Зора. Для Баськи это было большой потерей, она так привыкла во всём советоваться с ней, обо всём спрашивать. И пожаловаться можно было, и посплетничать. Да, всё было красиво — и сватовство, и сама свадьба… Но потом стало так одиноко… Конечно, сейчас Баська уже не была одна, она могла пойти поиграть с девочками, у неё была замечательная подруга Ася, но Зоры ей всё же не хватало. А тут ещё Ася напугала её, рассказав, что и их с Баськой вскоре тоже могут посватать. Правда, замуж их пока никто не возьмёт, но, если найдётся жених, то девочку могут отдать в его семью, где она будет жить до тех пор, пока не подрастёт и не наступит время свадьбы.

А табор вёл удачную торговлю. Как всегда, на базарах и торжках продавались вещи, сделанные в течение зимы. Покупали их охотно, так что семьи не нуждались. Баська по-прежнему льнула к лошадям, и по-прежнему не смела садиться верхом. Она больше не спорила, не просила, просто это стало для неё, как и для других, безоговорочным правилом. Она видела, что и другим девочкам не разрешают ездить на лошади, и, особо не задумываясь, приняла всё, как есть. Но быть равнодушной к этим созданиям, относиться к ним, как к вещам, предметам обихода, она не могла. Если выдавалась минута — она была уже возле лошадей, если её искали — часто находили возле лошадей, если оставались корочки хлеба — она несла их лошадям. Все постепенно к этому привыкли и не видели в этом ничего особенного. Баська выполняла всю порученную ей посильную работу, не нарушала ничего из неписаных законов, а то, что она часто вместо игр с детьми убегала к своим гривастым фыркающим друзьям — так это, в конце концов, было её дело.


Касьян

Время неторопливо, но неумолимо шло вперёд, наматываясь на колёса цыганских кибиток. Вот уже и это лето начало стареть. У берёз в кронах золотились первые осенние пряди, листья перестали отливать глянцевой зеленью, несмотря на то, что всё чаще шли дожди, старательно смывая с них осевшую пыль.

Баська уже не отличалась от сверстниц. Сильно загоревшая, темноволосая, с яркими правильными, хотя немного резкими, чертами лица, она обещала стать одной из первых красавиц в таборе. Отличалась она от всех только васильковыми глазами. А когда она смеялась или плакала, они вдруг вспыхивали такой синевой, что у смотревших на неё в эту минуту просто дух захватывало. Впрочем, плачущей её давно никто не видел — гордость не позволяла ей показать всем слабость. Глаза достались ей от отца. Правда, при этом волосы он имел русые, а вот мать была темноволосой с серыми глазами. Таким образом, дочь взяла от обоих родителей понемногу, и так удачно было это сочетание, что не любоваться ею было нельзя.