— Да. Спасибо, Бабка.

— Ладно, не благодари. Не люблю. Пойду, лягу. Устала я с тобой. Давно так много не разговаривала.

* * *

Время шло, бежало, катилось. Второй год в таборе мелькнул незаметно. Баська становилась почти неотличимой от остальных девочек табора и теперь, наверное, обиделась бы, если кто-то назвал бы её «не цыганкой». Постепенно Баська усвоила все правила цыганского уклада. Ничего сложного в этом не было. Всё было разумно, чётко, выверено веками кочевой жизни среди других народов. Была и ещё одна сторона в этой жизни, которая завораживала Баську. Танцы. Никогда прежде она не видела ничего подобного. Когда женщины начинали танцевать, Баська не могла отвести от них глаз. Какая-то дикая природная пластика приковывала взгляд; цветные одежды летели рядом с танцующими и казались самостоятельно двигающимися существами. В тех танцах, которые до сих пор приходилось видеть девочке, рисунок создавался положением тел, вычурные, нарочитые движения были основой всего. Кроме того, эти танцы были какими-то неживыми. Словно их придумывали, сидя за столом, строили, как строят дома или рисуют узор на клумбе из диковинных цветов. Цветы красивы, но, посаженные в ряд, один к одному, не создают гармонии, в них исчезает природное изящество.

Видела Баська и деревенские танцы, пляски. Они, конечно, были более живыми, естественными. Но в них обычно блистали мужчины, показывая свою удаль, а женщины в длинных сарафанах двигались плавно, легко, движения всех, не будучи заранее оговорёнными, всё равно выглядели удивительно слаженными. Танец лился, как спокойная река — бесконечно, грациозно, мягко. Это было очень красиво, но Баське не хватало в нём стремительности, страсти. Она не могла бы выразить своё ощущение словами, но долго смотреть на танцующих крестьянок она не могла — становилось скучно.

У цыганок же танцевало всё — тело, ноги, плечи, руки, даже лицо принимало участие в пляске. Они словно растворялись в ритме, в звуках, и уже не женщины, а какие-то диковинные яркие существа полупарили у самой земли, казалось, не задевая её. Этот танец никем и ничем не ограничивался, его творила каждая плясунья по-своему, но прекрасное чувство ритма и чёткость, чистота движений делали своё дело — танец смотрелся единым, не разваливаясь на множество отдельно танцующих женщин.

Чергэн и Зора, конечно, замечали то внимание и восторг, с каким следила Баська за танцующими, но все их попытки вовлечь и её, терпели неудачу. Ей очень хотелось так же танцевать, но казалось, что все опять будут смеяться. Зора как-то попыталась вроде бы в шутку втащить сестру за руку в круг, но та вырвалась, убежала и не показывалась до тех пор, пока все не разошлись.

— Не надо больше её заставлять, — сказала Чергэн старшей дочери, — она сама даст понять, когда будет готова. Помнишь, как было с картами?

Но они и не догадывались, что Баська давно уже пробует учиться танцевать. Она была верна себе, и пыталась всего добиться самостоятельно. Как бы ни было трудно, она делала всё, только бы не просить помощи. Это казалось ей почему-то проявлением слабости, а слабой она себя никогда не считала.

Как только позволяли обстоятельства и время, она находила место, где её никто не мог видеть, и танцевала. По крайней мере, ей так казалось. Пытаясь повторять движения, подсмотренные у цыганок, она порой приходила в отчаяние от того, что по её мнению, была неуклюжа и медлительна.

Помощь пришла неожиданно в образе рыжей Аси. Она давно уже заметила, что подружка частенько куда-то исчезает, и, конечно, решила выяснить, куда именно и зачем. Баська в очередной раз укрылась ото всех, зайдя подальше в начинающий редеть осенний лес на облюбованную небольшую полянку. Вслед за ней тайком пробралась Ася. Когда она увидела, чем занимается подружка, ей сначала стало смешно: уж больно нелепо выглядели движения танца в тишине пустого леса, без сопровождения хотя бы бубна. Да ещё в одиночестве. Она уже хотела, смеясь, выскочить из-за куста, где пряталась, и сказать что-нибудь такое же немыслимое, как этот немыслимый немой танец, но вдруг остановилась. Ей стало не по себе. Ася знала, что Баська никогда не танцует, но ей в голову не приходило, что та попросту не умеет. Она подумала, что вряд ли сама вот так смогла бы самостоятельно пытаться научиться хоть чему-нибудь, не говоря уже о танцах. Может, лучше уйти? А кто поможет Баське? Ведь они подруги, так неужели она бросит Баську без помощи? Она совсем смутилась от собственных мыслей и, тихонько выйдя из-за куста, незаметно ушла.

Весь следующий день Ася была на удивление тихой. К вечеру решение было принято окончательно — она поможет Баське. Ведь без музыки или хотя бы чёткого ритма у неё ничего не выйдет. Во время следующей стоянки она вновь тайком пошла за подружкой. Тайком — потому что знала наверняка: та откажется брать её с собой, даже если честно предложить ей помощь. Гордая!

На этот раз Баська выбрала небольшую ровную площадку по другую сторону холма, возле которого стоял табор. Ася, прихватив с собой бубен, двинулась за подругой через несколько минут после её ухода. Застав всё ту же картину, что видела в лесу на поляне, она прятаться не стала. Вместо этого она стала ритмично ударять в бубен и тихонько напевать мелодию танца, которую обычно выводила скрипка. Услышав внезапные звуки, Баська шарахнулась в сторону, чуть не упав. Затем, придя в себя и разглядев их источник, рассердилась. Но Ася не обратила на это внимания, хотя, конечно, заметила и сдвинутые брови, и поджатые губы.

Сцена затягивалась. Ася напевала, встряхивая бубном и чуть притопывая, а Баська стояла молча, смотрела исподлобья и кусала губы. Но вот Ася шевельнула плечами, бровями, чуть улыбнулась и, не сбивая ритма, двинулась в сторону подруги, а, дойдя до неё, стала вновь удаляться, описывая дугу и оглядываясь через плечо. Лукавая улыбка, хитрый прищур глаз и плавные движения не могли оставить равнодушными никого. Не выдержала и Баська. Поняв, что Ася появилась здесь не для того, чтобы посмеяться, она сначала начала притопывать, а потом, пытаясь повторять движения подружки, пошла за ней. Постепенно у неё стало получаться лучше, всё более похоже на танец маленькой цыганки.

С этого дня всё изменилось. Баськины успехи стали очевидны не только для Аси, смотревшей со стороны, но и для неё самой. Она больше не считала лестью похвалы подружки, она сама чувствовала, что от былой неуклюжести и неуверенности не осталось и следа. Теперь они с Асей танцевали вместе, глядя друг на друга, и напевали вместе. Но, несмотря на всё это, Асе никак не удавалось уговорить подругу принять участие в общей пляске. Уже дважды был случай продемонстрировать своё умение. Баська не соглашалась. Ах, как крепко сидели в ней неодобрительные слова учителя! Она могла считать себя мастером в любом занятии, которому научилась по своему желанию, даже если это занятие не слишком вязалось с её полом и возрастом. Ведь никто ей не говорил, что она не способна научиться этому! А вот слова, всего один раз сказанные её отцу при ней самой, навсегда оставили неуверенность в своих «музыкальных талантах», будь то пение или танец — всё равно. Убедить Баську в обратном было нелегко.

Однако нет ничего невозможного для того, кто искренне чего-то хочет. А в данном случае желание было у двоих: Ася мечтала танцевать с подружкой на виду у всех, показать, что та танцует хорошо, лучше многих сверстниц, и Баська, со своей стороны, тоже этого хотела, хоть никогда не высказывалась вслух.

Тем временем, вновь подошёл праздник Рождества. Табор снова зимовал в одной из деревень. Опять было много угощений, шуток, ярких красок, праздничной одежды… И вновь цыганки танцевали под аккомпанемент скрипок мужчин и своих бубнов. Посмотреть на это буйное великолепие собрались деревенские. Многие хлопали в такт ладонями, дети прыгали вокруг, пытаясь подражать цыганкам. Баська, как всегда, стояла и наблюдала за танцем. Она не выходила танцевать даже с детьми, которые плясали с краю круга. Среди селян были несколько сильно перепивших мужичков. Они громко комментировали всё, что видели, покачиваясь, хватаясь друг за друга, чтобы не упасть и гогоча во всё горло над своими же пьяными шутками. Но вот взгляд одного из них остановился на Баське, стоявшей рядом с пожилыми цыганками. Ему тот час показалось очень смешным то, что девочка стоит рядом со старухами, вместо того, чтобы вместе со всеми танцевать. Он поделился этой оригинальной мыслью со своими приятелями, те поддержали его, и — пошло, поехало! Каких только версий не было выдвинуто: она и хромая, и косая, и глухая. А, может, это старая бабка, просто так молодо выглядит? Голоса звучали по-пьяному громко, а стояли они недалеко. Сначала, захваченная ритмом танца, Баська не замечала такого нелестного внимания к себе. Затем, услышав пару фраз, поняла, что относятся они к ней. Женщины, стоявшие рядом с пьяницами, пытались их утихомирить, но те разошлись не на шутку и, отмахиваясь от баб, продолжали горланить. Баська нахмурилась. Старые цыганки сердито поглядывали на дебоширов, по-своему тихо ругая их. Баська молчала, но ярость поднималась в ней, как пена. Между тем, мужичков уже пытались увести их же соседи-селяне, чтобы те не портили веселье и не омрачали праздник. Мужички сопротивлялись. Назревала драка. Одна за другой умолкли скрипки, одна за другой остановились танцовщицы. Пьяница-заводила, которого уже держали за руки и тянули прочь, всё никак не мог успокоиться.

— Пу-у-усти-и! Я знаю, чё говорю! Эта — не ихняя! Пря-я-ячут они её. Гляди. да…гляди, говорю, глаза-то у ней синие. Не цыганка она! А они все — воры!

С мужиком, наконец, справились, потащили в сторону его дома отсыпаться.

Тишина. Все поневоле смотрели на Баську. И тут у неё внутри как будто что-то оборвалось. Да как он смеет! Эти люди — не воры! А она… она… Она — цыганка! И она сейчас докажет! Задохнувшись от возмущения, Баська рванула с плеч овчинный полушубок, оставшись в кофте, скинула валенки, которые были ей велики, и в одних шерстяных чулках выскочила вперёд. Все замерли. Было известно, что Баська не умеет танцевать и даже никогда не пыталась. Только Ася улыбалась. Она одна знала, что зрелище удивит всех. Баська поискала глазами подругу, та кивнула ей и бросила бубен. Баська подняла его над головой и, мерно ударяя в него, пошла по кругу. Всё быстрее и быстрее сыпались удары, всё быстрее и быстрее переступали ноги по утоптанному снегу, всё меньше становился обходимый круг, скручиваясь в спираль. Когда она оказалась в центре, начался, наконец, сам танец. Нет, это был не танец, скорее — неистовый вихрь. Взмахи рук, изгибы тела, прогибающегося невероятным образом, повороты головы и при этом — существующие как будто отдельно, ноги, легко, непринуждённо переносящие ещё детскую фигурку, свивающие сложный узор танца.