— Устала? — спросил он.

— Немножко. Но вроде все прошло нормально... — Тед не ответил, и Рене спросила чуть встревоженно: — А чего ты ушел? Что-нибудь не так?

— Да нет... Они уже прощаться начали — чего я им буду показывать в открытую, что я у тебя живу?! А так — исчез и все...

— А то они не в курсе, что мы вместе живем! — не открывая глаз, лениво фыркнула она. — Тут все всё про всех знают...

— Да. Только я-то ни их, ни тех, про кого они сплетничают, не знаю.

— Тебе скучно было? — Ее голос сразу стал по-настоящему встревоженным, и глаза широко открылись.

И скучно, и противно от любопытных взглядов, в которых читался один и тот же вопрос: что в этом типе нашла одна из самых богатых наследниц Европы?

— Да ничего, нормально, — он пожал плечами. — Просто твоя тетя Жермен меня вопросами задолбала — кто я да что я... А ты, как назло, с Ренфро исчезла куда-то.

— Да это он принес сводную таблицу по филиалам и хотел мне продемонстрироватъ. Я, пока в курс дела хоть немного не вошла, не хотела в офисе появляться — но, пожалуй, пора уже... А ты что — приревновал? — обрадовалась Рене.

Брови ее приподнялись, волосы встопорщились, и рот растянулся в любопытной улыбке. Пришлось подтвердить:

— Конечно! И вообще, ты ко мне весь вечер не подходила — а сама такая красивая! Мне тебя все потрогать хотелось, убедиться, что настоящая, а не с картинки...

Она нашарила его руку и положила себе на плечо, что значило: «Можешь трогать!» Настроение Теда, за время нудного мероприятия упавшее дальше некуда, начало медленно подниматься. Его пальцы пробежали по скуле, погладили бровь и зарылись в ежике. Мурлыканье и легкий кивок засвидетельствовали, что он на правильном пути. Погладил теплое ушко, потом второе, более любимое — потому что больное...

— Хочешь, пойдем наверх? В ванну залезешь...

— Сил нет. Давай так посидим немножко.

— А я тебя на ручках отнесу!

Рене рассмеялась — лениво и устало.

— Мне еще нужно на кухню сходить — Эльзу похвалить, поблагодарить и все такое. Вот, сижу, с силами собираюсь... Торт хоть вкусный был?

— А ты что, не пробовала?

— Некогда было, — вздохнула она. — Пришлось, не закрывая рта, гостей занимать...

— Там еще, кажется, осталось — хочешь, принесу?

— А может, принесем всего самого вкусного — и устроим себе еще раз ужин? А то я чего-то голодная...

Вернувшись из кухни, где она порадовала Эльзу не только хвалебными словоизлияниями, но и желанием еще чего-нибудь поесть, Рене набросилась на пищу так, словно постилась трое суток. Тед называл подобное явление «жор напал» — с ним тоже это иногда случалось.

Лишь минут через пять она оказалась в состоянии говорить и сообщила:

— Ты страшно понравился Белле Ренфро, она наговорила мне кучу комплиментов в твой адрес...

«Милый мальчик!» — с легким возмущением снова вспомнил Тед.

Дальнейшая болтовня Рене приоткрыла завесу тайны над некоторыми остававшимися для него загадкой репликами и замечаниями.

Оказывается, такое неслыханное нарушение этикета, как отлучки в кабинет с сотрудниками, в том числе и с тем же Ренфро, во время званых вечеров часто позволяла себе бабушка Рене — та самая легендарная «Мадам». Все к этому привыкли и относились как к легкой эксцентричности. Отсюда и ехидные реплики мадам Ренфро про то, что Рене «вся в бабушку!», и про отсутствие у нее внуков, которых можно оставить вместо себя выполнять функции «хозяйки вечера».

Упомянутый «Кло-Кло» оказался графом Клодом де Клери, мужем тети Жермен. «Понимаешь, он уже три года живет в Ницце. Считается, что для его здоровья полезен морской климат, а на самом деле все знают, что он там со своей маникюршей.» То-то графиня завертелась, как на сковородке!..

Задумавшись, Тед не сразу заметил, что Рене молча смотрит на него и между ее сдвинувшимися бровями появилась морщинка.

— Я в последнее время слишком много болтаю, да? — она виновато улыбнулась, попыталась пошутить: — Извини, я привыкла разговаривать с собаками, а они никогда вовремя не говорят, чтобы я заткнулась...

«Тебе плохо со мной, да?»

Ну как он мог объяснить ей нахлынувшее сейчас вновь чувство, что все вокруг совсем-совсем «не его»! А «его» в этом чуждом, глядящем на него с высокомерным любопытством мире — только она, и его любовь к ней — богатой и светской, доверчивой, беззащитной и одинокой...

Потянувшись, Тед весело улыбнулся:

— Да нет, мне интересно — я же тут ни про кого ничего не знаю... 

ГЛАВА СОРОК ВОСЬМАЯ

Особняк и вправду был великолепен: сверкающий паркет, тяжелые портьеры, старинные картины на стенах, дорогие вазы и безделушки, антикварная мебель — все это напоминало Теду музей вроде Версаля. Интересно, красиво — но, наверное, нужно родиться в подобном месте, чтобы чувствовать себя здесь как дома. Ему иногда казалось, что они с Рене живут в каком-то фешенебельном отеле, хотелось взять ее за руку и сказать тихонько на ухо:

— Солнышко, поехали домой!

Но это был ее дом...

Последствия званого вечера не заставили себя долго ждать. Не прошло и трех дней, как с утра пораньше явилась тетя Жермен и возжелала побеседовать с любимой крестницей.

— Проводи в кабинет, — ответила Рене позвонившему, чтобы сообщить эту весть, Роберу, — и пусть ей кофе принесут. Только с заменителем сахара, она на диете! — и не торопясь продолжила завтрак.

— Как думаешь, чего ей надо? — поинтересовался Тед.

— Денег. Она мне все уши на вечере прожужжала, как ей хочется загородный дом отремонтировать — почву подготавливала.

— Так она что — приехала у тебя денег на ремонт просить?

— Не совсем, просто через полтора месяца состоится семейный совет... или собрание акционеров — это, в общем, одно и то же. И там будут нюансы, которые зависят от меня, — улыбнулась, пожав плечами, — я же теперь глава семьи.

Когда Алек в свое время сказал это, Теду его слова показались шуткой — но, похоже, сейчас она вовсе не шутила.

Чтобы скоротать время, он спустился в свое любимое место — библиотеку, зачитался и не сразу понял, что прошло уже полчаса, а Рене все не возвращается. Решил тихонько подойти к двери кабинета со стороны бывшей гардеробной Виктора и послушать, что там происходит — если станет ясно, что тетя Жермен окончательно достала Рене, можно будет войти и «напомнить», что они куда-нибудь собирались и уже опаздывают.

Конечно, подслушивать под дверью нехорошо, но, поднимаясь по лестнице, Тед мысленно отпустил себе этот грех: на что не пойдешь ради благого дела! Усмехнулся, подумав, что его профессия не располагает к излишней деликатности — и замер, прислушиваясь к голосам, доносившимся из-за двери.

Точнее, к голосу графини де Клери — говорила именно она:

— ...Откуда ты знаешь, какая у него наследственность?! Может, у него в роду были уголовники или убийцы-маньяки! И потом — эти руки... и этот костюм! Послушайся моего материнского совета, ты должна думать о своей репутации, а не только о сиюминутных желаниях!

Так речь шла о нем... о нем, а вовсе не о деньгах! Тед знал, что должен немедленно развернуться и уйти — но стоял, оцепенев, испытывая странное ощущение, похожее на болезненное, мазохистское удовольствие: все-таки он был прав!..

— Я уже послушалась одного материнского совета — и истратила шесть лет жизни на подонка! Так, может, хватит мне подобных советов?! — голос Рене был почти неузнаваем — столько злости в нем прозвучало.

— Тебе сейчас нужен кто-то респектабельный, из хорошей семьи...

— Вроде вашего бездельника-зятя, который за всю свою жизнь ничего, кроме триппера, не заработал и трахает все, что движется? — впервые на памяти Теда она произнесла это слово, не поперхнувшись. — А про маникюр — уж не вам бы поминать!

Ответа он не услышал — очевидно, графиня онемела от подобных выражений, а Рене продолжала, повышая голос, почти крича:

— Я не хочу больше слышать никаких нападок на Теда и никаких сплетен у меня за спиной! Если вы хотите быть приняты в этом доме, то должны относиться с уважением...

Тед наконец сумел сдвинуться с места и пошел, сам не зная куда — лишь бы подальше от этой двери. Уши горели, хотелось спрятаться, чтобы никого не видеть и не слышать, и было почему-то невыносимо стыдно...

В оранжерее пахло зеленью и водой. Он сидел на краю прудика, бездумно глазея на рыбок и ползающих по дну лягушек... очень противных белесых красноглазых лягушечек... Даже сунул в воду руку, поймал одну, но лягушка вырвалась, царапнув его острыми коготками.

Во рту стоял кисловатый рвотный привкус, и глаза щипало от непонятной детской обиды неизвестно на кого. Не на графиню — чего на нее обижаться, она правду сказала — и уж никак не на Рене, сразу же бросившуюся защищать его. Получается, что она должна его защищать! Смешно!..

Шаги на дорожке он услышал издалека и поднял голову, хотя и без того знал, кто это... Увидел, как Рене вывернулась из-за поворота, побежала... бледная и глаза испуганные... Мелькнула мысль: «Надо сделать вид, что все в порядке, и ни в коем случае не признаваться, что подслушивал под дверью...» — но она уже добежала, и Тед, не вставая, уткнулся лбом ей в живот.

Потерся лицом, словно желая втиснуться еще глубже, зарыться, спрятаться и обеими руками обхватил Рене за бедра. Почувствовал, как она прижимает к себе его голову, плечи... гладит — а пальцы холодные.

— Ты все слышал? — донеслось сверху, и стало противно врать и притворяться.

Тед пожал плечами.

— Достаточно... Как ты догадалась?

— Тэвиш ушки сделал.

Да, конечно, черный песик всегда настораживался, когда кто-то подходил к двери...