— Водку — вином? Круто... весьма круто, милочка!

Тед резко вскинул голову и напрягся. Виктор? Нет, не он... Незваный пришелец нагнулся, поцеловал мотнувшую головой Рене в висок и уселся за их столик. Смерил Теда внимательным взглядом и лишь после этого заговорил — все так же лениво:

— Ну что — ты еще не передумала?

Рене, продышавшись, огрызнулась, тоже по-английски:

— Сам выходи за него замуж, если он тебе так нравится!

— Да-а, ты стала изрядной стервой, кузиночка... Впрочем, тебе это идет.

Тед расслабился — враждебных действий явно не ожидаюсь, да и Рене держалась спокойно.

«Типичный англичанин» — это было первое, что он подумал, увидев пришельца. Наверное, женщина, особенно перевалившая порог сорокалетия, сказала бы еще: «очаровательный юноша». Молодой голубоглазый блондин с классически-правильными чертами лица, в элегантном костюме и галстуке с


1 Генералом многие французы старшего поколения называли Шарля де Голля.


полосками. Безупречная, волосок к волоску, прическа, чуть вытянутый подбородок и манера лениво и небрежно, растягивая гласные, цедить слова.

Все это было слишком очевидно — и именно потому заставило Теда присмотреться повнимательнее. На самом, деле этот человек был не так уж и молод, но лишь .легкие морщинки возле глаз давали понять, что лет ему никак не меньше тридцати. Левое ухо проколото... Интересно...

Не менее интересен был развивавшийся диалог:

— Твой Цербер мне не хотел говорить, где ты, и смотрел, как на блоху — точь-в-точь Мадам. Пришлось пригрозить, что я сяду в холле и буду ждать... — с этими словами голубоглазый англичанин прямо рукой взял с тарелки Рене блин и стал меланхолично жевать. — М-м, вкусно!

— Кончай эпатировать публику!

— Почему? Меня это забавляет!

На губах Рене на миг появилась непроизвольная улыбка. Закрепляя успех, пришелец щелкнул пальцами и приказал мгновенно появившемуся официанту:

— То же самое... две порции. И бутылку «Мюэт», — после чего обернулся к Рене и вопросительно протянул, кивнув па Теда. — Мне нужно о чем-то догадаться — или все-таки представишь?

Рене вздохнула.

— Тед, позволь представить тебе достопочтенного Алекзандера Найджела Каррингтона, моего троюродного брата. Алек, это Тед Мелье.

— Алек, — отрекомендовался троюродный брат, протягивая руку. Пожатие оказалось неожиданно крепким. — Черная овца в благородном семействе. Впрочем, даже в Императорском театре липицианов в Вене все липицианы такие беленькие-беленькие — и один черненький, наверное, для красоты — вроде меня, — за сим последовал небрежный жест, напоминающий обмахивание веером.

Тед с трудом вспомнил, что липицианы — это такая порода лошадей.

— Тебя опять Виктор прислал? — сердито спросила Рене.

 Словно не слыша ее, Алек продолжал беседовать с Тедом:

— На самом деле я ей не троюродный брат, а троюродный дядя. Но милая кузиночка предпочитает называть меня «братом» — это дает ей возможность разговаривать со мной без должного уважения, полагающегося по отношению к старшему в семье. Впрочем, я и забыл... — легкий поклон в сторону Рене, — старшая в семье у нас теперь ты! Итак, отвечаю на твой вопрос. Нет, меня никто не посылал, я пришел сам — просто попрощаться и пообщаться. А с Виктора я получил обещанное — две тысячи, кстати, уже успел истратить — и больше с ним дела иметь не собираюсь. — Снова кивок в сторону Теда — и неожиданно внимательный и умный взгляд, противоречащий ленивым и небрежным словам: — Тед Мелье — и все? Или я снова должен о чем-то догадаться?

— Можешь догадываться, — Рене улыбнулась — уверенно, даже немного свысока.

Ответом ей была приподнятая бровь и еще один оценивающий взгляд в сторону Теда.

«Конечно, это ее родственник, хоть и несколько странноватый — но она здорово рискует, — подумал Тед. — Если этот человек как-то связан с Виктором...»

— Не беспокойся, Виктору я не скажу, — словно отвечая на его мысли, заметил Алек.

— С чего это ты стал таким бескорыстным? — съязвила Рене — судя по всему, отношения у нее с троюродным братом были не слишком гладкие.

— Нет, кузиночка, я просто прагматик. Если ты уперлась рогом разводиться, то он конченый человек, и делать на него ставку просто глупо. А кормушка теперь у тебя в лапках, так что с тобой надо дружить, дружи-ить. Ведь если ты узнаешь, что я тебя Виктору заложил — то не простишь... ты же у нас прощать не умеешь?! Да и что это мне даст? Еще жалкую пару тысчонок?..

Все это говорилось легким светским тоном, одновременно с поглощением принесенных официантом блинов. И — неожиданно жесткий вопрос:

— Думаешь — вытянешь фирму?

 И такой же жесткий ответ:

— Постараюсь. Не бойся, не сама.

— А кто?

— Узнаешь. — Рене усмехнулась: — Представь себе, что Виктор попал в авиакатастрофу — ведь фирма бы никуда не делась!

— Ты знаешь, я бы ничуть не огорчился. Этот выскочка мне никогда не нравился.

— Ну что ты — такой красавец!

— Не в моем вкусе, — снова элегантный жест.

И Тед окончательно врубился. Ничего странноватого в этом родственнике нет, кроме нестандартной сексуальной ориентации, которую он особо не скрывает. А Рене об этом знает — и подкалывает его при каждом удобном случае... что, кстати, на нее совершенно непохоже. Следующая реплика Алека в этом контексте показалась Теду весьма странной:

— Судя по тому, что ты рассказывала, тебе лучше было выйти замуж за меня, а не за этого хама. Кстати, ты знаешь, что Мадам одно время носилась с подобной идеей? Пока не узнала... собственно, потому и узнала.

Рене сжала челюсти так, что на щеках заиграли желваки, и спросила:

— Зачем ты мне все это говоришь?

— Так... Мне пришлось самому ей сознаться — признания в еще более страшном грехе она бы точно не простила. — После тщательно выдержанной паузы Алек поинтересовался: — Ты даже не спросишь, в каком?

— Зачем ты все это говоришь? — повторила Рене.

— Наверное, потому, что у нас лет десять не было случая столь мило и неформально пообщаться. При твоем экс-супруге общения бы не получилось, а до того ты от меня шарахалась, как от прокаженного.

— Ты меня использовал! — это прозвучало громко, зло и отчаянно.

— Ах, вот оно в чем дело! Что ж — все друг друга используют... если есть возможность. Кстати, если ты не хочешь, как ты только что элегантно выразилась, эпатировать публику, то нам лучше перебраться в твой номер... надеюсь, ты не откажешься заплатить по счету и заказать туда десерт?

Рене взглянула на Теда и слегка кивнула — он махнул официанту.

— Что ты хочешь на десерт? — спросил он у нее, игнорируя нахального родственничка, отношения к которому все еще не определил.

Она молча пожала плечами — за нее отозвался Алек, на сей раз на чистейшем французском:

— Что-нибудь такое... сверху крем, а снизу пропитано ромом.


В номере Алек еще раз удивил Теда. С порога небрежно швырнув в кресло пиджак, он бесцеремонно распахнул дверь спальни, откуда доносилось сопение — и прямо в элегантных брюках и белоснежной рубашке рухнул на ковер, обнимая и тиская неистово ласкающегося к нему песика.


Безупречная прическа тут же растрепалась, на губах заиграла широкая и совершенно не светская улыбка, а голос стал нежным и воркующим, уже без тщательно отработанных аристократических ноток:

— А вот кто мне тут рад! Знаю, знаю, папа пришел... Ну-ка, дай я тебе ушки почешу... — Пес, бешено виляя хвостом, начал облизывать ему лицо — это было встречено хохотом: — Вот так, вот так... давай, маленький!

Тед вспомнил, как этот пес сегодня вылизывал у себя под хвостом, и подумал, что у англичан, наверное, крепкие желудки. Неправильно поняв его взгляд, Алек весело пояснил:

— Он у меня родился. Я и роды принимал, и выкармливал, а потом ей, — кивнул в сторону Рене, которая, кажется, злилась уже меньше — на губах ее даже промелькнуло нечто похожее на улыбку, — подарил. Кстати, кузиночка, у меня месяца через полтора хороший пометец будет — не хочешь? Силихэмы?!

— Хочу... — Рене окончательно оттаяла и заулыбалась во весь рот. — Только ты же видишь, — обвела взглядом гостиную, — я не знаю, когда это закончится.

Тед молча прислушивался к разговору, пытаясь понять, о чем идет речь. Следующая реплика внесла некоторую ясность:

— Я тебе оставлю. Парня или девчонку?

— Девочку... к мальчику он ревновать будет, — кивнула Рене на пса.

А-а, ясно, они собак обсуждают!

— Так вот, кузиночка, — все так же с пола, опершись на локоть и прижимая к себе собачонку, сказал Алек, уже без улыбки. — Ты не спросила, но я все-таки скажу: то, что Мадам мне никогда не простила бы — это мое нежелание бросаться под колесницу Джаггернаута, именуемую «Солариумом». У меня есть мои акции, и большего — в обмен на мою жизнь — мне не надо. А она предлагала именно это... — и снова обаятельно улыбнулся, резко повернув разговор в другом направлении: — Ты бы сводила кобеля к ветеринару — почистить моляры от камня. Кстати, ты его до сих пор сама триммингуешь?..

Больше о делах Алек не упоминал, вместо этого трепался на самые разные темы. О какой-то Алисе, которая по выходным готовится к скачкам (только ради бога, тете Жермен не сболтни!). О своих котах (шика-арные звери, настоящие норвежские лесные) — у него их было четыре. О лошадях, о лондонской ночной жизни и о купленной на аукционе лампе в стиле арт-деко. Адресовался он, в основном, к Теду, который сначала считал нужным подавать светские реплики, а потом невольно увлекся — рассказывал парень живо, образно и с большим чувством юмора.