Мери Каммингс - Наследница

Добравшись до комнат внучки, графиня открыла гардероб и с энтузиазмом начала перебирать платья.

— Тетя Жермен, мне так неудобно — вы тратите на меня время, а там гости! Давайте я поищу сама? — предложила Рене и, потупившись, добавила: — И... Виктор сердится, что я такая неловкая — может быть, вы займете его беседой на несколько минут?

Тетя Жермен понимающе закивала и удалилась, теперь счет шел на секунды. Хорошо, что Алиса в Англии, а то и ее бы пришлось куда-нибудь спровадить!

Быстро раздевшись, Рене отбросила в сторону платье и начала лихорадочно рыться в гардеробе. Нашла джинсы, примерила — оказались велики размера на два. Джинсы шестнадцатилетней девочки! Неудивительно, что Виктор как-то сказал: «Тощая, как щепка — ни морды, ни груди, ни задницы!»

Подпоясавшись потуже ремнем, она надела кроссовки; выдирая волосы и не чувствуя боли, расчесала тщательно уложенную высокую прическу — скорее, скорее! Свитер... неважно, что велик — сейчас все так носят!

Осторожно открыв дверь, выглянула в коридор — там никого не было. Выскользнула, повернула к выходу на галерею. На улице шел дождь, и никто не заметил, как она перелезла через перила и спрыгнула на землю.

Рене вспоминала, переживая заново каждое движение, каждый шаг — снова становилось страшно и приходилось напоминать себе, что все это уже позади. Она не стала рассказывать про этот страх и про то, как лежала на бревнах, повторяя:

«Господи, господи!» Наоборот, постаралась, чтобы получилось посмешнее: изобразила кудахтанье тети Жермен и мрачную физиономию Виктора, рассказала про Мадлен с зеленым «Фиатом» и про то, как ее хотели подвезти в Людвигсбург.

— Ну, а потом я позвонила Бруни... и тебе, — закончила она. — Бруни приехала за мной прямо в Штутгарт, так что я уже к утру была у нее.

Тед поглядывал на нее с легким восхищением — поистине, у пьяных и сумасшедших свой Бог! Наверное, к этой же категории стоило причислить и неопытную богатую девчонку, которая ухитрилась проехать автостопом чуть ли не пол-Европы, нафаршированная под завязку драгоценностями, ночью — да еще без документов и денег. Какой ангел помахал над ней крылышками?!

— Ты прирожденная авантюристка, — повторил он, — и жутко везучая. Я бы тебя с удовольствием к себе работать взял!

Рене улыбнулась столь необычному комплименту, но следующие слова заставили ее нахмуриться:

— Примерно через час, после границы, мы доберемся до мотеля, и ты сможешь отдохнуть. Я так понял, что с этими приключениями ты всю ночь не спала?

— А как мы через границу поедем? Я же...

— Положись на меня, — Тед снова накрыл ее руку своей, и ничего не бойся.

Похоже, его слова Рене не убедили — чем ближе они подъезжали к границе, тем больше ей становилось не по себе. Лицо приняло зеленоватый оттенок, как у человека, который пытается скрыть от окружающих, что его мутит.

— Ты все-таки боишься? — обернулся к ней Тед.

— Нет-нет, — она бодро, но неубедительно улыбнулась.

— А ты знаешь, тот договор я все-таки сфотографировал!

— Какой договор?

— Тот... ну, помнишь, когда мы с тобой познакомились?

— Ты что, снова к Виктору лазил? — удивилась Рене.

— Нет, была еще одна копия, в офисе «Релана». Я там курьером устроился — конечно, пришлось убрать настоящего курьера.

— Как — убрать?!

Мельком взглянув на знак, показывающий, что до границы осталось два километра, Тед небрежно пояснил:

— Очень просто. Я выследил кафе, в котором он обедал, сел за его столик, уронил монету — а когда он нагнулся, чтобы поднять ее, незаметно сыпанул ему в салат...

— Снотворного или... яду? — ужаснулась Рене.

Да кем она его считает? Киллером, что ли? Детективов, понимаешь, начиталась...

— Нет, ни того и ни другого — вполне хватило, — он сделал эффектную паузу, — хорошей порции слабительного! — Рене широко открыла глаза и рассмеялась.

Вся эта история была целиком выдумана, но цели своей достигла: лицо ее слегка порозовело. Они въехали на заправку.

— Ну вот, до границы еще километра четыре, — сказал Тед, откинувшись на сидении. На самом деле оставалось меньше километра, но ей об этом знать было не обязательно. — Хочешь, пока я заправляюсь, сходи в туалет? А поедим и кофе попьем уже в мотеле.

Она смутилась и замотала головой — очевидно, упоминание о туалете для воспитанницы закрытой школы было чем-то совершенно неприемлемым.

— А ты знаешь такую собаку — боссерон? — спросил он, поглядывая на шоссе и изучая обстановку.

Рене кивнула.

— Я тут про слабительное говорил и вспомнил еще одну смешную историю — как раз с боссероном связано. Давай здесь пару минут посидим, а то у меня уже спина устала от этой машины — и я тебе пока расскажу. Было мне тогда лет девятнадцать...

Повествуя о том, как, чтобы сфотографировать сквозь окно некую парочку в разгаре адюльтера, он влез на дерево и, спускаясь, наткнулся на поджидавшего его внизу боссерона, Тед присматривался к движущимся по шоссе машинам. В это время дня движение здесь было довольно интенсивным — многие жители Страсбурга работали в Германии и сейчас ехали домой. Нужный момент настал минут через пять: на дороге появилось сразу несколько грузовиков, а следом — три легковушки. Плавно выехав на шоссе, он пристроился за ними, продолжая говорить:

— Он мне, зараза, штаны в клочья уже разорвал, а сам все...

Осталось метров пятьсот. Тед прибавил скорость и, обогнав пару легковушек, вклинился перед ними. Триста метров...

— ...Я чудом вылез — весь исцарапанный, а он мне еще вслед лаял наглым голосом...

Сто метров... Впереди остановили один из грузовиков — отлично! Так его, так его — займитесь им как следует!

— ...А потом, в метро... — сбоку мелькнули фонари и полицейские, приглядывающиеся к проезжавшим машинам... меня чуть не забрали за появление в непристойном виде: на мне только трусы снизу оставались, да и те рваные!

Рене, очевидно, представила себе всю эту картину (на самом деле пес только выдрал у него клок из штанов, и в метро пришлось ехать, прислонившись к стене, чтобы не светить трусами) — смутилась, хихикнула — и тут Тед с облегчением выдохнул:

— Все!

— Что — все? — испугалась она.

— Мы уже во Франции. Граница — это вон те огоньки сзади.

Она оглянулась, потом непонимающе уставилась на него.

— Ты же сказал, что еще четыре километра?!

— Я тебя обманул, — рассмеялся Тед. — Ты очень боялась...

 Он думал, что Рене рассмеется в ответ, и никак не ожидал, что она вдруг скажет, нахмурившись:

— Больше никогда так не делай... пожалуйста.

— Чего — не делай?

— Не обманывай меня.

— Тебе же так было лучше — проскочили, ты даже не заметила! — Тед не понимал, в чем дело — ведь все прошло просто отлично!

— Я понимаю, спасибо, но больше не надо. Всю жизнь все считали возможным решать за меня, что я должна думать и чувствовать, что-то умалчивать, что-то не договаривать,— решать за меня мою судьбу, — голос Рене неожиданно стал жестким. — Больше я этого не хочу. Я не хочу быть пешкой, которую для ее же блага двигают из угла в угол, — замолчав, она угрюмо уставилась в окно.

Тед не ожидал такой реакции и не знал, что ответить. Черт возьми, она что, считает его участником вселенского заговора, призванного «двигать ее из угла в угол»? Да еще этот холодный тон — как с проштрафившимся лакеем!

В результате до мотеля он ехал молча и не в лучшем расположении духа. 

Выражение легкой паники, замеченное им на лице Рене, когда она вошла в номер, не способствовало улучшению его настроения. Номер как номер: кровать, два стула, стол и шкаф. Может, их светлости племяннице графини подавай апартаменты? Она быстро взглянула на кровать, затем — украдкой, с испугом — на него, после чего на ее лице появилось и прочно обосновалось выражение усталой угрюмой покорности. Ну прямо Жанна Д'Арк, всходящая на костер!

Тед сам не понимал, почему так взбесится, и попытался взять себя в руки — даже пошутил, чтобы смягчить обстановку:

— После ужина!

— Что после ужина? — испуганно встрепенулась Рене.

— Ты так на меня смотришь, будто я сейчас на тебя наброшусь, — ухмыльнулся он. — Так вот — сначала я собираюсь поужинать.

Черт возьми, нет, это невозможно! Кажется, она приняла его слова всерьез и вылупилась на него, как кролик на удава! Она что, вообще шуток не понимает?!

Отвернувшись к окну, Тед опять попытался взять себя в руки, медленно досчитал до десяти и снова повернулся к ней.

— Ты что, всерьез предполагаешь, что я собрался тебя оттрахать после ужина? — еще больший испуг, равно как и исказившееся лицо — ах, простите, мадам, я и забыл, что подобные слова не для ваших аристократических ушек! — неоспоримо свидетельствовали, что да, именно это она и предполагала. — Да, кем ты меня вообще считаешь? Я просто пошутил!

Едва ли Тед мог себе представить, что в его словах Рене услышала нечто вроде: «Ты что, всерьез полагаешь, что я способен польститься на такую задохлину, как ты?», но увидел, как лицо ее стало еще более угрюмым. Его понесло, и он почти заорал:

— Я, когда ехал к тебе... я думал, мы друзья, потому и ехал. А ты! Это постоянное шараханье от меня, недовольная надутая морда, выговор на пустом месте — да какого черта? Я взял один номер, потому что мужчина и женщина, путешествующие вместе, обычно берут один номер — взять два значило обратить на себя внимание. А на границе — они же там смотрят, и твоя перепуганная застывшая физиономия могла вызвать подозрения. Я все сделал правильно, а ты! Ты меня кем считаешь? Монстром? Маньяком? — Он сам знал, что зашел слишком далеко, но остановиться уже не мог: — Ах да, я и забыл, что ты меня всего лишь наняла — как лакея. Так вот, мадам, довожу до вашего сведения, что сейчас ваш лакей принесет вам поесть — и ляжет спать. Пока что можешь, если тебе так кажется безопаснее, положить пару подушек посередине кровати — или хоть чемодан, черт его побери, если так беспокоишься за свою нравственность! На полу я спать не обязан! — с этими словами Тед вылетел за дверь, напоследок хлопнув ею.