— Возможно, если не сегодня, то завтра у вас будут нежданные визитеры — и желательно, чтобы мы к тому времени оказались подальше отсюда.

— Что я должна им отвечать? Что ее здесь не было?

— Нет, зачем же. Была, уехала — куда, вы не знаете.

Рене сидела и послушно жевала бутерброды. Очевидно, для нее было привычно, что броская, эффектная и раскованная подруга, сама того не желая, узурпировала внимание мужчин, не оставляя ей ни малейшего шанса.

Было уже почти пять, когда они, наконец, вышли из калитки. Зайдя за угол, Тед кивнул на припаркованный в боковой улочке «Фольксваген».

— Лимузина, к сожалению, предложить не могу.

Все дальнейшие шаги были уже продуманы. Остановившись в тихой улочке, он достал с заднего сидения сумку, а из нее — лохматый светлый парик и тюбик губной помады темно-красного цвета.

— Надень и намажь рот — и постарайся изменить его форму.

Парик Рене надела сразу, а при взгляде на помаду сдвинула брови.

— Рене такой цвет не идет. Это что, твоей жены?

— Зато он идет к этому парику. — Теду внезапно стало смешно: удержаться от того чтобы попытаться узнать, женат ли он, она все же не смогла. — И у меня нет жены. — Неизвестно зачем добавил: — и никогда не было.

Полученный результат вполне удовлетворил его — узнать Рене в таком виде было почта невозможно.

— У тебя есть деньги? — спросил он, трогаясь с места.

— Да, — нерешительно ответила она, — но немного, Бруни мне дала пару тысяч марок. Она в последний момент спохватилась, а в доме наличных больше не было. Я же говорю — нужно продать драгоценности.

Значит, две тысячи марок, по ее мнению, это немного...

— А сколько стоят твои драгоценности?

— Примерно полмиллиона. — От этой фразы Тед чуть не проехал на красный свет. Дальнейшее объяснение поразило его еще больше: — Я вчера, когда убежала, только их и сумела с собой взять. Больше ничего: ни денег, ни кредитных карточек, ни даже документов.

— А как же ты добралась до Мюнхена?

— До границы — автостопом. А через границу — в грузовике с бревнами.

— С чем? — Теду показалось, что он ослышался.

— С бревнами. Наверх залезла и под брезентом спряталась. — Пока он переваривал услышанное, Рене, очевидно, вспомнила, с чего начался этот разговор, и спросила: — А тебе сейчас нужны деньги?

— Я только хотел узнать, есть ли у тебя мелочь. Тебе придется подождать меня в каком-нибудь кафе.

— Мелочи нет, — виновато улыбнулась она.

Доехав до центра, он оставил Рене в кафе, выделил ей двадцатку из собственных средств и поехал к вокзалу. Вернул в агентство взятый в аэропорту «Фольксваген», зашел в туалет — и через пару минут вышел оттуда уже в обычном виде, без парика и усиков. Вместо плаща на нем теперь была куртка с капюшоном.

В другом агентстве снова взял машину — на сей раз синий «Фиат» — и поехал обратно в центр.

Рене он увидел издалека — она сидела за столиком и беспокойно оглядывалась. Тед подошел почти вплотную, но она продолжала вглядываться в прохожих, и только когда он дотронулся до ее плеча, испуганно обернулась. Глаза ее широко открылись, лицо застыло. Ей потребовалось несколько секунд, чтобы придти в себя, расплыться в улыбке и спросить:

— Это ты?

— Это я, — ухмыльнулся Тед, любуясь произведенным эффектом, — расплачивайся и пошли.

«Фиат» вызвал куда меньшее удивление.

— Ну вот, теперь нам до-олгая дорога предстоит, — сообщил он, отъезжая от кафе. — Ты не очень устала?

— Нет. А куда мы едем?

— В Париж. Сегодня переночуем в мотеле, а завтра к обеду уже будем там.

— А... там что?

— Там я знаю несколько крупных адвокатов, которые специализируются по разводам. Я выполнял для них кое-какие поручения.

Взгляд Рене стал жестким и чужим, почти враждебным.

— Я не могу идти к адвокату, пока ты не найдешь собак — я же сказала!

Стараясь не обращать внимания на злость в ее голосе, Тед попытался объяснить:

— Адвокат готовит документы на развод не день и не два. За это время я найду их, — улыбнулся, — я помню, я же обещал.

Она вымученно улыбнулась и кивнула. Отвернулась, глядя в окно и думая о чем-то своем — не слишком веселом.

— У твоей... Бруни очень красивые цветы везде. Я таких никогда не видел, — сказал он, чтобы как-то отвлечь ее.

— Да, она еще в школе брошки стеклянные всем делала, — лицо Рене просветлело. — Пару раз ее даже чуть не исключили.

— За что? — не понял Тед. — За эти цветы?

— Она тогда пользовалась такими штучками, вроде больших свечек, чтобы стекло плавить — сама их готовила. Ну, и... пару раз ошиблась в пропорции — слишком сильно горело.

— И что, подожгла школу? — хохотнул он.

Рене кивнула и улыбнулась.

— Она мне и сейчас брошку дала — на счастье. Хочешь посмотреть? — Полезла в сумку, достала маленькую коробочку и открыла. В ней лежал стеклянный цветок анютины глазки, фиолетово-бархатистый с переходом к голубому на концах лепестков и с тремя золотистыми бусинками вместо тычинок.

— Она сказала, что к этому надо купить серый костюм, — пояснила Рене. — Правда, красиво? — все так же улыбаясь, погладила пальцем лепесток и аккуратно спрятала все обратно на дно сумки. Потом как-то сразу посерьезнела и спросила: — А когда ты будешь продавать драгоценности?

— Доберемся до Парижа, а там посмотрим. Возможно, полиция будет пытаться найти тебя по этим драгоценностям.

— Думаешь, не удастся продать? — испуганно вскинулась она.

— Удастся, только намного дешевле.

— Наплевать! — отмахнулась Рене.

— Они у тебя далеко?

— Здесь, — она похлопала по сумке.

— Покажи хоть. В жизни не видел вблизи драгоценностей на полмиллиона франков.

— Долларов, — поправила она, вытащила из сумки свернутую шелковую тряпку и развернула — куда с меньшим пиететом, чем стеклянную брошку.

Сверкающая кучка, пожалуй, не поместилась бы на ладони. Что именно там было, Тед не стал разглядывать на ходу. С трудом сдержав готовое вырваться вульгарное «Ни фига себе!», он поворошил кучку пальцем, вернул на место грозившую выскользнуть на пол сверкающую полоску браслета, сказал:

— Можешь прятать, — и усмехнулся. — А вообще у тебя душа авантюристки, я это еще давно понял. Болтаться по всей Европе автостопом — с драгоценностями на полмиллиона долларов в кармане!

— Не в кармане, — рассмеялась она. — Я их на животе привязала, под свитером.

— Тем более!

— Выбора не было, — ответила она, внезапно помрачнев. Посидела, отвернувшись к окну и, когда он уже хотел спросить ее о чем-нибудь — просто чтобы нарушить молчание, сказала: — Без этих усов ты совсем как раньше выглядишь. А столько лет прошло... целая жизнь.

— Четыре года, — он накрыл ладонью ее руку, лежавшую на колене.

Рене спросила, не глядя в его сторону:

— Я очень изменилась?

— Я тебя узнал сразу.

— Спасибо, — поблагодарила она, непонятно, за что. — Я видела тебя тогда... на свадьбе.

Он не ответил — только слегка сжал ее руку.

Некоторое время они ехали молча. Рене сидела, уставившись вперед, в отблески на ветровом стекле. Темно, тихо — вот так бы ехать и ехать...

— Расскажи мне, — послышалось сбоку.

— Зачем? — Было ясно, о чем он спрашивал. — Хватит того, что ты был прав... 

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

После свадьбы жизнь Рене почти не изменилась, если не считать переезда этажом ниже, в комнаты, по традиции предназначавшиеся для хозяйки дома.

Она раздражала Виктора — чем дальше, тем больше. Он держатся любезно и предупредительно, особенно на людях, но она все равно чувствовала, что раздражает его, и старалась как можно реже с ним видеться — в таком огромном доме это было нетрудно.

Иногда раздражение все-таки прорывалось, потом он каялся, просил прощения, приносил лед или переносил ее на кровать — отлежаться. Правда, извинения становились все короче, а удары — все сильнее...

Ей часто казалось, что она погружается в какое-то болото, что не живет, а ждет, сама не зная чего — и кроме этого бесконечного ожидания, больше ничего и никогда в ее жизни уже не будет.

За эти четыре года она была счастлива всего несколько дней — когда через полтора года после свадьбы поняла, что беременна. Ее ребенок... ребенок, который сможет заполнить пустоту в ее душе и жизни, маленький человечек, которого она сможет любить, и ему будет неважно, богатая она или бедная, красивая или не слишком — она будет просто его мамой.

Он ударил ее, хотя уже знал, что она беременна — ударил сильно, наотмашь, так, что она покатилась с лестницы, тщетно пытаясь защитить живот от мраморных ступенек. Очнувшись в больнице, Рене поняла, что ребенка не будет.

После этого она еще больше замкнулась в своем мирке ее комнаты, собаки, книги...

Месяцев пять назад она попала в больницу со сложным переломом левой руки, на которую пришелся очередной удар. Обычно Виктор старался не оставлять следов — в крайнем случае, синяки — но тут или промахнулся, или просто не ожидал, что Рене успеет прикрыть грудь.

Отдельная палата, букеты цветов, визиты родственников и знакомых, перед которыми приходилось, улыбаясь, кивать в ответ на их: «Ах, как неудачно вышло с этой лестницей!» — хотя наверняка некоторые догадывались, в чем дело...

Может быть, именно это и заставило Рене взбунтоваться. Вернувшись домой, она в тот же день попросила Виктора зайти к ней и сказала, что хочет уехать от него и жить отдельно — под любым устраивающим его благовидным предлогом. Если же он не согласится, она подаст на развод.