Ребекка Дан - Наш секрет

Дарси кивнула.

– А знаешь, что меня разрывает изнутри?

Нелл ничего не ответила и закрыла глаза ладонью, приготовившись к тому, что хотела сказать Дарси.

– Меня разрывает то, – продолжила Дарси срывающимся голосом, пытаясь не разрыдаться, – что каждое девятнадцатое марта наступает день, когда я должна была бы праздновать день рождения. Что сейчас у меня был бы шестнадцатилетний ребенок, сын или дочь. Я тебе не говорила, что иногда думаю о том, как бы он выглядел. Был бы он такого же роста, как Тодд, имел бы такой же цвет глаз, как у него, занимался бы спортом или унаследовал его глупое чувство юмора? Я представляю, как бы выглядела его улыбка. Представляю, как обнимала бы его. – Дарси посмотрела на Нелл широко открытыми глазами. – Но знаешь, что реально причиняет мне боль? То, что у него есть живая, единокровная сестра. Мэдисон должна была быть нашим с Тоддом ребенком. – Сидящая напротив Нелл закрыла лицо руками, и обе расплакались. – Хуже всего то, что я знаю, что этот мальчик или девочка существует только в моем воображении по моей вине. Это не вина Тодда, это моя вина. Я должна была быть сильнее в тот день. Была моя очередь бороться.

Нелл покачала головой, не в силах что-либо ответить.

– Я должна была родить ребенка. Это был ребенок Тодда. Он любил меня и полюбил бы малыша, и если бы он знал, что происходит, то заставил бы меня бороться, но… я этого не сделала. Ты хочешь знать, что такое вина, Нелл? Проснуться утром в клинике – вот это вина. Видеть, как ты снова и снова не можешь забеременеть, – вот это вина. Смотреть Джастину в глаза и знать, что я сделала без его ведома, – вот это вина.

Наступила звенящая тишина. Казалось, она будет длиться вечно, и ни одна из них никогда больше не сможет произнести ни слова.

Наконец Нелл выдавила из себя:

– Я знаю, что они прессовали тебя после Испании. Я понимаю, что у тебя, наверное, не было выбора. Я просто хочу сказать, что иногда мне сложно общаться с тобой…

– Знаешь что? Мне тоже иногда сложно с тобой общаться. Мне сложно держать тебя за руку и слушать, как отчаянно ты хочешь забеременеть, и молиться, чтобы у тебя все получилось, при этом не желая эгоистично себе того же. Мне сложно слушать, как Иззи расписывает, какой хороший отец Джастин, и что она хочет нарожать ему еще целую кучу детей. Но хуже всего, когда я смотрю ему в глаза и думаю, что бы он сказал, если бы узнал правду.

– Возможно, стоит рассказать ему, – прошептала Нелл. – Тебе необходимо двигаться дальше, Дарс. Ты живешь в прошлом.

Дарси покачала головой.

– Я люблю его, Нелл. Я всегда его любила. Если я расскажу ему сейчас, спустя столько лет, это убьет его. И убьет меня.

Нелл непонимающе смотрела на нее, и Дарси попыталась объяснить:

– Разве ты не понимаешь, Нелл? Мы с Тоддом должны были быть вместе! Так было задумано! Но ты, моя мать и тетя, вы забрали все это у нас, хотя именно вы, по идее, любили меня больше всего!

Нелл поморщилась, словно попробовала точку зрения Дарси на вкус и она ей не понравилась.

– Я не верю, что ты обвиняешь меня! Что ты до сих пор не видишь, каков Тодд Лэндли на самом деле!

– А какой он? – взорвалась Дарси. – Что он мне плохого сделал, Нелл? Давай, я хочу знать!

Они посмотрели друг другу в глаза, и Нелл опустила взгляд, уставившись на правую руку Дарси.

– Ну, – начала она, – например, из-за него у тебя появился этот ужасный шрам.

Дарси шумно сглотнула. Она была бы меньше поражена, если бы Нелл плюнула ей в лицо.

– Ох… – только и смогла произнести она.

Наступила пауза.

– Ты же сама спросила… – пробормотала Нелл, ерзая на стуле.

Не сказав больше ни слова, Дарси встала, подошла к входной двери и распахнула ее настежь.

Все случилось очень быстро, в течение нескольких секунд. Если бы у Дарси не была такая тяжелая голова в этот день, она бы среагировала быстрее.

Какая-то кошка помчалась по лужайке к дороге. Клякса выскочил в открытую дверь и погнался за ней.

Кошка добралась до противоположной обочины, а Клякса нет.

– Готовы?

Дарси коротко кивнула. Она стояла в белой комнате без окон, в которой пахло антисептиком и собачьими галетами. Она гладила разорванные уши Кляксы, снова и снова массируя пальцами его голову. Ему уже вкололи успокоительное. Его дыхание было затруднено, словно он спал на коврике у камина в холодную зимнюю ночь, закрыв глаза и чутко прислушиваясь к тому, что делает хозяйка, готовый завилять хвостом, если она назовет его имя или встанет, чтобы налить себе чаю.

– Он не знает, что происходит, – мягко пояснил ветеринар. – Обещаю, он просто спокойно уснет.

Дарси попыталась вспомнить, когда в последний раз смотрела в доверчивые карие глаза своего четвероногого друга. Неужели это было в кухне, когда он бросил Нелл и улегся у ее ног?

Она слабо улыбнулась, вспомнив, как учила его давать лапу, переворачиваться на спину, приносить любимую игрушку – потрепанный старый пластиковый обруч, который, по идее, был похож на пончик. Она подумала о десятках километров, которые они прошли бок о бок, о вечерах, проведенных на диване за просмотром телешоу «Человек и его собака», о том, как он лизал ее руку и тыкался холодным влажным носом, как бы желая напомнить, что всегда будет рядом.

Дарси где-то читала, что, когда собака умирает, хозяину лучше вести себя так, словно ничего не происходит, что завтра, как обычно, наступит новый день, который начнется с длинной прогулки, за которой последуют завтрак и сон на лужайке. Дарси гадала, приходилось ли автору этих строк оказываться в подобной ситуации, когда пытаешься не дрожать, гладя теплую спинку преданного друга в последний раз.

Она кивнула, и ветеринар сделал укол. Дарси закрыла глаза. Она продолжала гладить уши Кляксы, надеясь, что он чувствует ее присутствие.

Когда она снова открыла глаза, то увидела, как его лапы немного напряглись, а грудь сделала последний усталый вдох. В следующую секунду пес замер.

Дарси наклонилась и зарылась лицом в его шерсть, вдыхая знакомый запах.

– Я люблю тебя, – прошептала она сквозь слезы. – Будь хорошим мальчиком, ладно?

– Джастин!

– Дарси? Что случилось?

Она едва могла говорить.

– Как Мэдисон? – спросила она.

Джастин вздохнул.

– Хорошо. Иззи запаниковала. У нее согнулась игла. Но она быстро сообразила дать Мэдисон бенадрил, слава богу. Она провела всю ночь в больнице, но сейчас ей уже лучше.

– Это чудесно, – сказала Дарси и запнулась.

Слезы покатились по щекам, но сегодня ей уже некого было обнять. Место на полу, где любил лежать Клякса, теперь пустовало.

– Дарс, что случилось?

– Кляксу сбила машина.

Джастин молчал, вероятно, ожидая, что она скажет, что все обошлось.

– Сегодня утром его усыпили.

– О боже… – выдохнул он и сдавленным голосом добавил: – Дарс, мне очень жаль.

– Он был со мной каждый день, – прошептала Дарси. Боль стала буквально осязаемой. – Я не знаю, что теперь делать. – Ей хотелось взять его за руку. – Ты можешь приехать?

Повисла длинная пауза.

– Я не могу бросить Мэдисон. – Джастин говорил медленно, словно разрываясь между ней и дочерью. – Мне очень жаль, Дарс. Но я не могу ее бросить, не сегодня.

Дарси почувствовала, как внутри у нее поднимается черная волна боли и горечи. Она едва могла говорить.

– Завтра? – предложил он. – Я позвоню тебе.

Представив, как Зак разбивает гвоздодером коленные чашечки Джастина, она выдавила из себя:

– Джастин, мне надо тебе кое-что рассказать…

– Черт… – вздохнул он. – Меня ищет Иззи. Я позвоню тебе завтра.

– Я люблю тебя, – сказала она, но было слишком поздно.

Короткие гудки в трубке обрушились на Дарси, словно холодный, промозглый ливень.

Как только мы приехали в Сантандер, я принял сознательное решение забыть прошлую жизнь. Теперь мы стали, по сути, беженцами. Тодда Лэндли больше не было, по крайней мере в обозримом будущем. Вместо того чтобы размышлять над этим фактом, мне хотелось попытаться стать совершенно другим человеком, начать жизнь с нового листа. Конечно, подобная концепция могла прийтись по душе только человеку, которому не нравилась его жизнь. Я задумался над этим, и единственное, что я очень хотел в себе изменить, не считая ступней и склонности часто мигать, когда устану, было то, что я мог спать с пятнадцатилетней школьницей. Но в ближайшем будущем я не собирался этого менять.

Как оказалось, в горах можно было очень быстро забыть обо всем. Компактный, когда-то побеленный домик находился не в самом лучшем состоянии, но рассыпаться тоже не собирался. Мы не боялись открывать шкаф, ожидая увидеть внутри муравейник, или спускать воду в туалете, рискуя засорить трубу. Рядом не было никаких соседей. Вилла располагалась на крутом зеленом склоне шикарной горы. Бо́льшую часть времени тишину этого идиллического уголка нарушало лишь хлопанье крыльев птиц, пролетавших высоко в голубом испанском небе.

Каждое утро на востоке вставало жаркое солнце, заставляя цитрусовые деревья в саду источать приятные ароматы. Дарси срывала крупные желтые лимоны, из которых мы вручную давили сок, добавляя кусочки сахара из пакета, который нашли в кухне. Напиток был таким кислым, что у меня язык сворачивался в трубочку, но он все равно был намного лучше любого покупного лимонада.

И, конечно, в первый же вечер мы наведались в винный погреб. При свете фонарика вытягивая бутылки из покрытых пылью ниш и протирая этикетки, мы делали вид, что внимательно изучаем и оцениваем их качество, но в конце концов решили, что нам не важно, какое вино в этих бутылках, потому что в отсутствие сомелье вино всегда остается вином.

– Они бы все равно никогда не притронулись к вину. Сомневаюсь, что они вообще знают, что хранится в этом подвале, – заметила Дарси.