Стэнлиэры всегда отличались гордостью. Даже когда Джеймс Первый был возведен в титул графа, глава семейства отказался принять этот титул под каким-либо другим именем. Это сегодня и сделало родословную Стэнлиэров уникальной. Графский титул Стэнлиэров давал наследникам право на почетный титул виконта Стэнлиэр, и все остальные потомки тоже носили только имя Стэнлиэр.

Диана была единственным ребенком нынешнего седьмого графа. От чрезмерной избалованности гипертрофированное чувство собственного достоинства переродилось в черствость и безразличие к другим, граничащие с бессердечностью. Смелость, которой отличался ее прадедушка, принявший даже смерть с улыбкой, мужество другого Стэнлиэра, который пошел в атаку, когда только отступление могло спасти его жизнь, не проявились в Диане, когда речь шла о настоящих и глубоких чувствах.

В ней не было сострадания к слабости, она презирала людей, особенно женщин, когда видела малейшие ее признаки. Но поскольку в жизни она не сталкивалась с более серьезными проблемами, чем подумать над предложениями о замужестве, она была плохим товарищем, жизнь преподносила ей радостные минуты, но всего лишь на мгновенье.

Она была очаровательна, умна, но никто еще не покорил ее сердце. Семья давно оставила попытки повлиять на нее. Когда речь шла о предложениях, она раздражалась и совершенно не прислушивалась к материнскому совету по поводу положительных качеств женихов, поэтому леди Стэнлиэр приходилось довольствоваться старинной поговоркой: «Свет не клином сошелся…»

Одетая для верховой езды, Диана сбегала вниз по лестнице, когда мать встретила ее в холле.

— Здесь какой-то мистер Кастэрс к тебе, дорогая, — сказала она. — Он говорит, что это важно.

— Проклятье! Кто он? Что ему надо?

В это утро Диана была в плохом настроении, ее все раздражало.

— Он настаивает на встрече с тобой, — ответила леди Стэнлиэр. — Кажется, он очень мил. Думаю, что не встречала его раньше.

Диана остановилась, раздумывая над словами матери. Она была в бриджах и бледно-голубой рубашке, без шляпы и жакета, которые могли бы стеснять свободу движений, в руке она держала небольшой хлыст.

Нет, она не могла вспомнить это имя. Возможно, кто-то из прессы, она горячо надеялась, что вчерашний инцидент еще не достиг ушей вездесущих журналистов.

— Я не думаю, чтобы это было так важно, — сказала она матери и вошла в библиотеку. На ковре перед камином стоял очень красивый мужчина. Что-то неуловимо знакомое было в его лице, но она не могла вспомнить, где и когда его встречала.

— Добрый день.

Он пожал протянутую ею руку.

— Прошу прощения за то, что задержал вашу прогулку, леди Диана, — произнес он. — Но мне надо передать вам поручение, хотя прошло слишком много времени, больше года.

— Поручение? Мне?

Диана вопросительно подняла брови.

— От Джека Мельбурна, — проговорил он.

Диана нахмурилась.

— Джек Мельбурн? Я не могу… — Она задумалась, затем после паузы продолжила: — О, да, я помню. Я знала его несколько лет тому назад. Как он? И почему посылает вас ко мне с поручением?

Легкая тень удивления проскользнула по лицу Яна, когда Диана сказала, что не помнит Джека. Слишком хорошо он помнил его крик: «Диана! Диана!» Он вновь увидел лицо Джека, услышал его последнее обращение к любимой, вспомнил о его мучениях в самые тяжелые дни болезни и понял, что перед кончиной Джек ни на минуту не расставался с образом любимой.

В этот момент Ян охотно убил бы Диану за ее красоту и легкомыслие по отношению к человеку, для которого она так много значила.

И он ответил сурово:

— Джек Мельбурн умер.

На какой-то момент она растерялась. Потом тихо сказала:

— Очень жаль.

— Он умер, — повторил Ян, — чтобы помочь своим товарищам. Застрелившись, он спас девять жизней, включая мою. Я только что вернулся из Африки, и я считаю своим долгом передать вам его последние слова.

— Да?

Диана ждала, ее темные глаза пристально смотрели на него со странным выражением, и Ян не мог понять, о чем она думает.

— Когда он умирал, — сказал Ян, — он прошептал: «Скажи Диане, что я любил ее».

Произнося эти слова, голос его непроизвольно смягчился, но опять сразу же стал суровым, и он добавил:

— Надеюсь, что теперь вы его вспомните.

Диана сжалась от презрения, сквозившего в его голосе. Она не привыкла к тому, чтобы мужчины говорили с ней таким тоном. Осторожно и тихо ответила:

— Конечно, я теперь вспомнила. Когда вы упомянули его имя, вы захватили меня врасплох, ведь я не видела Джека два года.

— Я не знал, — произнес Ян с горечью, — что женщина так легко забывает человека, который ее любит.

— Возможно, вы вообще ничего не знаете о любви, — ответила Диана.

— Да, о такой, как ваша, действительно не знаю, — ответил Ян.

Минуту они стояли, пристально глядя друг на друга. Между ними была объявлена война.

Диане хотелось, чтобы он склонился в привычном для нее благоговении. Она была уязвлена его презрением точно так же, как римская патрицианка могла считать себя оскорбленной дерзостью раба. А Ян, хотя и был взбешен, не мог не поддаться ее очарованию. С откинутой назад головой и горящими глазами она была хороша.

— Как вы смеете грубить? — воскликнула Диана в ярости. — Вы считаете, что можете прийти сюда и оскорблять меня только потому, что я забыла какого-то ничтожного молодого человека. Можно подумать, что через минуту я могу вспомнить всех глупцов, которые когда-либо в меня влюблялись! Джек Мельбурн был сентиментальным, влюбленным идиотом, которого я не выносила, и если он ушел из этой жизни, тем лучше, и, ради Бога, оставьте эту чепуху о «высокой любви»…

— Прекратите!

Ян подскочил и схватил ее за запястье.

— Не смейте говорить так о Джеке! Он был слишком хорош, чтобы вы могли понять его, теперь я знаю это! Да, действительно, может быть, для него смерть — это лучший выход, он не знал, что был влюблен в такую, как вы.

Диана постаралась высвободить руку, которую, сам того не сознавая, все сильнее сжимал Ян. Она, потеряв над собой контроль, подняла хлыст и ударила его по лицу.

Глава 2

Длинная красная полоса пересекла щеку Яна, он стоял как вкопанный, сжимая пальцы так, что побелели суставы. Как только прошла волна гнева, лицо Дианы залилось краской, а затем покрылось смертельной бледностью. Но она не дрогнула, она бросала ему вызов.

Неизвестно, что бы произошло в следующую минуту, если бы дверь в библиотеку не открылась и не вошел лорд Стэнлиэр.

— Диана, дорогая, — сказал он. — А я и не знал, что ты здесь.

Диана повернулась к отцу, а он со старомодной галантностью протянул Яну руку для приветствия.

— Господин Кастэрс, отец, — пробормотала она.

— Добрый день, — приветствовал лорд Стэнлиэр и добавил: — Вы, должно быть, сын Бобби Кастэрса.

— Да, сэр, — ответил Ян.

— Вы очень на него похожи, я узнал вас сразу. Это правда, что вы были в Африке? Я узнал об этом, когда три месяца назад прочитал о его смерти.

— Да, это так, сэр, — ответил Ян. — Я был на севере в труднодоступных районах, узнал о случившемся только месяц спустя и поспешил вернуться домой, срочно закончив дела. Это мой первый визит за последние пять лет.

— Да. Тебе придется наверстывать упущенное, и позволь мне принять в тебе участие. Твой отец был одним из моих старых приятелей, мы часто играли с ним в бридж, и он постоянно меня обыгрывал.

— Спасибо, сэр, но сегодня вечером мне надо возвратиться на север.

— На свой остров? — спросил лорд Стэнлиэр. — Я помню, как твой отец часто говорил, что родовое имение для него казалось слишком изолированным. Однако ты отобедаешь с нами. Отказа я все равно не приму.

Найдя для себя невозможным отказаться от приглашения лорда Стэнлиэра, Ян согласился, поблагодарив, довольный угрюмым неодобрением Дианы.

К обеду Диана сменила бриджи для верховой езды, которые придавали ей ребяческое очарование, на платье из мягкого шифона, очень женственное. Белокурые волосы были подняты, спускаясь каскадом мелких кудрей на шею. Она подкрасила ресницы, помада для губ была в тон розам, приколотым у нее на талии.

Ян, который давно не был в Англии, поразился яркому макияжу. «Нарядилась, словно уличная девка», — подумал он с отвращением. Однако не мог отрицать того, что она была очаровательна и что, несомненно, способна разбудить чувства любого мужчины.

Пока лорд и леди Стэнлиэр расспрашивали его о путешествии, Ян наблюдал за Дианой. При упоминании о Джеке она вдруг вспыхнула и подняла на него гневный взгляд. С этого момента странная жестокость, совершенно ему не свойственная, заставляла мучить ее снова и снова, втягивая в разговор и принуждая отвечать на свои вопросы.

Он подумал, что она похожа на неукрощенное животное, окруженное роскошью, и только исключительный случай мог бы обнаружить нечто, глубоко спрятанное в тайниках ее души. Она была обольстительной женщиной, само совершенство, но ее душа и сердце еще не пробудились.

Когда леди Стэнлиэр спросила его о пятне на лице, Диана саркастически улыбнулась.

— Наверняка след доблестных побед, — пробормотала она прежде, чем Ян смог ответить.

Ее мягкий тон мог ввести в заблуждение только родителей, но Ян чувствовал иронию и видел усмешку у нее в глазах.

— Вы ошибаетесь, — ответил он, не задумываясь. — Это было неожиданное столкновение с… Впрочем, это не имеет никакого значения.

Диана почувствовала раздражение оттого, что этот человек осмеливается пренебрежительно разговаривать с ней.

Она не могла не признать, что он был красив, и в глубине души понимала, что при других обстоятельствах только одна его физическая сила могла бы ее привлечь. Но с каждой минутой его безразличие приводило ее в ярость. Был бы он раздражен или даже смущен, она бы знала, как себя вести, но теперь из них двоих она остро чувствовала смущение.