— Побойся Бога, Вивьен! — воскликнул ближайший друг маркиза Гарри Прествуд не далее как неделю назад. — Чего, черт возьми, ты хочешь? Чего ищешь? И если уж на то пошло, в чем провинилась перед тобой Дейзи?

Гарри имел в виду леди, единодушно признанную первой красавицей. Как и множество других женщин, она отдала свое сердце маркизу.

У графини был снисходительный муж, предпочитавший жить в деревне, а не в Лондоне, и после десяти лет брака закрывавший глаза на развлечения своей жены, коль скоро они не задевали его доброго имени.

У маркиза была устойчивая репутация беспутного малого, более подходящая для эпохи правления Георга IV, а не королевы Виктории. Даже если женщина всего-навсего появлялась с ним в обществе, этого было достаточно для возникновения всевозможных сплетен.

Зная это, сам маркиз был очень осторожен, ибо понимал, что и он, и Дейзи слишком известны в свете, а значит, как только их связь будет замечена, она, несомненно, вызовет сенсацию.

А вот Дейзи настолько потеряла голову от любви к маркизу, что о них начали судачить. Наконец маркиз, раздосадованный бесконечными фривольными намеками друзей и обилием сплетен, распускаемых злыми языками, решил положить конец затянувшейся и начавшей утомлять его связи.

При желании маркиз мог вести себя весьма решительно и даже быть безжалостным. Как только он приходил к какому-либо решению, его уже не могли поколебать ни слезы, ни упреки, ни мольбы.

— Как ты смеешь так поступать со мной? — вскричала Дейзи, когда маркиз объявил ей, что, по его мнению, они должны видеться гораздо реже.

— Боюсь, ничего другого нам не остается, — ответствовал маркиз.

— Но я люблю тебя! — упорствовала Дейзи. — Я тебя просто обожаю. Мне и в голову не могло прийти, что я способна на такую любовь.

— Это, конечно, очень лестно, — произнес маркиз, — но тем не менее ты не можешь погубить свою репутацию. Что скажут в свете? Что подумает принц?

Дейзи застыла в безмолвном отчаянии. Ее прекрасные голубые глаза наполнились слезами. Казалось, она все еще не могла понять, что маркиз всерьез решил отказаться от нее.

— При чем тут принц? — наконец спросила она. — Ты прекрасно знаешь, что он никогда не скажет обо мне дурного слова.

— Вчера за обедом принцесса спросила меня явно с намеком, когда твой муж возвращается в Лондон, — продолжал маркиз.

Дейзи промолчала.

Она понимала, что восстановить против себя принцессу означало бы погубить себя в глазах общества. И хотя Дейзи не думала, что красавица Александра может стать ее врагом, тем не менее она никогда не вела себя настолько дружелюбно, как того хотелось бы Дейзи.

Маркиз, осознавая, что сумел задеть чувствительную струну в сердце любовницы, спокойно продолжал:

— Я хотел бы поблагодарить тебя, Дейзи, за то счастье, что ты принесла мне. Надеюсь, мы навсегда останемся друзьями.

Произнося эти слова, маркиз понимал, что говорит неискренне, но что еще он мог поделать?

Правда заключалась в том, что его не беспокоила репутация Дейзи, а просто графиня, как это часто случалось, уже не привлекала маркиза так, как в начале их знакомства.

Сам маркиз не смог бы объяснить, почему все женщины, поначалу вызывавшие его интерес, очень скоро надоедали ему. Они произносили одни и те же тривиальные слова, так что в конце концов маркиз мог угадать, что скажет очередная его пассия, еще до того, как она раскрывала рот.

Разумеется, он не хотел, чтобы женщина была слишком умной. Боже упаси! На свете нет ничего более ужасного, чем синий чулок.

Однако факт остается фактом — Дейзи могла зажечь его тело, но мысленно маркиз подвергал суровой критике все те банальности, которые она произносила в его присутствии, несмотря на то, что они произносились самыми соблазнительными устами на свете.

— Черт побери! — в сердцах жаловался он Гарри. К этому разговору друзья возвращались не раз и не два. — Я никогда не женюсь.

— Обязательно женишься, — возражал Гарри. — Тебе нужен наследник, да и, говоря откровенно, замок только выиграет от того, что во главе стола будет сидеть хозяйка.

Слова друга вызвали у маркиза большее удивление, чем если бы у его ног взорвалась бомба.

— Не хочешь ли ты сказать, — грозно спросил он, — что я плохой хозяин?

— Лучшего и представить себе невозможно, — успокоил его Гарри. — Но, знаешь, хоть ты и превосходно умеешь принять гостей, иногда хочется видеть напротив тебя за столом прекрасную женщину, украшенную знаменитыми бриллиантами Оукеншоу. Кстати, она могла бы появляться в этих драгоценностях и на открытии парламента.

Маркиз откинул голову и от души расхохотался.

— Ты говоришь в точности то же, что и моя мать! — воскликнул он. Хотя в глубине души понимал, что друг прав…

Предполагалось, что в конце концов маркиз непременно женится и его жена станет хозяйкой в замке, в лондонском доме и в остальных многочисленных поместьях семейства. Кроме того, она заняла бы подобающее место и при дворе.

В то же время маркиз не мог не думать о скуке, которая его ждет, если ему придется выслушивать пошлости из уст какой-нибудь молоденькой девушки за завтраком, затем за ленчем и, наконец, за обедом — и так всю жизнь. Жуткая перспектива!

— Я не могу пойти на это — и не пойду! — решительно говорил он себе.

Окончательно избавившись от Дейзи и по обыкновению постаравшись смягчить горечь разрыва щедрым подарком от Картье, маркиз тут же начал оглядываться вокруг в поисках нового объекта внимания.

Но никто не попадался ему на глаза вплоть до прошлой недели, когда на званом обеде у члена парламента, которого маркиз, как правило, игнорировал, он очутился за столом рядом с женщиной, ему не знакомой. Звали ее леди Брэдуэлл.

Разумеется, ее внешность была выше всяких похвал, иначе эту даму не посадили бы рядом с маркизом.

Однако оставалось загадкой, почему до сегодняшнего дня красота леди Брэдуэлл не была по достоинству оценена обитателями дворца Мальборо.

— Где вы скрывались до сих пор? — поинтересовался маркиз.

— Я жила в Париже, — ответила дама, — а в последний год носила траур.

— Это многое объясняет. Произнося эти слова, маркиз имел в виду, что это объясняет не только то, почему он до сих пор не встречался с леди Брэдуэлл, но и ее изысканную манеру одеваться и говорить, а также отражать его авансы с искусством, которым, увы, ни в коей мере не обладали англичанки. Маркиз был сильно заинтригован и через два дня в очередной раз начал охоту, которая, как он знал по своему предыдущему опыту, не будет долгой и в исходе которой нисколько не сомневался.

Нельзя сказать, что маркиз страдал излишним самомнением, однако он не мог не сознавать, что любая женщина, на которой останавливается его взор, рано или поздно наверняка уступит его домогательствам, оказав для начала чисто символическое сопротивление, тешившее ее гордость.

Леди Брэдуэлл, однако, не только крайне заинтриговала маркиза, но и успешно противостояла его натиску с изобретательностью, которой он никак не ожидал от женщины.

Короче говоря, маркизу пока не удалось достичь своей цели, и, хотя в успехе он нимало не сомневался, отъезд в данный момент никак не входил в его планы.

Неожиданно маркизу пришло в голову, что раз у леди Брэдуэлл нет

мужа, ее нетрудно будет уговорить отправиться в путешествие вместе с ним — разумеется, в обществе компаньонки, как того требуют приличия. Белух же он произнес: — И когда, по вашему мнению, Арчибальд, я должен отплыть с этой «миссией доброй воли», как вы изволили выразиться? И что конкретно я должен делать?

Заметив улыбку на лице министра и лукавый огонек в его глазах, маркиз понял, что лорд Розбери не только обрадован его уступчивостью, но и отчасти догадывается о ее причинах.

— На ваш первый вопрос я отвечаю — как можно скорее, — произнес лорд Розбери. — Что же касается второго… Поскольку вы знаете, что происходит в Сиаме, вас не удивит, если я попрошу развеять опасения сиамского короля по поводу соглашения, достигнутого Великобританией и Францией в прошлом году.

И с улыбкой продолжал: — Бы должны постараться убедить его величество, что это соглашение не только не нанесет ущерба его стране, но, напротив, укрепит ее независимость.

— Если я вас правильно понял, — произнес маркиз, — метрополии — Британия в Бирме и Франция в Лаосе — намереваются использовать Сиам как буферное государство.

— Совершенно верно, — подтвердил министр. — Однако после всех неприятностей, которые происходили в последнее время и виной которых чаще всего были французы, король Чулалонгкорн, естественно, опасается за будущее своей страны.

— Надеюсь, мне удастся его убедить, — заметил маркиз. — Я всегда считал — впрочем, так же, как и вы, — что Чулалонгкорн — один из величайших королей нашего века и его имя, несомненно, войдет в историю.

Министр кивнул.

Оба собеседника одновременно вспомнили о том, как начиналось правление короля. Он провозгласил, что дети рабов с рождения считаются свободными людьми, и таким образом постепенно освободил от рабства всех своих подданных.

Король ввел в стране современную почтовую службу, построил железные дороги и вместо местных феодальных баронов, которые обладали слишком большой властью, сам назначил губернаторов, непосредственно подчинявшихся королю.

Когда несколько лет назад маркиз посетил Сиам, король как личность произвел на него большое впечатление, равно как и проводимые им реформы. Особенно ему запомнились слова Чулалонгкорна:

— Все дети нашей страны начиная с моих собственных и кончая детьми бедняков должны иметь равный доступ к образованию.

Король был глубоко убежден, что Сиам не может оставаться в зависимости от западных держав, а одним из путей к освобождению считал продвижение по пути прогресса.

В то же время короля очень беспокоило то, что Великобритания полностью контролировала Бирму, а Франция усиливала свое влияние в Индокитае.